Цветов не было только там, где густо росли осины и ели.

— Зато здесь тьма-тьмущая черники. Знаешь, Вовка, мы за один раз по ведру набираем! А по кочкам клюква, брусника, а ещё морошка… Когда первый мороз будет, тогда она сладкая-сладкая, как мёд!

Они шли по мостику через ту самую Бешенку, в которой Вовка весной выкупался. На картинке и водопад нарисован…

На самом деле водопад, конечно, не рядом с мостом бушует, а немного ниже, но Вовка нарочно нарисовал его поближе к мосту, чтобы Сенька знал, как здесь реки текут. Сейчас вот, летом, когда снега стаяли даже по глубоким лесным оврагам, Бешенку можно без всякого моста перейти, по камням перебраться на другой берег, а в разлив без мостка её не перейдёшь!

Ребята так увлеклись тогда, рассматривая с моста водопад и сновавшую по дну реки меж камней серебристую форель, что и не заметили шагнувшего на мост дедушку Матвея.

— Вы что, ребятки, не к нам ли на заимку? Или просто так прохаживаетесь?

— На заимку, — ответила Светка. — Мы бабушке Марфе цветы несём, вон сколько нарвали!

— Молодцы, однако, что нас, стариков, не забываете. А бабка-то точно чуяла, что гости будут: пышки печёт… А пышки, однако, с медком хороши. Сходим поначалу на пасеку, а потом и на заимку…

Пасека дедушки Матвея была неподалёку: на половине пути от моста до заимки. На небольшой поляне рядками были расставлены десятка два домиков-ульев, тут же бревенчатая избушка с пристройкой. В избушке дедушка хранил весь свой пчеловодческий припас, а на зиму заносил в избушку ульи. В пристройке же стоял столярный верстак, на котором дедушка Матвей мастерит ульи и рамки для сот. Здесь приятно пахло смолой, лесом и воском. Тут же выстроились в шеренгу бочонки под мёд, а ещё Вовка приметил металлический бак с большой ручкой.

— А это какая машина? — спросил Вовка.

— Это центробежная машина, да, деда? Она мёд выкачивает, — ответила за хозяина всезнайка Светка.

— Верно, однако, — подтвердил Матвей Спиридонович.

— А куда вы потом мёд деваете? — заинтересовался Вовка.

— В эти вот липовые бочки сливаем… — ответил дедушка.

— А откуда бочки берутся?

— Сам мастерю, не покупать же. Избы сам рублю, полы сам стелю, крыши сам крою, сам сети вяжу, ими рыбу ловлю, сам корзины плету, в них рыбу кладу, сам дробь катаю, сам дичину добываю, а ко всему этому — лес охраняю и пограничникам помогаю! Вот я какой дед! А бабушка шьёт и вяжет, полы подметает и бельишко стирает, обед готовит, коровёнку доит, уток и кур кормит, поросят растит, на огороде копается, грибы, ягоды до дела доводит… У неё работы, однако, больше, чем у меня, всю её работу и не перескажешь… Вот какая у вас бабушка!

— А у меня дедушка в Армавире, а бабушки почему-то нет… Она почему-то умерла… — сказал Вовка.

— А у меня есть бабушка, а дедушка тоже помер… — сказала Светка.

Дедушка Матвей задумался…

— Когда старые умирают — тяжело, — наконец сказал он, — а когда молодые гибнут…

Он не договорил, заторопился, надел на седую свою голову шляпу с большими полями. К этим полям была прикреплена сетка вроде накомарника. Но не такая частая…

— Вы, ребята, в избе посидите, — сказал он, — чтобы вас ненароком пчёлы не тронули, а я мигом… Посмотрю, какой взяток у пчёлок. Сейчас самая у них страда, трудятся, почитай, круглые сутки… Всё цветёт. Только поспевай собирать медок да заполняй соты…

Дед разжёг дымокур и вышел на пасеку.

Вовка и Светка прилепились носами к стёклам окна. Как это дедушка Матвей будет взяток проверять! Ведь с пчёлами шутить нельзя — они кусаются. Но вот дедушка осторожно снял крышку с одного улья, раздул мехом в дымокуре огонь и направил струю дыма прямо в открытый улей.

— Поджигает! — охнул Вовка.

— И вовсе не поджигает… Значит, так надо, молчи и смотри, — рассердилась Светка: она и сама не знала, зачем надо пускать в улей дым.

