Странно, но я почему-то была рада тому, что осталась одна. Разные мысли одолевали. Открыв пошире окно уставилась в ночную темноту. Где-то внизу горели фонари, умытый город, спал крепким сном.

Из головы не выходила Ники, то, как она сказала о любви к мужу, сколько печали было в ее глазах, страдания. Вспомнила бедную Анфису Андреевну, она ведь не пережила мужа даже на полгода, вот ведь как любила. А я? Любила ли я Мишу? Никогда по-настоящему об этом не задумывалась.

Стало холодно, в открытое окно врывался довольно сильный ветер, пришлось прикрыть его и вернуться в постель, но сон не торопился наведаться ко мне, возможно, сказывалось излишнее возбуждение.

Закрыв глаза, перенеслась мыслями в прошлое. Вечера в библиотеке, я их любила. Это были часы только наши с Мишей. Он усаживался за письменным столом, в домашнем коротком бархатном халате, раскуривал трубку и принимался читать газету, я залезала в кресло с ногами и накрывалась пледом, в библиотеке всегда царила прохлада, брала книгу, и мы погружались в чтение, время от времени отрываясь, что бы послушать, что интересного нашел в газете Миша.

Любила ли я его? Наверно, да. Была ли это страстная любовь – нет. Страсти у нас не было. Даже в постели, но зачем нам нужна была эта страсть? Ведь нас все и так устраивало.

Конечно с Георгием все иначе. Вот только люблю ли я его? Впервые задумалась над этим и не смогла найти ответа. Страсть, пожалуй да, в его объятьях все иначе, совсем иначе, но что кроме того я знаю о нем. Последние полгода мы много написали писем друг другу, можно ли узнать человека по письмам? Я знала, что у него есть сестра под Москвой и в Петербурге – мама. Знала, что он любит свой предмет и половину лета провел в Крыму, роясь в чьих-то могилах. Порой две трети письма были посвящены описанию какой-нибудь бляшки, найденной в кургане, и еще рисунок на полстраницы и сколько я не рассматривала рисунок, никак не могла понять, как по этим кусочкам можно судить о жизни, быте древнего народа?

Сколько не пыталась, не могла представить себе Георгия в домашнем халате, сидящем за письменным столом или в нашей маленькой столовой, окруженного небольшим женским царством, беседующим с месье Бомоном или разбирающимся в счетах и бухгалтерских книгах, впрочем, последним, и муж занимался весьма неохотно предпочитая предоставлять эту часть ведения хозяйства мне.

В свою очередь, Миша никак не желал, даже в моем воображении, нетерпеливо срывать с меня одежды и заниматься любовью при открытом окне и свете ламп. Лампы он бы погасил из экономии, а окно закрыл, что бы, не дуло, да и зачем срывать одежды, если можно спокойно раздеться.

Такие мысли мучили меня большую часть ночи, не давая уснуть, получается, мне нужен кто-то средний между Мишей и Георгием? А может лучше не спешить, подождать, узнать Георгия получше, все таки полгода, большей частью вдали друг от друга, не достаточное время, что бы узнать человека.

Я сидела в постели, а напротив кресле, развалился Миша, с газетой в руках, в домашнем халате и войлочных тапочках, он улыбался мне, а рядом, на кровати спал Георгий, раскинувшись по-хозяйски. Ярко горел свет, стало холодно. Вдруг входная дверь отворилась и в комнату вошла баронесса, она остановилась на пороге, строго посмотрела мне в глаза и сказала

- Лина видела драгоценности! Запомните, только она видела! – и ушла, хлопнув дверью.

Я резко села в постели. Яркий солнечный свет слепил глаза. Ночной ветер распахнул окно на всю ширь, оставленное мной слегка приоткрытым, принеся с собой утреннюю прохладу. Кто-то стучал в дверь.

Конечно, это была тетя.

- Анна Ивановна, десятый час, не рановато ли? Вчера поздно легли, а ты уже где-то побывала? – с удивлением оглядела тетю, одетую в прогулочное платье, с ридикюлем в руках.

- Отцепись от звонка, горничная, верно уже несется со всех ног сюда. – Раздраженно ответствовала тетя, снимая перчатки, а я забрала палец от кнопки звонка для вызова прислуги, на которую рассеянно нажимала, и внимательно присмотрелась к тетушке. Она выглядела усталой и злой, швырнула перчатки в кресло, ридикюль небрежно опустила на туалетный столик, а сама уселась на диван, уставившись на меня обвиняющим взглядом.

