Нет, им больше нельзя встречаться. Отныне никаких свиданий, никаких объятий, никаких поцелуев. Может, он уговорит Кэтрин переехать с сыном в Инвернесс или Эдинбург и постарается, чтобы им там было удобно. Надо поскорее объявить ей о своем решении, лучше сегодня же вечером.

Для нее он сделает все что угодно, даже вырвет сердце из груди. Хотя оно и так уже принадлежит ей…

— Ты предпочла стать девкой лэрда, а не моей женой?

Вопрос был задан негромко, но по истерзанным нервам Кэтрин он ударил, как из пушки. Резко обернувшись, она увидела Йена.

Он подошел ближе, внимательно глядя на нее. Платье скромное, как и подобает вдове, только губы припухли от поцелуев, щеки горят румянцем, подбородок слегка порозовел, вероятно, ободран щетиной, и хотя она пытается опустить глаза, ей не скрыть их блеска.

«Он любит ее на славу, наш доблестный лэрд. Впрочем, ему в любом деле нет равных».

— А я бы лелеял тебя, Кэтрин, — мечтательно и грустно продолжал Йен. — Если бы мы поженились, ты сейчас не кралась бы воровкой по темному коридору. Или тебе это больше по душе?

— Ты не понимаешь… — начала она и тут же умолкла, повинуясь нетерпеливому жесту могучего шотландца.

— Не пытайся оправдать свой грех речами или разжалобить меня. У лэрда есть жена, и, если он об этом забыл, ты-то должна помнить.

— Йен!..

Он молча повернулся и зашагал прочь, опустив голову. Кэтрин ни разу не видела своего поклонника таким подавленным, а главное, он не захотел выслушать ее, не захотел понять.

— Распутница. Шлюха. Блудница.

Кэтрин резко обернулась. В дверях стоял голый до пояса Хью. Нежная улыбка странно контрастировала с омерзительными ругательствами, которые он произнес.

— Вот и началось, Кэтрин.

— Йен будет молчать, — возразила она, избегая смотреть лэрду в глаза. Они легко читали в ее душе, отвлекали мысли от всего, кроме чувства, перед ними она беспомощна.

— Из гордости, возможно. А как быть с прачкой? Рано или поздно она шепнет служанке, что простыни в комнате, где давно никто не живет, почему-то вдруг стали грязными. Кухарка доложит Мэри, что твой ужин остался нетронутым, а из погреба исчезла лишняя бутылка вина. Еще кто-нибудь обратит внимание на свет в пустой комнате и заметит, как старательно мы избегаем друг друга. Все это — вопрос времени, Кэтрин, и не я пострадаю, когда тайное станет явным.

— Мне наплевать, что скажет кухарка, служанка, прачка, Мэри или Молли. Даже Йен.

— Сейчас ты тоже говоришь из гордости. Распутство для тебя внове, ты воспринимаешь его как игру.

— Для меня это не игра, Хью.

Оскорбленная Кэтрин сию минуту последовала бы за Йеном, если бы лэрд не схватил ее за руку. Она чувствовала его тепло, могла бы с закрытыми глазами описать каждую линию его тела, настолько оно знакомо. Ей бы следовало поскорее уйти, а не воспламеняться от его прикосновения, но горячее дыхание Хью у самого ее виска действовало на нее словно колдовское зелье, лишив дара речи и способности двигаться.

— Мы покончим с этим немедленно, пока ты не пострадала за наш общий грех.

Это прозвучало грубо, однако не в его власти было смягчить удар.

Услышав жестокие слова, Кэтрин покачнулась и тут же энергично тряхнула головой, отметая возможность подобного исхода.

— Именно так, — неумолимо подтвердил Хью.

— Неужели я тебе наскучила?

Он почувствовал ее боль, понял, как легко может угодить в нежную ловушку ее чувств. Кэтрин незачем знать правду. Пусть лучше думает, что он и в самом деле охладел к ней, чем узнает, как его душа разрывается от желания любить ее открыто, по закону, по чести, перед лицом самого Бога!..

Хью вдруг охватило странное чувство отстраненности, словно Кэтрин отодвинулась от него, хотя она даже не шевельнулась, а преграду, их разделявшую, он воздвиг в собственном воображении.

— Мы покончим с этим, — повторил он.

Кэтрин выпрямилась, избегая его взгляда, не желая замечать, какие страдания причиняет ему собственное решение. Его голос внезапно напомнил ей тихое, но коварное озеро. Оно манит к себе, призывно поблескивая изумрудным цветом, но стоит поддаться этому зову, и угодишь в бездну, откуда совсем не просто выбраться. Любой взгляд Хью, любое слово таит опасность и одновременно сулит надежду.

Кэтрин заставила себя посмотреть на возлюбленного. Если ей суждено погибнуть в этих сине-зеленых глубинах, значит, или она слишком поддалась его обаянию, или оказалась недостаточно мудрой, чтобы почувствовать опасность. А если в них таится коварство, она не сумеет его разглядеть, ибо человек, которого она любила, исчез, остался только лэрд с непроницаемым взглядом.

И все же было в глазах Хью нечто такое, чего Кэтрин не могла понять. Жалость? Сочувствие? Или сожаление, смешанное с болью, которые он тщетно пытался скрыть?

Наконец Хью вышел из оцепенения и, вернувшись в комнату, остановился у окна. Лунный свет понемногу озарял небо. Сегодня полнолуние, такую луну называют пиратской, даже самые робкие способны в эту ночь на любые безумства. Раньше он и сам охотно следовал зову пиратской луны, но это было до того, как на него легло бремя ответственности, умерившее его безумный пыл. А впрочем, так ли уж много безумств он совершил? С детства его воспитывали как будущего лэрда, и, повзрослев, он легко приспособился к новой роли, нимало ею не тяготясь.

Повинуясь ласковым наставлениям матери, он соблюдал полузабытый кодекс чести, в угоду отцу тренировал свое тело с упорством, которым пытался замаскировать нелюбовь к такого рода упражнениям. В детстве слушался няньку, потом стал образцом во всех отношениях, символом порядочности, лэрдом, который мог бы служить примером для других. Он прилежно читал, умел связно излагать свои мысли на бумаге, так же как и устно, если этого требовали обстоятельства.

Верил в Шотландию, свой родной край, свое наследие. Словом, еще несколько месяцев назад Хью Макдональд был человеком, который ни разу не обманул ничьих ожиданий.

Но сегодня ему вдруг захотелось позвать самых буйных и непокорных сородичей, чтобы вместе с ними предаться безумству. Они бы пустились вскачь по холмам, грабя соседние кланы, уводя у них лошадей и скот. Роль нарушителя спокойствия, а не миротворца показалась лэрду привлекательной. Оседлав черного, как адская бездна скакуна, он бы с бешеным криком помчался в ночь. Еще ему хотелось забыть стоявшую в нескольких футах от него женщину, забыть ее нежное дыхание, от которого он воспламеняется больше, чем от страстных криков любой другой. Забыть, что рядом с Кэтрин его лоб покрывается испариной, а руки начинают предательски дрожать, поскольку он не может избавиться от тревоги за нее. Хотя бы на мгновение забыть о ней вообще, ибо он вдруг понял нечто такое, отчего вся душа у него перевернулась: без Кэтрин он не сможет жить, во всяком случае, вести ту жизнь, какую бы ему хотелось, наполненную солнечным светом, весельем, нежными словами, произнесенными на ухо. А раз он не сможет жить без нее, то вряд ли ему вообще стоит жить.