Обкурив пчёл, Матвей Спиридонович стал осторожно, одну за другой, вынимать из улья рамки, затянутые сотами и облепленные гроздьями пчёл. Посмотрит рамку с одной стороны, посмотрит с другой и поставит на место. Какая-то из рамок понравилась ему больше других, и он, осторожно стряхнув пчёл в улей, положил рамку в таз, а новую раму, затянутую вощиной[1], вставил в улей на место вынутой.

— Ну, ребятишки, вам повезло! — Дедушка Матвей опустил на дощатый стол таз, в котором лежала рамка с мёдом. — Теперь дело за бабкой. Подавай пышки!.. Идёт взяток, хорошо работают пчёлки, будем с медком…

— А зачем на них дымить надо? — спросила Светка.

— Чтобы смирнее стали, — ответил дедушка Матвей и широким ножом вырезал из рамки залитые мёдом соты, разрезал их на куски и сложил в тазик.

Он задумчиво смотрел, как медленно стекал мёд из разрезанных ячеек, и неожиданно рассмеялся. Чего это он в тазике выглядел смешное?

— Однако, ребятушки, моя победа! Я выспорил…

— Что выспорил, дедушка Матвей? — в один голос спросили и Светка и Вовка.

— Вот это!.. Пасека, мёд… Так было: замыслил я пчёлок в этих местах разводить и в Россию за ними подался, а меня на смех: дескать, из ума старик выжил, не станет здесь, в этой суровости природной, пчела водиться… Либо в момент пропадёт, либо не перезимует, а уж мёду от них, говорили, ты, старый, получишь ноль без палочки!.. Ан, дождался!.. — Дедушка Матвей бородой показал за окно. — Сколь привёз я из России? Всего три колоды. А сейчас их сколь? Двадцать три. Поначалу, почитай, мешок сахару им скормил, а ныне они за труды мои бочки мёдом заливают… Нет, труд никогда не пропадает… Раньше в Заполярье и огородов никто не разводил, а посмотрите, что бабушка Марфа на огороде растит… Однако нам пора, а то пышки остынут…

Бабушка Марфа и верно будто знала, что гости нагрянут: на небольшом деревянном блюде горкой лежали только-только вынутые из печки пышки. Круглые, в пузырьках масла, румяные и без мёда просились в рот, ну а с мёдом…

— Вы уж, ребятки, от полной души ешьте… — потчевала бабушка Марфа. — Медок из сот высасывайте, а воск на блюдечко складывайте. Опосля ещё молочка холодненького попьёте… А цветы ваши — спасибо, родненькие, — я в ведёрко с водой поставлю, а потом Васе отнесу…

Вовка хотел было спросить, какому Васе отнесёт цветы бабушка, но рот был у него занят, а оторваться от мёда и пышек он был не в силах. В жизни ещё не едал ничего вкуснее! Раньше, когда его спрашивали, что он больше всего любит из еды, он отвечал: «Вареники с сыром!» — а теперь, пожалуй, станет добавлять: «Горячие пышки с мёдом!»

Молока ребята еле выпили по полкружке.

— Спасибо, бабушка Марфуша и дедушка Матвей! — поблагодарила Светка.

— Спасибо… — еле выговорил за ней Вовка.

— На здоровьишко, на здоровьишко, ребятки… — сказала бабушка. — Айда те к умывальнику, а то вас пчёлы с заимки не выпустят, а через лес пойдёте — медведиха сцапает… Она охоча до медку. Ну-ну, это я в шутку! А вот этот кувшинчик отнесите мамам, пусть и они свежего медку отведают.

…Вот про этот поход на заимку Вовка и нарисовал все остальные картинки в своём письме. Рисовал и вспоминал, как Сенька его Севером пугал: «Ты думаешь, там мёд? Да?»

Оказалось, что на Севере и мёд есть, да ещё какой!

Выходит, ко всему можно привыкнуть! Боялась Вовкина мама, и Вовка боялся: наступит круглосуточный день и они не смогут спать. Но вот он пришёл, этот сплошной день, и в любой час суток, при хорошей погоде, на ясном небе можно было видеть солнце, а распорядок на заставе не переменился. Всё шло своим чередом, будто при обычном дне, при обычной смене дня и ночи.

Как всегда, перед уходом в наряд выстраивались солдаты перед дверью казармы, как всегда, в полной тишине Вовкин отец зачитывал перед строем:

— «Приказываю выступить на охрану границы Союза Советских Социалистических Республик…»