— Там горчичный газ? — осторожно поинтересовался генерал.

— Там польская горчица, — веско сказала она. — Самая зверская, учти.

Генерал отъехал со стулом назад. Кажется, у него подскочило давление.

Латония же установила на столе камеру, включила ее и выставила сделанную давеча запись на смотровом экранчике.

— Это мыши, — проинформировала она генерала, завороженно пялившегося на банду вооруженных копьями грызунов, атаковавших тарантула.

— Этого не может быть, — слабым голосом возразил генерал. — Вас прислали сюда эти парни из «Промышленного дизайна и спецэффектов»?

— Никакие спецэффекты меня не посылали, — отрезала Латония. — Эти мыши явно что-то замышляют. Думаю, никакие это на самом деле не мыши.

Она открыла следующий файл. Глаза у генерала полезли на лоб. Он машинально запустил руку под рубашку и нервно поскреб грудь. Мыши на экране тем временем попрыгали в миниатюрную летающую тарелку и улетели. Дата в уголке картинки свидетельствовала, что запись сделана сегодня ранним утром. Струйка холодного пота побежала по генеральской спине.

— Бог ты мой, — пробормотал он, — это же то самое устройство, что наши ВВС сбили сегодня утром.

Люди Кроули тщательно прослушивали радиочастоты военного ведомства и были в курсе последних новостей.

— Рада это слышать, — кивнула миссис Пумперникель. — Возможно, им удалось обезглавить преступную группировку. Но у меня на заднем дворе по-прежнему полно вооруженных мышей, и они там проводят маневры.

Генерал Кроули внимательно посмотрел на экран. Нет, это явно не были нормальные мыши. Он решительно взял себя в руки и встал.

— Вот что, — сурово сказал он в нос, как настоящий техасец, — по мне, так эти грызуны с копьями представляют серьезную угрозу безопасности и независимости нашей планеты. И мой гражданский долг — отправить их к праотцам.

Мужественная улыбка перекосила его лицо: перед глазами генерала уже вставал, расцвечивая сполохами небосклон, огромный и прекрасный ядерный гриб.

Этой ночью Бен почти не спал. Сосновые орехи тяжело ворочались в желудке, словно он объелся чего-то жирного. Бен лежал с открытыми глазами и слушал ночь.

Высоко над головой исполинские ели кряхтели и качались в ледяном сиянии звезд. Хвоя шелестела, словно призрачные голоса мертвецов; казалось, деревья перешептываются друг с другом и стонут в темноте, будто при воспоминании о цепных пилах. Они трещали и выли, и холодные эти звуки были полны бессильной ярости.

В голове у Бена было так же пусто и зимне. Он лежал неподвижно, и ему казалось, что это на него гневается лес, на него и на весь род людской.

— Это не я, — прошептал он деревьям. — Я этого не делал, я никогда не пытался вас рубить и пилить.

Но те продолжали стонать и скрипеть во тьме, изрыгая безмолвные проклятия.

Над ними, словно замерзшая жемчужина, поднималась луна, раскрашивая сугробы в разные оттенки серебра. Далеко, в холмах, зазвенела песня койотов, и голоса их зловеще взмывали и падали в ночи.

Никогда еще Бен не чувствовал себя таким одиноким. Что-то там поделывает его мама? Опять колесит по темным улицам, безнадежно выкрикивая его имя?

Шли долгие часы… Наконец под лапником заворочался Терн и сонным голосом спросил, не хочет ли Бен, чтобы его сменили.

Бен попытался заснуть, но в голове у него все время вертелись слова Ночекрыла, сказанные им неделю назад. Когда-то он тоже был человеком, а после стал летучей мышью и пробыл ею так долго, что уже даже не мог вспомнить, каково это, чувствовать и мыслить как человек.

Вот и Бен, кажется, уже стал забывать. Всего неделю назад он бегал себе на двух ногах. На то, чтобы научиться скакать на четырех, ушла всего каких-нибудь пара часов, но теперь это была совершенно естественная манера передвижения.

