– Да.

Женщина взяла спиртовку, зажгла и поставила на нее кофейник с водой. Потом начала молоть кофе. Она делала это почти бесшумно – медленными скользящими движениями.

– Я думал, что ты уже давно спишь, Лила, – сказал Штайнер.

– Я не могу спать.

У женщины был грудной хриплый голос. Лицо узкое и правильное. Черные волосы расчесаны посередине. Внешностью она походила на итальянку, но акцент был жесткий, характерный для славян.

Керн сидел на сломанном плетеном стуле. Он очень устал, устала не только голова – все тело расслабло, его охватила сонная вялость, какой он уже давно не ощущал. Он почувствовал себя в безопасности.

– Не хватает только подушки, – сказал Штайнер.

– Пустяки, – ответив Керн. – Я сложу свою куртку и подложу немного белья из чемодана.

– У меня есть подушка, – сказала женщина.

Она заварила кофе, затем поднялась и вышла из комнаты, бесшумно, словно призрак.

– Иди ешь, – сказал Штайнер и налил кофе в чашки без ручек.

Они принялись за хлеб и сало. Вскоре вернулась Лила, неся с собой подушку, она положила ее на ложе Керна и села к столу.

– Хочешь кофе, Лила? – спросил Штайнер.

Она покачала головой. Пока они оба ели и пили, она тихо смотрела на них. Потом Штайнер поднялся.

– Время спать. Ты устал, мальчик, правда?

– Теперь – да. Теперь я снова чувствую усталость.

Штайнер провел рукой по волосам женщины.

– Иди тоже спать, Лила.

– Да. – Она послушно встала. – Спокойной ночи…

Керн и Штайнер улеглись. Штайнер погасил лампу.

– Ты знаешь, – сказал он через минуту из теплой темноты, – нужно устраиваться жить с таким расчетом, что ты никогда больше не вернешься на родину.

– Да, – ответил Керн. – Мне это не трудно.

Штайнер закурил сигарету. Курил он медленно. Красноватая блестящая точка вспыхивала каждый раз, когда он затягивался.

– Хочешь сигарету? – предложил он. – В темноте у них совсем другой вкус.

– Хочу. – Керн нащупал руку Штайнера, который протянул ему сигареты и спички.

– Как жилось в Праге? – спросил Штайнер.

– Хорошо. – Керн замолчал, он курил. Потом он сказал: – Я там кое-кого встретил.

– Ты поэтому и приехал в Вену?

– Не только поэтому. Но она – тоже в Вене.

Штайнер улыбнулся в темноте.

– Не забывай, что ты бродяга, мальчик. У бродяг должны быть приключения, но – ничего такого, что разрывало бы им сердце, когда приходится расставаться.

Керн промолчал.

– Я ничего не имею против приключений, – добавил Штайнер. – И ничего – против любви. И меньше всего – против тех, которые дают нам немного тепла, когда мы в пути. Может быть, я немножко против нас самих. Потому что мы берем, а взамен можем дать очень немногое.

– Я думаю, что вообще ничего не могу дать взамен. – Керн внезапно почувствовал себя очень беспомощным. На что он способен? И что он мог дать Рут? Только свое чувство. А это казалось ему ничтожным. Он был молод и неопытен – и больше ничего.

– Вообще ничего – это гораздо больше, чем немногое, мальчик, – спокойно ответил Штайнер. – Это уже почти все.

– Это зависит от того, о ком…

Штайнер улыбнулся.

– Не бойся, мальчик. Все, что ты чувствуешь, правильно. Отдайся порыву. Но не теряй головы. – Он загасил сигарету. – Спи спокойно. Завтра мы отправимся к Поцлоху.

Керн отложил сигарету в сторону и уткнул голову в подушку незнакомой женщины. Он все еще чувствовал себя беспомощным, но в то же время – почти счастливым.

Директор Поцлох был маленьким живым человечком с взъерошенными усиками, большим носом и пенсне, которое постоянно сползало с носа. Он всегда куда-то невероятно спешил, особенно в тех случаях, когда спешить было некуда.

– Что случилось? Живо! – спросил он, когда к нему пришел Штайнер с Керном.

– Нам нужен помощник, – ответил Штайнер. – Днем – для уборки, а вечером

– для телепатических сеансов. – Он показал на Керна.

– Он умеет что-нибудь делать?

– Он умеет делать все, что нам нужно.

Поцлох подмигнул.

