Мыши забрались внутрь салазок и уставились в черноту червиного хода. Бен громко сглотнул.

— Ну, теперь держитесь, — предупредила их Янтарка. И взмахнула лапкой.

Тобоган вздрогнул и покатился, с каждой секундой набирая скорость, в вечную ночь.

Смотреть было особенно не на что. Факела Бена не хватало, чтобы осветить путь впереди. К тому времени, как глаза у всех привыкли к темноте, мимо уже просто и однообразно, с бешеной скоростью неслись стены тоннеля. Все, что оставалось делать пассажирам, — это вцепиться побелевшими от напряжения лапками в бортики салазок, несшихся с воем и грохотом по каменной трубе.

Они шли со скоростью ста пятидесяти километров в час… потом трехсот… потом почти пятисот. Ветер завывал у Бена под шлемом, припластывая усы к щекам. Чтобы хоть что-то видеть впереди, приходилось щурить глаза в узенькие щелочки.

Над ними мчалась порода, окрашенная в разные цвета — железистый красный, зеленоватый медный, серый известняковый и бурый песчаниковый.

В какой-то момент перед глазами сверкнуло. Интересно, не прорылся ли великий червь через жилу золотой руды? Но санки неслись слишком быстро, чтобы можно было разглядеть детали.

— Нужно еще быстрее, — прокричал им Терн сквозь ветер, яростно бивший в лицо.

Тобоган рванул вперед, ввинчиваясь в тоннель со скоростью, уже превосходившей всякое разумение, потом неожиданно сошел с прямой и описал по стенкам плавную спираль.

На какое-то мгновение он завис вверх дном, и Бен испуганно заверещал. Такое впечатление, что желудок остался где-то позади и теперь огромными прыжками пытается нагнать салазки.

Отсюда путешествие слилось в какой-то сплошной безумный полет. Сердце у Бена колотилось так, словно решило переехать непосредственно в уши. Их утлое суденышко мчалось по тоннелям, извивавшимся, словно пучок сбрендивших змей. В лицо вопившим благим матом путешественникам веером летели брызги слизи.

— Зря я думал, что тоннель прямой, — проорал Терн. — Он же поворачивает на каждом шагу! Небось у великого червя были свои причины, чтобы так часто менять курс. Обратите внимание, что мы все время идем через однородный камень, в то время как кругом должно быть полно препятствий: всякие там подземные реки и озера, пустоты, пропасти, пески или граниты, через которые не так-то просто пробуриться. Скорее всего, он лавировал, как раз чтобы их избежать.

Тоннель извивался, вилял то в одну сторону, то в другую, уходя от опасностей, которые Бен решил себе даже не представлять — на всякий случай. В целом его можно было даже назвать приятным — если вам нравится идея покататься на американских горках, в конце которых приветливо распахиваются врата в преисподнюю.

Бен натянул шлем на самые уши и покрепче сжал копье. Через плечо у него была намотана рыболовная леска с крючком, который можно было отлично использовать как абордажный. Он был готов к битве.

— Я тут подумала, — закричала со своего места Янтарка. — Когда мы доберемся до червиного логова, я не хочу сразу попасть под его чары. Хватит с меня всяких там серенад про лунные луга. Может, мне сделать нас всех глухими на какое-то время, а?

— Это может быть опасно, — возразил Терн. — Если кто-то из наших позовет на помощь, мы рискуем не услышать.

Бен задумался. Тобоган взлетал и нырял так, что он снова разминулся с желудком и уже готовился помахать лапой своему завтраку.

— Как работает звук? — спросил у него Терн.

— Я об этом знаю не то чтобы много, — признался Бен. — Могу только сказать, что воздух — он практически как вода. Звук течет через воздух волнами, примерно такими же, как бывают на воде.

— То есть ты хочешь сказать, что воздух и вода в некотором роде одно и то же? — восхитился Терн.

— Они оба сделаны из малюсеньких частичек, — пояснил Бен. — Меньше, чем пылинка. Земля, вода, воздух — они все сделаны из таких частичек. И если они сбиваются потеснее, их становится можно разглядеть и вещи выглядят плотными.

