Я внимательно осмотрела баронессу и ее выводок, и почему-то пожалела бедных наследников, нелегко им, верно, с такой мамочкой приходится.

Очень жаль, что это собрание не предполагало танцев, можно было бы хоть как-то, развеяться. Наконец папочка увел Софи в покои, что меня чрезвычайно устраивало, можно было уходить. Я поискала глазами тетушку, она в углу беседовала с какой-то знакомой ей дамой. Георгий стоял поодаль и внимательно слушал дискуссию, разгоревшуюся между Семеном Михайловичем и представительного вида седовласым мужчиной, я осторожно подошла к ним. Семен Михайлович с жаром доказывал преимущества дактилоскопии перед бертильонажем, его оппонент, ссылая на многолетний опыт, доказывал обратное, Георгий пытался их примерить, я постаралась подойти к Георгию поближе, насколько позволяли приличия, и тихо предложила, прихватив, шампанское, фрукты, Семена Михайловича и тетушку, подняться ко мне в номер. Он согласился.

Через четверть часа в моем номере собралось небольшое, но приятное общество, кроме нас, четверых в моем номере оказался и оппонент Семена Михайловича, в прошлом судебный следователь, бывший одно время, также прокурором, как сообщил он сам, статский советник Алексей Петрович Степанов. Обслуга в отеле работала превосходно, в считанные минуты были принесены дополнительные кресла, накрыт столик, охлажденное шампанское, фрукты, и несколько сортов сыра. За угощение как, я поняла, заплатил Георгий, он же раздал щедрые чаевые, от чего обслуга работала еще проворней.

В спокойной обстановке номера общаться оказалось куда приятней. Алексей Петрович, галантно ухаживал за тетей. Анна Ивановна разрумянилась от шампанского и отчаянно кокетничала, между своими ухаживаниями Алексей Петрович умудрялся поддерживать активную беседу. Семен Михайлович увлеченно рассказывал о новых методах сыска. Георгий лениво вертел, бокал в руке и в спор не встревал. Я же, понимая, что остаться наедине нам не удастся, расстроено молчала, но наше с Георгием плохое настроение, гости мои словно не замечали.

От выпитого шампанского у меня слегка кружилась голова, и когда, неожиданно, открылась дверь в номер, я не сразу поняла, что кто-то вошел. Но внезапная тишина заставила меня оглянуться. Бокал выпал из рук и с тихим звоном разбился.

В комнату вошла или вернее ввалилась баронесса фон Айзенхардт, она еле держалась на ногах, и можно было бы подумать, что дама в стельку пьяна, если бы не мертвенная бледность лица, ужас, стоявший в глазах, ставших совершенно круглыми и слюна тонкой струйкой вытекавшая изо рта. Мы все одновременно сорвались с мест. Георгий поддерживал баронессу за голову, я схватила ее руку, она пыталась что-то произнести, мне слышалось то ли, стань, то ли, Степан, я так и не поняла. Несколько раз дернувшись, баронесса затихла.

От приглушенного голоса Семена Михайловича меня передернуло.

- Она умерла.

?Анастасия можно войти (фр.)

? Прости, Софи, одну минуту, всего минуту (фр.)

То, что происходило далее, я наблюдала как бы со стороны.

Давно уже, в Петербурге, в саду «Аквариум» мне удалось стать свидетельницей публичной демонстрации синематографа братьев Люмьер, это было так забавно, фотографии словно ожили и фигурки людей двигались, разговаривали, улыбались, на белой простыне, и неважно, что не было звука, о чем ведутся разговоры, можно было догадаться по мимике и жестам.

И вот сейчас мне казалось, что присутствую на подобном сеансе. Звук, правда, был, но для меня все голоса слились в один журчащий поток.

