— Думается, он ее корпус не осматривал, — заметил Кеннит сухо. — А как горожане приняли новое население, которое мы им привезли?
— Опять же с распростертыми объятиями, кэп! У них тут, оказывается, во время последнего налета охотники за рабами лучшего кузнеца умыкнули. А мы двоих новых доставили! А уж музыканты — про них все только и говорят. Они уже трижды ставили «Освобождение „Сигерны“» — это у них пьеса так называется. Тебя там раскрасавец-парень играет, а змея они сделали из шелка, бумаги и обручей от бочки. Он прямо так вздымается и… хм-м-м… — Соркор закашлялся. — Отличная, короче, пьеса получилась, кэп. Весь город видел, и все равно идут посмотреть.
— Вот как? Что ж, если потеря моей ноги развлекла столь многих, видать, дело того стоило.
— Да не о том речь, кэп… — горячо заговорил Соркор, но Кеннит только отмахнулся:
— Теперь что касается моего живого корабля…
— Ох, кэп… — простонал Соркор.
— Разве мы с тобой не договорились кое о чем? — прищурился Кеннит. — И, сдается мне, мы только что взяли и освободили невольничье судно. Так что, насколько я припоминаю, теперь мой черед попробовать добыть себе живой корабль…
Соркор яростно поскреб в бороде.
— С твоего позволения, кэп, наш уговор не совсем такой был. Мы, значит, ударили по рукам на том, что, коли видим рабский корабль, так и пускаемся за ним в погоню. А потом пытаемся словить живой корабль, который покажется. Но ты собрался устроить форменную охоту за живым кораблем. Чуть ли не в засаду засесть…
Кеннит взмахом руки отмел его возражения:
— Все едино. Что в лоб, что по лбу.
— Прости покорнейше, господин мой капитан, — не совсем. Я тут, кэп, поразмыслил кое о чем… Может, нам на время отложить то и другое, а? Взять да вернуться к обычному пиратству, как раньше. Гонять толстопузые купеческие корабли, наживать денежки да веселиться себе. Ну их всех — и невольничьи посудины, и морских змей… — Толстые пальцы Соркора теребили позолоченные пуговки жилета. — Ты мне показал: можно жить совсем не такой жизнью, как я всегда себе представлял. И у тебя, и у меня все переменилось. Ты вот славную бабу себе завел… До чего ж здорово она все у нас изменила! И я теперь понимаю, что ты когда-то пытался мне втолковать. Если бы мы вернулись в Делипай с богатой добычей и сделали, как предлагал в тот раз синкур Фалден… ну там, про устроенность в жизни… добропорядочность… респектабельность…
— Когда мы обзаведемся живым кораблем, все юные девственницы из приличных семей будут твои — только поспевай выбирать, — пообещал ему Кеннит. — Хоть каждую неделю новая, если тебе будет угодно. Но для начала — добудем живой корабль. Итак… Если верно хоть что-нибудь из того, что рассказывала команда «Сигерны», — к югу от нас находится по крайней мере один живой корабль. Видишь карту? Думается мне, судьба подарила нам тут неплохую позицию… Вот здесь, южнее, пролив Хаузера. Плавание там всегда кляузное, но в особенности, когда меняется приливное течение. Но, как бы то ни было, при плавании на север его не миновать. Видишь?
— Вижу, — неохотно согласился Соркор.
Кеннит не стал обращать внимание на его недовольство.
— А ко всему прочему, вот тут, в Хаузеровом проливе, торчит Кривой остров. Лучший фарватер от него к востоку. Там тоже в некоторых местах мелковато, но банки хоть не особенно перемещаются… Западнее острова — совсем другая история. Там сильное течение, и, как я уже говорил, в особенности когда меняется прилив-отлив. А под берегом острова — песчаные мели, которые знай елозят туда-сюда. То размоет их, то снова нанесет… А к западу стоят весьма метко названные Проклятые скалы. — Помолчал и добавил: — Припоминаешь?
Соркор нахмурился:
— Вот уж что-что, а их я навряд ли забуду! Ты нас туда завел в тот единственный раз, когда нас чуть не перехватила галера сатрапа. Мы тогда поймали течение и проскочили сквозь них, как стрела… Я три дня потом поверить не мог, что вправду жив оттуда ушел!
— Именно, — кивнул Кеннит. — Если бы мы пошли восточнее Кривого, так быстро выскочить у нас бы не получилось.