– Знакомый? Каковы его условия?

– Питание, жилье и тридцать шиллингов. Пока все.

– Целое состояние! – вскричал директор Поцлох. – Гонорар кинозвезды! Вы что, хотите меня разорить, Штайнер? Ведь почти столько платят легально живущему рабочему, у которого есть прописка, – добавил он более миролюбиво.

– Я согласен и без денег, – быстро вставил Керн.

– Браво, молодой человек! Так вы станете миллионером! Пробиться в жизни можно только скромностью. – Поцлох ухмыльнулся, с шумом выпустил через нос воздух и поймал соскользнувшее пенсне. – Но вы еще не знаете Леопольда Поцлоха, последнего друга человечества. Вы будете получать гонорар! Пятнадцать блестящих шиллингов в месяц. Гонорар, говорю я, дорогой друг, гонорар, а не жалованье. Пятнадцать шиллингов гонорара больше, чем тысяча

– жалованья. Что вы можете делать? Что-нибудь особенное?

– Я немного играю на рояле, – ответил Керн.

Поцлох энергично прижал пенсне к носу. – Вы можете играть тихо? Какие-нибудь мелодии под настроение?

– Тихо я играю лучше, чем громко.

– Хорошо. – Поцлох превратился в фельдмаршала. – Он должен разучить какие-нибудь египетские мелодии. Нам нужна музыка к распиленной мумий и даме без нижней части тела.

Он исчез. Штайнер, качая головой, посмотрел на Керна.

– Ты подтверждаешь мою теорию, – сказал он. – Я всегда считал евреев самым глупым и самым доверчивым народом в мире. Мы бы выманили у него все тридцать шиллингов.

Керн улыбнулся.

– Ты не принял в расчет панического страха, который взрастили тысячелетия погромов и гетто. Если принять все во внимание, то это безумно смелый народ. Ну и, в конце концов, я ведь только несчастный гибрид.

Штайнер ухмыльнулся.

– Чудесно, тогда пойдем есть мацу. Справим «праздник кущей»! Лила чудесно готовит.

Заведение Поцлоха состояло из трех аттракционов – карусели, тира и панорамы мировых сенсаций. Штайнер показал Керну его работу. Керн должен был начистить медные части сбруи у лошадей на карусели и подмести карусель.

Керн принялся за работу. Он начистил не только лошадей, но и оленей, которые раскачивались в такт, и лебедей, и слонов. Он так углубился в работу, что не слышал, как к нему подошел Штайнер.

– Пойдем, мальчик, обед!

– Уже?

Штайнер кивнул.

– Опять. Немного непривычно, правда? Ты вращаешься среди людей искусства, здесь господствуют мировые буржуазные нравы. После обеда будет еще и полдник. Кофе с пирожками.

– Прямо как в сказке! – Керн вылез из гондолы, которую тянул кит.

– О боже, Штайнер, – сказал он. – В последнее время все идет так хорошо, что становится страшно. Сначала в Праге, а теперь здесь. Вчера я еще не знал, где буду спать, а сегодня у меня есть место, жилище, и за мной заходят, чтобы позвать на обед! Просто не верится!

– А ты верь, – ответил Штайнер. – И не думай об этом, а принимай все, как есть. Это старый девиз опытных людей.

– Надеюсь, что такая жизнь хоть сколько-то продлится…

– У тебя постоянная работа, – ответил Штайнер. – По крайней мере, месяца на три. Пока не наступят холода.

Лила поставила на лужайку перед вагоном шаткий столик. Она принесла большую кастрюлю со щами и села рядом со Штайнером. Стояла ясная погода, и в воздухе уже чувствовался запах осени. На лужайке было развешено выстиранное белье; над ним порхало несколько желтовато-зеленых бабочек.

Штайнер потянулся.

– Как на курорте! Ну, а теперь – в тир.

Он показал Керну ружья и объяснил, как они заряжаются.

– Есть два вида стрелков, – сказал он. – Тщеславные и алчущие.

– Как и в жизни, – заблеял директор Поцлох, проходивший мимо.

– Тщеславные стреляют по мишеням и номерам, – продолжал объяснять Штайнер. – Они не опасны. Алчущие хотят что-нибудь выиграть. – Он показал на ряд этажерок в глубине тира, которые были уставлены плюшевыми медвежатами, куклами, пепельницами, бутылками с вином, бронзовыми статуэтками, домашней утварью и другим барахлом.