— Ну так где же они?

Мечтышка вынула из портфеля обрывок старой газеты и молча развернула. На стол высыпалось несколько грязных, мокрых горелых спичек.

— И подумать только, что они хотели сжечь мир! Ну-ка, марш в чернильницу! — приказал Ластик-Перышкин, но вдруг заколебался: — А что если сом не захочет их проглотить? Засорят мне чернильницу.

— Сом — сознательный! — успокоила Мечтышка.

Чернильница забурлила, и вынырнула голова сома.

— Давайте их сюда, да побыстрее… Я спешу… Дома жена ждет!

— А как же Зубарь? Ты не переправишь его?

— Сам доплывет! Собака, если ей приспичит, куда хочешь доплывет… Ну, где ваши спички?

Сом разинул пасть, проглотил спички и исчез.

Не дожидаясь особого приглашения, в комнату, ковыляя, вошел Зубарь, уже не генерал, однако с вправленной челюстью.

— И тебе не понравилось в нашей стране? — поинтересовался Ластик-Перышкин.

— Р-р-р! — злобно проворчал Зубарь. Встав на задние лапы, он перемахнул через стул писателя и нырнул в раздувшуюся чернильницу. Как сом и сказал, пес доплыл довольно благополучно, но однако, выбираясь на берег великанов, из мести цапнул зубами край чернильницы.

Мечтышка и Ластик-Перышкин не успели охнуть, как по синему боку чернильницы разбежались белые лучики. Трах! — и лопнуло стекло, густые чернила полились на паркет.

— Ой, беда! Месть злых сил… Страшная месть! — запричитал писатель, хватаясь за голову. — Как я буду жить без чернильницы? Ни дерево тесать, ни перышком скрипеть… Пропал я, пропал!

Мечтышка выждала, пока Ластик-Перышкин немного успокоится. Она прекрасно знала, что писатели очень чувствительны.

— Вот что… — наконец сказала она. — Вы не можете дать мне сухую тряпочку?

Писатель, не переставая жалобно вздыхать, дал ей тряпку.

Мечтышка проворно вытерла чернила со стола и с пола.

— Я скоро вернусь, но вы обещаете спокойно ждать меня?

Чего еще писателю оставалось делать? Только сидеть над лопнувшей чернильницей! Ластик-Перышкин на все махнул рукой. Он был похож на тяжелобольного, который потерял всякую надежду на выздоровление. Мышка торопливо шмыгнула за дверь, постукивая тонкими каблучками. В коридоре она остановилась и открыла портфель. Что-то сосчитала, сунув нос в маленький кошелек.

Когда Мечтышка вернулась, Ластик-Перышкин сидел, бессильно поникнув, с головой, обмотанной мокрым полотенцем. Он даже не глянул на мышку.

— Извините, — разбудил писателя ликующий голосок Мечтышки. — Поглядите-ка, что у вас на столе!

Ластик-Перышкин расстроенно кусал свои тонкие губы.

— Все-таки… может быть, вы взглянете? Честное слово, вы ничего не потеряете, если посмотрите! — умоляла Мечтышка.

Писатель заморгал и увидел… Угадайте, что он увидел?

Толстобокую, граненую чернильницу! С желтой, как цветок одуванчика, этикеткой и надписью «Чернила»!

— Где ты достала? Где? Скажи! — так и впился он глазами в чернильницу, которая была точь-в-точь похожа на разбитую. Вот и мелкими буквами написано «для авторучек»…

— Купила в магазине. Там этих чернильниц сколько хочешь, — призналась ученая мышка.

— В магазине? Там, где торгуют мылом, уксусом и хлебом?

Ластик-Перышкин не любил толкаться в магазинах, а потому и не знал, что можно и чего нельзя в них купить.

И писатель разразился смехом. Мышка смеялась вместе с ним.

Вдруг Ластик-Перышкин так и обомлел:

— Что же я смеюсь, как маленький? Ведь моя чернильница была волшебной… А эта? Нет, нет, все кончено…

— Нет, не кончено! — топнула модной туфелькой Мечтышка, чуть не плача от досады. — Вы сами говорили по телевидению, что есть много волшебных вещей…

— Да ведь я-то говорил для других! Себя, как известно, труднее всего убедить! Не верю!

— Не верите? — заблестели глазки Мечтышки. — Эй, конек, сюда!

Отфыркиваясь и сигналя, окутанный вонючим дымом, в комнату въехал железный конек, когда-то красный, а ныне весь помятый и пестрый, как дятел.

Мотороллер остановился возле самого письменного стола, но не выключился, а только глухо пророкотал:

— Нет житья мне от этого рыжего… Бьет, пинает меня… Не выдержу я здесь… Пустите меня в сказку… Честное слово, там от меня будет больше проку. Я берусь обучить тамошний народ вождению. Ведь они, наверное, отстали.

— А если он… попробует? — осторожно вмешалась Мечтышка, лапкой показывая коньку чернильницу.

— Ха-ха! — расхохотался писатель. Такой смешной и безнадежной показалась ему просьба железного конька.

Конек заурчал, подпрыгнул! Вот уже переднее колесо въехало на стол… вот уже…

Ластик-Перышкин смотрел во все глаза, чернильница сперва раздулась, забурлила, потом проглотила мотороллер и снова уменьшилась, по-прежнему заблестела, как холодный синий камень.

— Видали? — послышался ликующий голосок Мечтышки. — А вы не верили!

…Много дней спустя, когда сказка писателя о Колобке и Колышке уже была оттиснута свинцовыми буквами в типографии и вот-вот должна была выйти отдельной книжкой, он получил телеграмму.

Само собой, принес ее не почтальон. Она пулей вылетела из чернильницы писателя, как будто там сидел, спрятавшись, какой-то озорник с рогаткой.

Дрожащими руками Ластик-Перышкин развернул бумажку. На ней было написано следующее: