— И это верно, — проговорил Соркор после недолгого размышления. — И как же мы их заставим нас слушать?

«Ага! Вот оно!» Именно к этому вопросу Кеннит долго и старательно подводил своего старпома, и тот в конце концов его задал.

Капитан вернулся за стол. Заставил себя выдержать театральную паузу. Поставил свой бокал на белую скатерть. Откупорил новую бутылку. Наполнил опустевший бокал Соркора и чуть-чуть долил свой, почти полный.

— Мы заставим их поверить, что способны совершить невозможное. И мы вправду сделаем то, что считается невозможным. Например, захватим живой корабль и сделаем его основным своим судном…

Соркор нахмурился.

— Кеннит, старый друг, ты, часом, не спятил? Простому деревянному кораблю ни в жисть не справиться с живым. Они же слишком быстрые. И люди говорят, будто они еще и сами вынюхивают безопасные фарватеры в проливах. Вынюхивают и знай советуют своим рулевым, какого курса держаться! А еще они ходят до невозможности круто к ветру[36]. И способны использовать само малейшее дуновение, которого обычный корабль даже и не заметит. И потом, даже если нам удастся взять такое судно на абордаж и перерезать команду, ничем хорошим это все равно не кончится. Живые корабли служат только членам своей семьи, а на всех остальных ополчаются, да еще как! Он может сам собой застрять на мели или выброситься на камни… или просто будет тащиться по-черепашьи. Ты помнишь тот корабль смерти… как бишь его звали? Ну тот, что свихнулся и пошел против своей семьи и команды?… Он еще перевернулся и всех как есть потопил?… Да не один раз, а целых три, если только люди не врут. И когда его последний раз разыскали, он так кверху килем и плавал, да где — чуть не в самой гавани Удачного. Кое-кто поговаривает, будто призраки команды все же привели его домой. Другие болтают, что он возвернулся сам собой, просто чтобы показать торговцам, где раки зимуют. Тогда его вытащили на берег да так и оставили, и с тех пор он там и торчит… Ага, вспомнил! Отверженный. Да, так его звали. Отверженный…

— Не Отверженный. Совершенный, — поправил его Кеннит. И криво усмехнулся: — Совершенный — его настоящее имя. Хотя его собственное семейство начало звать его Отверженным. Да, Соркор, я слыхивал и о нем, и все прочие легенды, что рассказывают о живых кораблях. Да. Легенды… Но, ты знаешь, это ведь просто слова. А я лично верю, что живой корабль можно и захватить, и использовать к своей выгоде. А если ты еще и умудришься переманить подобный корабль на свою сторону — вот тут-то у тебя появится судно, с которым ты будешь всем пиратам пират… То, что ты говорил о живых кораблях в смысле проливов, течений и так далее, — все это вполне соответствует истине. Верно и то, что они способны учуять морскую змею намного раньше, чем ее засечет человек, и дать знать лучникам, чтобы те приготовились. Да, живой корабль — поистине мечта любого пирата. С ним можно и карту внутренних проливов составить, и со змеями биться… Нет, я, конечно, совсем не призываю прямо сейчас все бросить и отправиться на охоту за живым кораблем. Я просто к тому, что, если мы встретимся с одним из них в море, давайте не будем махать рукой и говорить «это бесполезно», а попробуем-ка пуститься в погоню. И посмотрим, что получится. Если захватим его — значит, захватим. Если нет — ну что ж, не в первый раз от нас какие-то корабли удирают. Потерять-то мы при этом ничего не потеряем, а попробовать стоит.

— Но почему тебе так уж втемяшился живой корабль?… — спросил Соркор недоуменно. — Не въезжаю я что-то…

— А вот… хочется, и все тут.

— Ладно. Тогда и я тебе скажу, чего мне хочется. — Соркор, видимо, почему-то решил, что они с капитаном заключают некую сделку. — Я, пожалуй, с тобой, — выдавил он нехотя. — Добро, попробуем погоняться за живыми кораблями, хоть и кажется мне, что не будет с этого толку. Ну то есть людям, ясный перец, я этого не скажу. Когда дойдет до дела, они решат, будто у меня аж шило в жопе поймать живой корабль, — это я тебе обещаю. Но и ты мне пообещай кое-что. За каждый живой корабль, с которым мы будем состязаться, мы так же резво припустимся за первым же работорговцем, которого удастся учуять. Его мы возьмем на абордаж, команду побросаем за борт змеям, а рабов выпустим на свободу в ближайшем порту. Заметано? При всем уважении, кэп… только все равно мне сдается — если мы выпотрошим достаточно работорговцев и поубиваем команды, мы добудем себе куда больше уважения и авторитета, чем даже с живым кораблем…

Кеннит откровенно нахмурился:

— А мне сдается, что ты сильно преувеличиваешь нравственные понятия наших братков — делипайских пиратов. Как бы не сочли они нас головкой ударенными. Скажут, гоняются за работорговцами, жизнью рискуют — и все это только ради того, чтобы выпустить захваченный груз?