Несколько минут, как в немой сцене в «Ревизоре», мы, молча, пялились друг на друга, не зная, что делать. Потом словно, кто-то повернул невидимую ручку чудо аппарата, и все вдруг пришло в движение. Георгий Федорович сбегал за гостиничной прислугой. Семен Михайлович с Алексеем Петровичем, тем временем, перенесли баронессу в ее номер и уложили на кровать. Прибежавшие горничные, коридорные, половые во главе с ночным портье, наделали много шуму. Портье стоял, держась за голову, и стонал, как трагический актер в древнегреческой пьесе, личная горничная баронессы, трясла бедную женщину, очевидно не понимая, что ей уже ничем не поможешь, она даже попыталась влить ей в рот воды. Коридорный тщетно пытался успокоить разбуженных шумом и недовольных постояльцев. Алексей Петрович и Семен Михайлович не спеша осматривали комнату, долго рассматривали пустой бокал на туалетном столике. Георгий Федорович обхаживал Анну Ивановну, упавшую в ближайшее кресло, он, то подавал ей воды, то обмахивал тетушку веером баронессы, который лежал тут же на диване. Тетя отмахивалась от Георгия и причитала, как торговка, у которой упала корзина с яблоками. Когда все уже стали успокаиваться и Алексей Петрович, велел портье послать за управляющим, явилась главная звезда здешнего представления – старшая дочь покойной с мужем. Как оказалось, они еще не ушли, и кто-то их оповестил о неприятности, случившейся с мамой. Эта грузная дама, ворвалась в номер как паровоз на вокзал. Она была полнейшей копией матери, но лицо ее было подвижно, и передавало все оттенки эмоций посетившие хозяйку, в отличии от мамочки, лицо которой, ничего кроме презрения не выражало.

Дочь устроила настоящее представление, она заламывала руки, падала на колени у ложа покойной, стенала и призывала всех в свидетели, своей глубокой дочерней любви. Сама, блистательная Вера Комиссаржевская, аплодировала бы ей, за столь эмоциональный спектакль. Потому, что сие действо, мне показалось ничем иным, чем спектаклем, устроенным хорошей актрисой, в нашу честь.

Приехал один из управляющих, верно, тот, что жил ближе всех. Небрежно одетый, заспанный человек, сперва растерялся, потом, оценив обстановку, показал те качества, за которые стал управляющим этого великолепного отеля – деловитость и умение быстро действовать. В считанные минуты, с извинениями и поклонами, из номера были выдворены все лишние, там остались только управляющий, Алексей Петрович, Семен Михайлович и Георгий, даже дочь покойной с мужем, вывели под ручки и уговорили ехать домой, утро вечера мудренее. Мы, с тетей, очутившись в коридоре, посмотрели друг на друга и без слов отправились по своим номерам.

Испуганная Катерина уже ждала меня там. Хоть как ее напугала эта неожиданная смерть, любопытство взяло гору, и девушка пыталась меня расспросить о случившемся подробней, но наткнулась на мое плохое настроение, поэтому замолчала, быстро помогла мне раздеться и тихо удалилась. Я же допила оставшееся шампанское, оно совсем выдохлось к этому времени, и отправилась в постель.

Не успела лечь, как в дверь тихонько поскреблись. Это оказался Георгий. Я втянула его в комнату, заперла дверь на ключ. Мы вцепились друг в друга так, как будто могли сбежать.

Прошлым летом, я случайно застала своих горничных в саду, самозабвенно слушающих Соломию, читавшую им. Меня очень заинтересовала книга, полностью завладевшая вниманием девушек. Подслушивать было неудобно, поэтому, дождавшись, когда Соломия закончит читать, я просто попросила у нее эту книгу. Залившись краской смущения, обычно бойкая и нагловатая девица, стала, что-то лепетать, и даже отказываться, но я настояла и тем вечером была осчастливлена чтением слишком вольного пересказа новеллы Проспера Мериме «Кармен». Собственно от романтичного и страстного произведения французского драматурга и новеллиста, не осталось ничего кроме имен героев, хотя нет, страсти тут было хоть отбавляй, правда, несколько иного толка. Прекрасная цыганка предавалась, в этом рассказе, горячей плотской любви денно и нощно. Все эти пылкие соития были описаны подробно и красочно. Действия как такового почти не было, и главное, в конце, Кармен осталась жива, поклявшись Хосе в вечной любви и верности.

Сейчас, лежа рядом с Георгием, я вдруг вспомнила огненную Кармен из той книги и разразилась глупым, нервным смехом, он теребил меня, требуя объяснения такой неожиданной веселости, но я давилась смехом и ничего толком не могла рассказать, наконец, отсмеявшись, поведала ему сюжет той новеллы. Георгий на это глубокомысленно заявил: