В письме Нельсона есть фраза, которая должна была показаться читателю непонятной. Я забыла упомянуть, что королева попросила своего племянника императора Австрийского прислать ей генерала Макка, чтобы тот занял должность главнокомандующего в ее армии, и император уступил ей генерала.

Письмо произвело на Фердинанда именно такое впечатление, на какое оно и было рассчитано. Но, тем не менее, он, вопреки обыкновению, остался тверд в одном: вступить в войну не иначе как совместно с императором.

Поэтому было решено, что король напишет своему племяннику письмо, в котором, так сказать, припрет его к стене, чтобы вынудить действовать. С этим письмом, от первой до последней буквы написанным королем собственноручно, был отправлен курьер по имени Феррари, которому поручили передать послание в собственные руки императора и привезти ответ также непосредственно самому королю Фердинанду.

Однако перед тем как отправиться в дорогу Феррари получил от королевы тысячу дукатов за то, чтобы, вопреки приказу, на обратном пути завернуть в Казерту и передать ответ императора ей самой, а не королю.

Еще две тысячи дукатов были обещаны Феррари, когда он исполнит это, причем королева ручалась, что только прочитает письмо и тотчас положит его обратно в конверт.

Таким образом, гонцу обещали щедрую плату за совсем маленькое предательство. Впрочем, Феррари шел на него без колебаний. Ведь он прекрасно знал, что под именем своего мужа страной на самом деле правит королева. Это его весьма успокаивало относительно тех опасностей, что могли бы ему грозить, если бы о его предательстве стало известно.

Итак, Феррари отправился в путь. Мы рассчитали время, которое потребуется для выполнения его миссии: если австрийский император даст ответ без промедления, все предприятие займет дней одиннадцать-двенадцать.

Генерал Макк прибыл в Казерту 8 октября; в четверг он был приглашен отобедать с королем и королевой. Мы, сэр Уильям и я, также получили официальное приглашение на этот обед. Их величества удостоили генерала знаков величайшего уважения, а королева, представляя его Нельсону, сказала:

— Генерал Макк на суше — то же, что мой герой Нельсон на море.

Комплимент был не особенно удачным: сравнению недоставало точности. Нельсон в Тулоне, Кальви, Тенерифе, если и не добился решительного перевеса над противником, вел себя доблестно, а в Абукире проявил не только отвагу, но и гений флотоводца.

Макк же, напротив, где бы ни сталкивался с французами, всюду бывал ими бит, но, несмотря на это, уж не знаю почему, в глазах всей Европы завоевал репутацию величайшего стратега своего времени.

Но сколь бы лестное понятие о Макке ни питали другие, оно не могло бы сравниться с тем, какое сам Макк имел о собственной персоне. Никогда ни в ком я не встречала столь великолепного самомнения. Предположения, что он может быть побежден, он не допускал ни на один миг, и даже мысль, что французы способны оказать ему сопротивление, не приходила ему в голову.

Признаться, подобная заносчивость внушала мне антипатию к Макку, я почувствовала ее при первом же слове, каким мы обменялись со знаменитым генералом…

Время шло, а Феррари мчался галопом. На десятый день после его отъезда сэр Уильям предложил королю отправиться на охоту в Персано, и, поскольку из-за этого им обоим предстояло отсутствовать дня три, королева, генерал Актон и я обосновались в Казерте.

На следующий день в семь вечера появился Феррари. Он привез письмо от австрийского императора.

Актон приказал изготовить печать по образчику той, что сохранилась на конверте с предыдущим посланием Франца II; таким образом, с этой стороны опасаться было нечего. Можно растопить сургуч, извлечь письмо из конверта и, если его содержание будет соответствовать желаемому, тут же положить его обратно и скрепить поддельной печатью. Если же, напротив, окажется, что письмо не согласуется с желаниями королевы, что ж, там видно будет.

Император со всей определенностью сообщал своему дяде, что не намерен выступать до того, как прибудет Суворов с 40 000 русских, и не рассчитывает, что это произойдет ранее апреля 1799 года.