Быть может, благородное вино добралось до разума Соркора все же быстрее, чем это удалось бы дешевому пойлу. А может, Кеннит невзначай наступил ему на самую больную мозоль. Низкий голос Соркора опять прозвучал угрожающе тихо:

— Ты так говоришь, кэп, только потому, что сам никогда не сидел, прикованный за руки и за ноги, в вонючем трюме… совсем еще пацаном… Твою голову никогда не зажимали в тиски, чтобы ты не дергался, пока мастер-татуировщик вкалывает тебе в рожу знак твоего нового владельца… — Глаза старпома блестели, взгляд был обращен внутрь себя, в непроглядную тьму страшных воспоминаний. Он медленно перевел дух: — А потом меня приставили работать у кожевника. Я возился у чанов, где отмачивались и дубились кожи… И всем было глубоко начхать, что при этом происходит со мной. Но я-то видел, как люди постарше меня выкашливали из легких кровь! И я понимал, что еще немножко, и я точно так же закашляю. Однажды ночью я убил двоих сторожей и удрал. Но куда мне было идти? На север, где всюду лед и снег и живут варвары?… Обратно на юг, где по моей татуированной морде во мне мигом опознают беглого раба?… Легкие деньги для всякого, кому вздумается оглушить меня дубинкой и вернуть прежнему владельцу… А может, подумал я, взять да податься на Проклятые Берега и жить там среди зверей, дожидаясь, чтобы какой-нибудь демон выпил мою кровь?… Ну уж нет… Короче, единственное, что мне оставалось, — это податься на Пиратские острова и сделаться пиратом. Но будь у меня хоть какой-нибудь выбор, Кеннит, я бы выбрал иное. И таких, как я, тут на самом деле полным-полно. Очень немногие стали пиратами по своей собственной воле… — Голос его постепенно затих, он отвел глаза и какое-то время смотрел в угол каюты, но роскошной обстановки явно не замечал. Потом его взгляд резко метнулся обратно к Кенниту. — В общем, после каждой погони за живым кораблем — искореняем одного работорговца. Это все, о чем я прошу тебя, капитан. Я помогу тебе исполнить твою мечту. А ты разреши мне исполнить мою.

— Что ж, справедливо, — согласился Кеннит по-деловому. Он умел чувствовать момент, когда произносится окончательная цена и дальше торговаться нет смысла. — Стало быть, по рукам. За каждый живой корабль — по работорговцу.

Уинтроу было холодно. Это был совсем особенный холод. Он зародился в самой глубине живота и расползся оттуда по всему телу. Теперь его трясло. Уинтроу с отвращением слушал, как дрожит его голос. Ну прямо как у ребенка, который готов вот-вот расплакаться. А он всего-то собирался отстаивать свою точку зрения. Разумно и спокойно, как его обучали в монастыре… в его возлюбленном монастыре. Ох, как далеки они были теперь, эти каменные прохладные стены, дышавшие покоем и миром!.. Уинтроу пытался мысленно прикоснуться к ним, испрашивая силы… но это лишь еще больше выбивало его из колеи. Он был больше не у себя. Вокруг был обеденный зал в доме его семьи. Низкий, отполированный до блеска стол из золотого дуба. Скамейки с подушечками и удобные кресла кругом стола. Обшитые деревом стены. Портреты предков и кораблей… Все это властно напоминало ему: «Ты больше не в монастыре. Ты — в Удачном!»

Он прокашлялся и предпринял отчаянную попытку унять дрожь в голосе. Посмотрел на мать, на бабушку, на отца. Все они сидели за тем же столом, но — на противоположном от него конце. Ни дать ни взять собирались судить его и вынести приговор. А может, и в самом деле собирались?… Уинтроу набрал побольше воздуха в грудь…