— Ну и? — спросил Соркор подозрительно. — Что у тебя на уме?
— А вот что. Мы встанем на якоре вот тут… Отсюда открывается замечательный вид на подходы к Хаузеру. Как только мы завидим живой корабль, входящий в пролив, — двинемся западным фарватером. Они подойдут — а мы вот они, тут как тут, стоим посредине пролива и только их дожидаемся. В восточном фарватере будет неплохое течение, а посему живому кораблю ничего другого не останется, кроме как выброситься на мель во-от здесь… — И он поднял глаза от карты, чтобы с улыбкой встретить серьезный взгляд Соркора. — И тогда он наш с потрохами. Причем неповрежденный. Ну там, может, едва-едва…
— Если только он не вздумает нас протаранить, — хмуро заметил Соркор.
— Ну, не вздумает, — заверил его Кеннит. — А если вдруг все-таки… Все равно возьмем на абордаж и захватим.
— И потеряем «Мариетту»? — ужаснулся старпом.
— Зато приобретем живой корабль!
— Не нравится мне все это. Масса всякого разного может пойти наперекосяк, — заартачился Соркор. — Начнем с того, что нас может в пыль растереть о Проклятые скалы. Местечко там еще то — я бы по своей воле туда в жизни не сунулся!.. А представь, если у них осадка окажется меньше нашей? Мы будем из шкуры вон лезть и свои головы подставлять — а он пролетит мимо нас по мелководью и был таков. Или еще…
Кеннит понял: Соркор действительно уперся рогом, и уговорить его не удастся. «Да как он посмел? Кто он такой был бы без меня, Кеннита? Никто и звать никак…» Всего минуту назад он клялся, что всем на свете обязан своему капитану. А теперь не желал помочь ему заполучить желанный живой корабль!
Тут Кеннит решил зайти с другого боку. Он поднял руку, прерывая доводы своего старпома.
— Соркор, — сказал он с обезоруживающей прямотой. — Я вообще хоть что-то для тебя значу?
Соркор замолк на полуслове (Кеннит на то и рассчитывал). Еще немного, и богатырь залился бы краской. Он открыл рот, снова закрыл… И наконец выдавил:
— Ну, то есть, кэп… Мы с тобой уж сколько вместе по морю ходим… И я что-то не припомню человека, который был бы со мной справедливее и…
Кеннит покачал головой и отвернулся, изобразив растроганный вид.
— Соркор, — сказал он. — Кроме тебя, никто в этом деле мне не поможет. Я никому не доверяю так, как тебе. А о живом корабле я бредил еще мальчишкой. Я верил, что однажды вступлю на палубу живого корабля… и нареку его своим. И… — тут он придал своему голосу хорошо рассчитанную хрипотцу, — иногда с тобой кое-что приключается, и ты обнаруживаешь, что можешь сыграть в ящик гораздо быстрее, чем предполагал. Моя нога… если верно то, что говорят про мою рану… — Он вновь повернулся к Соркору, широко раскрыл бледно-голубые глаза и докончил просто: — Может статься, это мой последний шанс.
— Ох, кэп, ну пожалуйста, не надо так говорить! — У Соркора выступили на глазах самые настоящие слезы. Кенниту пришлось закусить губу, чтобы не расплыться в улыбке. Он ниже наклонился над столом, пряча лицо. Вот тут он сделал ошибку — его костыль скользнул по гладкому полу. Кеннит устоял, схватившись за край стола… но несчастный гниющий обрубок все-таки ткнулся в пол. Кеннит взвыл от боли и наверняка рухнул бы, не подхвати его Соркор.
— Кэп, все хорошо, кэп… я держу.
— Соркор… — прошептал Кеннит еле слышно. Он вновь ухватился за стол и тяжело оперся на руки, чтобы не завалиться опять. — Можешь ты это сделать ради меня?
Он поднял голову. Его била крупная дрожь, он сам это чувствовал. Он с большим трудом удерживался на единственной ноге. «Я не привык, — сказал он себе. — Не привык, вот и все!» В глубине души он по-прежнему не верил, что рана может его доконать. Он поправится. Он всегда поправлялся, что бы с ним ни случалось… Но вот с гримасой страдания, перекосившей лицо, он ничего поделать не мог. И унять пот, катившийся по лицу, было не в его власти. «Коли так, надо это использовать!» И он тихо повторил:
