— Она была… в порядке?

Проказница поразмыслила:

— Вряд ли она чувствует себя лучше, чем ты или я. То есть она обижена, расстроена и растеряна. Но она мне велела быть терпеливой. Сказала, что все со временем выправится. Еще сказала, чтобы я не пыталась сама что-то предпринимать.

Роника очень серьезно кивнула.

— Именно об этом и я собиралась тебя попросить. Затем и пришла. Как, сумеешь ты последовать нашим советам?

— Я?… — Корабль чуть не расхохотался. — Роника, да ведь я… да ведь я трижды Вестрит. И долготерпения во мне уж никак не больше, чем у моих предков!

— Честный ответ, — согласилась Роника. — Тогда я скажу так: попытайся. Пожалуйста, попытайся. И вот еще что… Если Альтия появится здесь прежде, чем ты уйдешь в море, передай ей от меня два слова, хорошо? Мне никак больше с ней не связаться, кроме как через тебя…

— Конечно. И я обещаю, что никто, кроме нее, твоих «двух слов» не подслушает.

— Хорошо. Очень хорошо… Так вот — я просто прошу, чтобы она зашла домой и со мной повидалась. Мы с ней не до такой степени по разные стороны, как ей самой представляется… В подробности входить, впрочем, не буду. Просто шепни ей потихонечку, чтобы заглянула домой.

— Обязательно. Только не знаю, послушается ли она.

— И я не знаю, кораблик. И я тоже не знаю…

Кеннит не повел захваченный корабль в Делипай. Еще не хватало, чтобы неуклюжая посудина застряла где-нибудь в узком проливе или уселась на одну из песчаных мелей которыми изобиловали подходы к пиратскому городу. Вместо этого они с Соркором решили отвести ее в порт под названием Кривохожий. Решение было принято после напряженного обсуждения. «Ну и чем тебе не нравится это местечко? — насмешливо спросил Соркора капитан. — Кривохожий, насколько мне помнится, и основали-то беглые рабы, когда однажды невольничий корабль укрылся от бури в извилистом проливе, и тут-то „груз“ взбунтовался, причем успешно…» — «Истинно так, — упирался Соркор, — но ведь там ничего нет, кроме песка и утесов, обросших ракушками! Какая будущность ожидает там наших бедняг?» — «Уж всяко получше, чем если бы они так и остались у хозяев. Ты сам о том говорил», — поддел его Кеннит. Соркор надулся, но капитан настоял на своем.

До Кривохожего они добирались тихим ходом шесть дней. До него было куда ближе, чем до Делипая, но так или иначе, с точки зрения Кеннита, время оказалось потрачено с толком.

Сколько-то спасенных рабов так и умерло прямо у Соркора на глазах; увы, ни болезни, ни последствия голодовки никуда не девались оттого, что человек провозглашал себя свободным. Зато следовало отдать должное Рафо и его подопечным: они рьяно взялись за дело и выскребли свой корабль буквально от киля до клотика[42]. После генеральной уборки судно перестало источать характерную вонь. Кеннит, однако, по-прежнему настаивал, чтобы «Мариетта» неизменно держалась с наветренной стороны. Он не собирался допускать на свое судно заразу и не желал рисковать. Соответственно, ни один из бывших рабов так и не побывал на «Мариетте»: «Устраивать бардак у себя на палубах только ради того, чтобы разгрузить переполненные трюмы „Счастливчика“?… Ну нет, не позволю!» Пришлось бывшим рабам размещаться на палубах своего корабля и занимать кубрики, прежние обитатели которых были скормлены змеям. Те, кто сохранил достаточно сил, начали помогать матросам, поскольку команду Рафо с собой привел очень немногочисленную. Доходяги, пытавшиеся справиться с непривычной работой, являли собой жалкое зрелище.