Таким образом, он предлагал Фердинанду умерить свое нетерпение и последовать его примеру, то есть подождать. Тогда, теснимые одновременно 150 000 австрийцев, 40 000 русских и 65 000 неаполитанцев, французы, по всей видимости, будут принуждены оставить Италию, а если к тому же вспомнить, что Бонапарт со своими 30 000 солдат застрял в Египте, то кто знает, где кончится триумфальное наступление австро-русской армии?

Весьма вероятно, что она не остановится, пока не достигнет Парижа.

Но королева была слишком азартным игроком, чтобы выжидать, когда у нее на руках окажутся все козыри. Поэтому план, задуманный ею и генерал-капитаном Актоном, был приведен в исполнение.

Как здесь уже упоминалось, Актон, сын ирландского врача, был искусным химиком. При помощи заранее приготовленного состава он смыл с бумаги весь текст, оставив лишь подпись; затем вместо так ясно высказанного императором отказа вступить в войну, по крайней мере теперь, он вписал туда прямое обещание выступить тотчас, как только Фердинанд перейдет границу папских владений.

Затем письмо вновь заклеили, запечатали императорской печатью и вручили Феррари, а тот отправился с ним в Персано и там передал в собственные руки короля, уверив последнего, что никто не прикасался к конверту с тех пор, как он получил его из августейших рук императора.

Король, сидевший в это время за столом в обществе сэра Уильяма, распечатал послание, прочел с видимым удовлетворением и протянул сэру Уильяму.

Мой супруг, как известно, сам участвовал в заговоре, а потому нимало не удивился столь благоприятному ответу. Он ограничился тем, что поздравил Фердинанда, сказав ему:

— Как видите, государь, его величество император придерживается того же мнения, что его милость лорд Нельсон. Теперь нам нельзя терять ни минуты.

И не откладывая, было решено, что генерал Макк захватит Папскую область без малейшего промедления, исключая лишь то время, что потребуется для подготовки к началу военной кампании.

Это было в первые дни ноября.

Война, на которую согласился Фердинанд, была сопряжена с одной серьезнейшей заботой: надо было еще добиться, чтобы король сам встал во главе своей армии и лично участвовал в сражениях.

Король, как я уже говорила, был далеко не храбрец, и если я долгое время пребывала в ослеплении относительно всего, что касалось королевы, то насчет Фердинанда никогда не обольщалась, впрочем, и сама Каролина всегда заботилась о том, чтобы показать мне его в истинном свете.

Переговоры были долгими, но королева и сэр Уильям сумели внушить Фердинанду, что здесь для него выгода не только в том, чтобы, победить французов и поддержать законную власть, хотя и то и другое достойно всяческих похвал, но и в том, чтобы, уже проникнув в Папскую область, посмотреть: какая часть патримония святого Петра может перепасть и ему в качестве освободителя.

Король наконец согласился.

Так как ждали лишь этого согласия, армия тотчас была поделена на три корпуса: 22 000 человек были направлены в Сан Джермано, 16 000 — в Абруцци, 8000 укрепились за стенами Гаэты, а еще 10 000 готовились к отправке в Тоскану на нескольких транспортах, сопровождаемых эскадрой Нельсона.

Этим 10 000 солдат предписывалось впоследствии отрезать французам путь к отступлению, когда генерал Макк их разобьет.

Удивительное дело: командование всеми тремя армейскими корпусами было поручено иностранцам: Макку, генерал-аншефу; Мишеру и Дамa, дивизионным генералам: первый из троих, как известно, был австриец, двое других — французы.

Армия в 51 000 человек готовилась вступить в пределы Папской области.

Как полагал адмирал Нельсон, время, чтобы атаковать французов, было выбрано удачно.

Директория, предупрежденная гражданином Гарa о том, что неаполитанский двор имеет враждебные намерения, изыскивала все возможные средства, чтобы отразить нападение. Она наскребла в Цизальпинской республике сколько могла войск и отправила все это в Рим под командованием Шампионне.