«Насколько быстро, интересно, человек может стать мышью?» — думал Бен.

— Что? — переспросил Терн. — Ты мне что-то сказал?

Бену было не по себе. Этим утром он поймал себя на том, что бездумно прихорашивается по-звериному: расчесывает лапками мех, чтобы избавиться от грязи и забившихся туда семечек и прочей растительной трухи, а потом… вылизывает его дочиста.

Забавно, правда? Он двигался, как заправская мышь, и уже начал себя вести, как она. Более того, он уже и чувствовал по-мышиному: сердце у него замирало, стоило заслышать собачий лай или приметить боковым зрением силуэт ястреба в небе.

Что мыши неделя, то человеку год. Каждый день, проведенный в виде мыши, во все большей и большей мышиности, отъедал от его человеческой жизни примерно два месяца. А прошла уже почти неделя…

Стоит ли игра свеч? Стоит ли перестать быть человеком, чтобы помочь какой-то там стае глупых мышей?

— Глупых? — возмутился Терн. — Я вовсе не глупый!

Несколько секунд Бен оторопело глядел на него. Он был совершенно уверен, что не произнес ни слова.

В порядке эксперимента он сузил глаза и свирепо подумал в сторону Терна: «Ты меня слышишь?»

— Не то чтобы очень хорошо, — огрызнулся тот. — Если станешь говорить громче, чем пищит комар, услышу лучше.

— Ничего я не говорил, — взвился Бен. — Я думал. Ты читаешь мои мысли, Терн. Ты у нас теперь еще и телепат?

— Да ну? — удивился тот. — Хотя да, в этом определенно есть некий смысл. Я же самый умный мыш на свете. Было бы только логично, если бы я мысли читать умел.

Тут Бен испугался по-настоящему: «Он же теперь будет знать все, что я думаю, все, что я чувствую!»

Ужасное смятение охватило его. Он вспомнил Янтарку, какой она предстала перед ним ненадолго три дня назад, после победы над Ночекрылом. Она показалась ему на мгновение в человеческом образе — и обещала, что станет такой, когда превратит его обратно в человека. Ее мышиного цвета волосы были такие мягкие и шелковистые, а черные глаза так сверкали… В жизни Бен не видел девочки прекраснее.

Сейчас же он откровенно запаниковал — его даже затошнило от ужаса.

«Теперь этот глупый Терн будет слышать все, что я думаю. Он узнает, что я… что Янтарка…»

Бен попытался взять себя в лапы и даже убежал для этого за дерево.

Вернувшись в обход, он встал перед Терном и решительно прицелился тому мыслью прямо промеж глаз.

«Ты слышишь, что я думаю?»

Терн и глазом не моргнул. Он добросовестно озирал окрестности на предмет могущих случайно оказаться поблизости лис и ястребов.

«Ты меня слышал, тупой мыш?» — снова попробовал Бен.

Нет ответа.

— Как там, на той стороне дерева, все спокойно? — невинно поинтересовался Терн через некоторое время.

— Ага, — ответил Бен.

«Лох, лох, Терн — лох».

Прошло несколько минут.

— Ты меня слышал? — спросил наконец Бен. — Ты слышал, что я сейчас думал?

Терн с интересом поглядел на него:

— Нет.

Он наклонил голову налево и поковырял лапкой в правом ухе, словно пытаясь вытрясти оттуда воду.

— Подумай мне еще что-нибудь.

«Я думаю, что втрескался в Янтарку», — очень внятно подумал Бен и густо покраснел.

Терн таращился на него с весьма глупым выражением на мордочке.

— Гм, — сказал он. — Что-то оно больше не работает. Я ничего не слышу. Наверное, это была временная аномалия восприятия вследствие возмущения электромагнитного поля в верхних слоях атмосферы.