Как ни странно, несмотря на все тяготы и на продолжавшиеся смерти больных, люди на «Счастливчике» отнюдь не падали духом. Бывшие невольники трогательно радовались свежему воздуху, солонине из запасов погибшей команды и какой-никакой рыбешке, которую удавалось поймать. Соркор даже умудрился отогнать змей, следовавших за кораблями. Для этого понадобилось несколько выстрелов из баллист «Мариетты». Зато теперь тела умерших рабов, которые по-прежнему приходилось выкидывать за борт, упокаивались в волнах, а не попадали в пасть жадного чудища. Рабы ликовали. «Да чтоб я сдох, — думал Кеннит, — если когда-нибудь пойму: мертвому-то какая разница?…»

Они вошли в Кривохожий с высоким приливом: только так и можно было проникнуть по донельзя заиленной протоке в довольно-таки пакостную лагуну, в мелководном конце которой еще и торчал деревянный скелет потерпевшего крушение корабля. Сама деревушка являла собой разношерстный ряд хижин и домиков, растянувшийся по берегу. Убогие жилища были выстроены из обломков корабельных досок, камня и плавника, выброшенного морем. Над крышами вились жиденькие дымки. У облупленного причала дремали два рыболовных суденышка, а на береговом песке покоилось с полдюжины деревянных и кожаных лодок. Сразу было видно, что жили здесь небогато.

«Мариетта» шла первой, и Кенниту приходилось признать (не без гордости, кстати), что сборная команда из моряков и бывших невольников, управлявшаяся на «Счастливчике», отнюдь не посрамила его. Люди работали, может, и не особенно умело, зато со всей душой. Так что «Счастливчик» благополучно проник в лагуну и бросил якоря. А на мачте его развивался флаг Вoрона — эмблема капитана Кеннита, хорошо известная всему пиратскому архипелагу. К тому времени когда с кораблей начали спускать шлюпки, на причалах собралась немалая толпа любопытных. У местных жителей — а здесь обитали бывшие невольники и иной беглый люд самого разного свойства — не было своего корабля, разве что вышеупомянутые рыбачьи суденышки А тут вдруг сразу два больших парусника соизволили посетить их гавань. Что они им привезли? Если не товары на продажу, так новости — уж точно!

Кеннит отправил Соркора на берег с поручением передать горожанам — дескать, желающие купить «Счастливчика» могут это сделать хоть прямо сейчас. Капитан, правду сказать, весьма сомневался, что в несчастном клоповнике отыщется хоть кто-то с деньгами, и, значит, усилия по захвату корабля хоть как-то окупятся. Нет, глупо было бы рассчитывать на подобное. Кеннит собирался попросту принять самое выгодное предложение — и сбыть вонючую посудину с рук. А с нею и рабов, теснившихся в трюмах. Про себя он старался даже не думать о том, сколько удалось бы выручить за этот живой груз, согласись упрямец Соркор признать его мудрость — и отогнать захваченное судно в Калсиду, на ближайший невольничий рынок. Что толку гадать, если все равно возможность безвозвратно упущена?

Его внимание привлекла пестрая флотилия гребных лодок, отделившаяся от пристани и буквально ринувшаяся к «Счастливчику»: там уже висели на фальшборте бывшие рабы, которым не терпелось скорее расстаться со своей плавучей тюрьмой. Кеннит нахмурился. Он никак не ожидал, чтобы здешние жители вот так с распростертыми объятиями кинулись принимать к себе новую порцию сброда. «Что ж, — сказал он себе, — оно и к лучшему. Чем скорее мы разгрузим и сбагрим „Счастливчика“, тем быстрее сможем вернуться в море и добыть что-нибудь более выгодное…» И капитан отвернулся, мимоходом приказав юнге проследить, чтобы никто его не беспокоил. Он не собирался в ближайшее время ехать на берег. Пускай сначала туда отправятся рабы. И Соркор. Посмотрим, какое гостеприимство им там окажут…

Сам капитан провел первые несколько часов стоянки за более полезным занятием. Он вновь просмотрел несколько превосходнейших карт, захваченных на «Счастливчике». Карты и другие бумаги были спрятаны в потайном шкафчике в капитанской каюте, и Соркор благополучно их прохлопал. Их обнаружил сам Кеннит, когда наконец решил удовлетворить свое любопытство и побывать-таки на борту пленного корабля. Бумаги капитана, посвященные денежным и торговым вопросам, его не очень заинтересовали, он лишь отметил про себя, что жене и детям покойного бедствовать не придется. Но карты!.. Чем внимательней Кеннит их изучал, тем более убеждался, что первое впечатление его не обмануло.