- Анна Ивановна, что случилось? – я растерялась, не понимая, чем вызвана неприязнь родственницы.

- Спишь? – ее нервный тон рассердил меня.

- Уже нет, как видишь. – Я захлопнула окно и уселась в кресло. – Тетя объяснись, что случилось, отчего ты так расстроена с утра?

- Я уже побывала в церкви!

- В какой церкви? – Я только удивленно хлопала ресницами.

- Свято-Ильинской. И тебе советую сходить. – Она умолкла, поджав губы, поскольку явилась запыхавшаяся горничная, видимо действительно бежала со всех ног. Поняв, что при ней тетя говорить не будет, отослала девушку, велев принести кофе и бутербродов, Анна Ивановна наверно проголодалась, носясь с утра по Киеву.

- Зачем ты ходила в церковь? – спросила я, как только дверь за Катериной закрылась.

- Этот спиритизм, бесовское занятие, надо очистить душу. Неспокойно мне было…

- А теперь лучше?

- Много лучше. – Подойдя к зеркалу она, принялась снимать току с вуалью. – Вот побывала на утрене, свечи за мужа, брата и родителей поставила и за Дарью Любомировну, тоже и даже за ее непутевого сына, прости им господи грехи их. – Отложив шляпку на туалетный столик, рядом с ридикюлем, тетя перекрестилась и снова села на диван. – Не понравилось мне вчерашнее представление, ох не понравилось.

- Неужели ты думаешь нас, и, правда посетили духи тети и баронессы? – В дверь снова стучали, я открыла горничной, и мы подождали, пока она накроет стол. Тетя молчала, наливая себе из кофейника бодрящий напиток, Катерина принялась стелить постель, а я обернулась к Анне Ивановне.

- Не знаю, я не уверена, но как-то это плохо, нехорошо тревожить покойных. – Полушепотом ответила тетя и, повысив голос, заключила – ты давай собирайся, встретимся в ресторане за завтраком, нас будут ждать Софи и Павел, ты не забыла?

Завтрак прошел вяло. Большей частью все молчали, вчерашнее представление подействовало угнетающе не на одну только тетю. Отец, наскоро перекусив, проглядывая при этом газеты, быстро ушел, пожелав нам приятного дня. Софи сообщила, что встречается с подругой, потому к докторше, она пойти не сможет. Тетушка отправилась вздремнуть. Я же, оставшись в одиночестве, решила сходить в читальный зал, взять какую книгу, что бы скоротать, оставшееся до обеда время.

В холле была ужасная суматоха – одновременно прибыли несколько постояльцев. Их чемоданы, сумки, коробки громоздились кучей рядом со стойкой портье, носильщики суетились, какие-то женщины, кажется горничные новых гостей, вырывали друг у друга шляпную коробку, их спор прекратил запыхавшийся коридорный, он принес еще одну такую же коробку, как я поняла носильщики, случайно перепутали багаж.

И тут меня осенило! В тот день мы прибыли почти одновременно с баронессой, ее успели поселить в семнадцатый номер. Она требовала шестнадцатый. Мы поменялись. Багаж перемещали. У меня такие же шляпные коробки из магазина мадам Анжу, как и у баронессы, может кто-то стянул у госпожи фон Айзенхард конверт с завещанием и драгоценностями и сунул в шляпную коробку, оказавшуюся по случайности моей…. В общем, такое могло случиться. Но вот вопрос – зачем?! Зачем было красть завещание и прятать его в шляпной коробке самой же баронессы? Это если допустить, что коробки перепутали? Нет! Тут что-то не так!

Ощутимый толчок в бок, привел в чувство, кто-то пробормотал извинения, кажется носильщик, тащивший необъятных размеров саквояж, им он меня и задел. Я собиралась куда-то идти…. А, в читальный зал.

Выбрать книгу, так и не получилось, мысли летали где-то далеко. Еще я вспомнила о даме с птичками на шляпе, кто она?

- Простите. – На меня смотрел человек, обслуживавший посетителей читального зала. – Может, пани желает-с чего-нибудь? Кофе-с?