Из представления о коллективизме, коммунизме, социальном единении и регулировании как пути к победе над природой вытекает и отстаиваемое Богдановым инструменталистское понимание культуры, «Цель науки — создание плана завоевания природы»[91], искусство — орудие социальной организации людей[92]. Ограниченность подобного подхода коренится в недооценке Богдановым «созерцательной» ипостаси человеческого бытия, с которой связана и более полная реализация заложенной в человеке потребности бескорыстно-интеллектуального освоения действительности, и возможность общения с природой в ее самобытной прелести[93], и сосредоточение индивида на собственном духовном мире.

Социалистический пафос «всеобщей организационной науки» был направлен против такого общественного антагонизма, при котором «духовные потенции материального процесса производства противостоят рабочим как чужая собственность и господствующая над ними сила»[94]. Но подходя к социалистическому человеку как к работнику, всесторонне развивающему свою трудовую силу, Богданов не продумал в достаточной степени того факта, что послекапиталистический строй должен обеспечить не только равновладение научно-техническим знанием, но и равновладение досугом, и «самоосуществление индивида»[95] помимо социально-производственной деятельности, поскольку благодаря промышленной революции «производительная сила человеческого труда достигла такого высокого уровня, что создала возможность… не только производить в размерах, достаточных для обильного потребления всеми членами общества и для богатого резервного фонда, но и предоставить каждому достаточно досуга для восприятия всего того, что действительно ценно в исторически унаследованной культуре — науке, искусстве, формах общения и т. д. …»[96]

Социалистический человек, таким образом, — не праздный сибарит, но и не homo faber; его бытие может быть основано на «подвижном равновесии»[97] ипостасей — «трудовой» и «досужной», материально-преобразовательной и «созерцательной». Организационная концепция социализма уделяла главное внимание превращению общественного труда в «научный процесс, ставящий себе на службу силы природы и заставляющий их действовать на службе у человеческих потребностей…»[98]. Но есть еще «первозданное, неоспоримое, непреложное, основное — могучие инстинкты и соки жизни… Социализм для них. Вставшая во весь рост человеческая личность — это они, силы и соки жизни, освобожденные от пут»[99].

А. А. Богданов рассчитывал, что трудовой коллективизм разрешит и еще одну дихотомию человеческого существования — «противоречие между непосредственно-эгоистическими устремлениями и непосредственно-социальными»[100]. В социально-экономическом плане это означало бы превращение труда на благо общества в органическую потребность, что в совокупности с переменой занятий и всесторонним научно-техническим знанием заменило бы рыночный механизм вовлечения трудовых ресурсов в производительный процесс; в духовной же сфере — психологическую совместимость и полное взаимопонимание людей. Убежденность, что «для личности невозможна гармония жизни иначе, чем в труде для коллективного блага», хотя и имела реальные основания в духовном складе самого Богданова и его современников — революционных интеллигентов и передовых рабочих, тем не менее упрощала проблему, явно недооценивая всей сложности как личностных, так и общественных структур.

Можно спорить о том, насколько силен в человеке природный эгоизм и насколько воспитуем коллективизм. Но очевидно, что, отвергая в полемике с буржуазным индивидуализмом «автономность личности» и не «зарезервировав» в своей модели социализма права индивида на самовыделение, Богданов, наряду с другими марксистами той эпохи, явно не учел опасности, которая скрыта в возможности истолкования коллективизма как «послушания большинству»[101].

Однако, с другой стороны, идейная эволюция Богданова показывает ошибочность мнения, что классовый подход «неизбежно притупляет интерес к человеческим качествам, необходимым для созидания… Готовность человека к революционной борьбе приобретает больший вес, чем его готовность к эффективному осмысленному труду»[102]. Подчеркивая, что пролетариат — «класс-разрушитель лишь по внешней необходимости, созидатель по самой природе своей», Богданов не только выдвигал на первый план именно «строительные» (а не «боевые») задачи рабочего класса, но и перед лицом угрозы эскалации насилия отказался от признания классовой борьбы главной движущей силой перехода к социализму.

Развитие социальности человечества для Богданова — основной смысл цивилизации[103]. Уже в 1914 г. Л. Б. Каменев с укоризной писал, что в системе его взглядов, взятой в целом, «идея общности всех людей превалирует над идеей классовой и групповой борьбы»[104]. Это было сказано на пороге первой мировой войны, поставившей «ясно дилемму: преодоление анархии социальных сил и интересов или распад цивилизации»[105]. Очевидец кровавой мясорубки, скромный полковой врач, беспартийный социал-демократ Богданов, как и большевики, занимал по отношению к войне интернационалистическую позицию. Но он не поддерживал лозунга превращения империалистической войны в войну гражданскую. Ибо уже не мог согласиться с высказыванием Маркса, что рабочим придется пережить 15, 20, 50 лет гражданских войн и международных столкновений, чтобы изменить существующие условия и самим сделаться способными к политическому господству[106]. Богданов стал противополагать завоеванию власти пролетариатом его «культурное вызревание» в рамках буржуазно-демократического строя. Он надеялся, что «организационное мышление», распространившись на рабочий класс, а затем на другие слои общества, разрушит «фетиши авторитарно-индивидуалистического сознания» и станет основой единения общечеловеческого коллектива в условиях атомной эпохи[107], регулирующей силой, способной найти механизмы предотвращения «безумно-истребительных столкновений», в которые увлекают народы экономические стихии[108].

Чувство, что в индустриальную эру изменение мира насилием, даже революционным, может вызвать лавинообразный процесс, ставящий под угрозу саму жизнь на Земле, заставило Богданова воздерживаться от понятия «диктатура пролетариата». Такая позиция вступала в противоречие с «ортодоксальным» марксизмом и большевизмом. Еще более конфликтными были выступления Богданова о «неоправданном максимализме» курса на социалистическую революцию в России. В статье «Государство-коммуна», опубликованной в «Известиях» Моссовета 27 июня 1917 г., он полемизировал с ленинскими «Письмами о тактике». Считая иллюзией надежды на мировую революцию, на помощь со стороны опутанного соглашательством европейского пролетариата, не веря в способность Советов быть государственно-правовыми организациями, Богданов не видел и возможности прочного союза пролетариата с российским крестьянством, опасаясь перехода расхождений между ними в столкновения с подавлением одной из сторон «грубо-механическим путем». Богданов предостерегал против гражданской войны «с расточением лучших сил народа» и видел единственный способ избежать ее в установлении парламентской республики, в рамках которой пролетариат должен выполнить «программу культуры» как необходимое переходное звено между реализацией «программы-минимум» и «программы-максимум».