— То есть, — резюмировал Терн, и глаза его засверкали в предвкушении нового научного открытия, — твердые предметы, такие как земля, или я, или ты, — это просто плотно упакованные частички?

— Ну да, — сказал Бен.

— А жидкости — это неплотно упакованные частички, а воздух — уже совсем свободно болтающиеся…

— Ну да, — сказал Бен.

Некоторое время Терн сидел тихо, как бы переваривая все это. У Бена закралось неприятное подозрение, что из этого сумбурного объяснения мышонок-гений понял куда больше, чем сам Бен.

— Янтарка, — воскликнул Терн, просияв, — в общем, тебе нужно только пожелать, чтобы вы не слышали ничего, что говорит червь. То есть когда червь будет говорить, он будет испускать звуковую волну. Но твое желание создаст свою собственную волну, аналогичную по частоте волне червя и направленную в противоположную сторону, в результате чего волны взаимоуничтожатся.

— Ээээ… и что с того? — осторожно поинтересовалась Янтарка.

— Мы не услышим песни червя, — торжествующе воскликнул Бушмейстер. — А друг друга будем слышать без проблем!

— Так тому и быть, — твердо сказала Янтарка.

Салазки, услужливо замедлившие ход на время разговора, тут же с новым энтузиазмом рванули вперед и так лихо свернули за угол, что Бен испугался, не отлетит ли у него голова.

«По крайней мере, я не услышу эту чертову песню», — с гордостью подумал он. В физике частиц он и вправду мало понимал, но зато сумел объяснить ее так, что Терн мигом придумал решение проблемы.

На безрыбье и рак, однако, рыба.

Янтарка, свернувшись, лежала на дне тобогана, чувствуя, как их колесница дрожит под нею и подскакивает на неровностях каменного русла.

Она была перепугана до смерти.

О нет, путешествие ее не пугало. Она логично рассудила: случись что на такой скорости — упади они в какой-нибудь нежданный провал или просто влети в скалу на повороте, — их расшибет в лепешку, а значит, смерть будет мгновенной. Все, что останется от Тринадцатой мыши, — мокрое место и кучка переломанных костей. Она и почувствовать-то ничего не успеет.

А между тем вот он — конец! Жить ей осталось всего ничего.

Нет, не сама смерть страшила ее. Жизнь со страхом провала — вот что было ужаснее всего. Она не могла, не могла, не могла оставить мышей всего мира прозябать в рабстве.

Да, великий червь был могуч и коварен. И она была совсем не уверена, что ей достанет сил победить его.

Поэтому она сидела скорчившись в салазках и повторяла про себя заклинания. Одно — чтобы заткнуть его; другое — чтобы взорвать, разнести его в клочки; третье — сжечь; четвертое — заморозить.

Как лучше всего убивать червей? Честно говоря, Янтарка понятия не имела. В принципе, червей едят птицы — малиновки, например, — но в сложившихся обстоятельствах пользы от этого знания было маловато. Да и где взять малиновку, подходящую по размерам?

Янтарка пожелала понять, когда будет время тормозить салазки, и вот, после долгих часов, проведенных за фантазиями на тему, как именно нужно драться с червями, она действительно просто поняла. Они приближались к логову червя.

Ветер стал теплым и сернистым, и Янтарка начала притормаживать тобоган — но, увы, слишком поздно!

Камень внезапно кончился, их транспорт потерял опору, и на скорости около ста пятидесяти километров в час они пустились в свободный полет. В огромной пещере царил полумрак, освещаемый лишь алыми сполохами лавы. Стен пещеры не было видно. С потолка свисали сталактиты, им навстречу из пола подымались сталагмиты — и те, и другие словно громадные черные клыки.

Весь пол, каждую впадинку и всхолмье покрывал сплошной шевелящийся ковер из жутких существ. Скользкие гоблины размером с человеческого ребенка карабкались по сталагмитам, словно орды злобных серых гномов. Склизкие пауки свисали, раскачиваясь, с потолка. Ползучие сопли, жирные человечки, слизистые монстры так и кишели на каменном полу пещеры.