— Ты, сынок, с бабой-то Малышкина осторожнее! Слух по деревне идет, что не только должность коменданта забрал, так еще и жену увел. Прелюбодеяние с чужой женщиной грешно, потому наказуемо!

— Про должность вчера говорили, она часть плана и только! А про Машу сам помнишь, как девку от меня выдавали за нелюбимого, но начальника!

Склонившись в низкой двери, Григорий шагнул в темноту предбанника. Обруч ворот клацнул, и старик, тяжело поднявшись, крикнул:

— Щас, погоди, не колоти, итак башка раскалывается!

— Здорово, отец, Григорий дома? — Медведев поприветствовал хозяина, пожав еще сильную сухую ладонь.

— Проходи в избу, чай, самовар еще не остыл! Гриня в бане.

— Так я на крыльце подожду, просил, чтобы утром до работы зашел. Я в комендатуру, служивый говорит, что не приходил еще. Здоров или как?

— Здоров, слава Богу! Мы ночь тут почаевничали, вот сынок и проспал! О тебе тоже говорили, мил человек, что, мол, надежный, волевой и смелый!

— К чему клонишь, отец? — Николай внимательно посмотрел старику в глаза.

— Да к тому, что дело, которое затеваете, опасное, а Гриша, чай, не чужой! Так знай, что он на тебя, как более опытного офицера сильно полагается, подсоби уж ему!

Из бани послышался мат и шум воды. Вскоре во двор вышел бодрый Усков, растирая мощный торс полотенцем:

— Привет, командир! Ну, батя! С утра воды из колодца в ведре оставил, а я и махнул на себя, думал, что она теплая еще со вчерашнего!

Смеясь, Григорий пожал руку Медведеву и пригласил в дом. В оконном проеме мелькнул силуэт Тимохи, который скоро вошел в избу, перекрестив лоб на угол, где мерцала лампадка, освещая лик матушки Богородицы.

— Тимофей, давай к столу!

Григорий подцепил ухватом из русской печи горшок с овсяной кашей. Старик вышел в сени ставить самовар.

— Так я уже и поел дома, благодарствую! В общем, пришел сказать, что бугор на делянке лютует за этого!

Парень, косясь на статного гостя, встал, переминаясь с ноги на ногу.

— Ну, коль сыт и здоров, слава Богу! Беги в лес и скажи бригадиру, что спецпереселенца Николая Медведева комендант в карцер посадил на три дня за нарушение режима!

Усков похлопал парня по плечу и закрыл за ним дверь, а потом задернул занавески на окне, за которым деревенские бабы потянулись в поля. Позавтракав, мужики задымили, перебросившись парой фраз о жизни в деревне, прошли в горницу и стали обсуждать тему, которая волновала всех троих.

— На Черемуховом острове живут беглые от Советов, в основном бывшие кулаки. Думаю добраться до них и позвать для организации восстания. У них есть отряд самообороны, все вооружены винтовками. Вон батя говорит, кстати, он с нами.

Старик сосредоточенно тушил цигарку об заскорузлую, мозолистую ладонь.

— А остальных чем вооружать собрался? — Медведев поднял глаза на коменданта.

— Двинем на Парбиг, по дороге к нам присоединятся остальные переселенцы. Терять им нечего.

— Да уж, выбор не велик, либо с голода подыхать, либо под пулями НКВД! — Старший Усков поддержал сына, сердито бросив в сторону гостя: — Говорили уже давеча, его не остановишь! Подсоби, а не вопросы задавай!

Медведев рассмеялся:

— Отец, ты как наш полковник. Он из штабных был, помнишь, Гриша? В окопах уже рукопашная, а полковник орет: «Где план обороны?!» — Мужики улыбнулись, вспомнив былое. — Если серьезно, коли посадил меня в карцер на словах, так на деле и посади. Пока до своего красивого острова доберешься, я план там разработаю, только мне карта нужна и список агитаторов, проверенных, авторитетных стариков, которых отправим потом по деревням.

— А где же я тебе карту возьму? — Растерялся Григорий. На выручку пришел отец:

— У председателя в сейфе. Видел, как он сводку в район писал по лесозаготовкам, красным карандашом чиркал по карте кружки. Председателю еще и счетовод партийный помогал. Он из образованных!

— А что ты там делал? — Сын с удивлением посмотрел на старика.

— Так печку перекладывал в конторе, еще в мае, что, забыл!

— В мае, отец, я лес еще валил, только, как ты карту добудешь?

— Председатель пьет неделю, я и подкачу на опохмелку, вроде как дымоход проверить, а там, как Бог даст!

— Добро! — Медведев поднялся от стола, задвинув венский стул. — Григорий, вяжи руки и в кутузку отправляй, чтобы деревенские старухи видели. Они потом уже по селу разнесут о нашем спектакле. Думаю, с картой отец до обеда уже справится, а ординарец твой в камеру передаст!

Малышкин сидел за столом и тупо смотрел в пустую тарелку, словно пытался найти в ней ответ:

— Как жить дальше?!

Мария возилась у плиты, вынимая из русской печи чугунок с ухой, и как только плеснула ее в тарелку мужу, он вздрогнул и спросил:

— До ветру ходил и видел, как Гришка Усков с дедом Шевелевым на болота подались, не знаешь зачем?

— А мне до этого какое дело?!

Развернувшись, было собралась отойти от стола, но Малышкин схватил жену за юбку, та треснула по шву сзади, обнажая белые ягодицы. Метнувшись в сторону, женщина оказалась в крепких объятиях, с зажатым сильной рукой горлом так, что перехватило дыхание.

— Сука! Дела тебе говоришь до Гриньки нет, а к кому каждую ночь огородами бегала, пока я пил?! Говори, падла подколодная, пока башку твою красивую не оторвал, ну! Уверен, что он сказывал тебе о своих планах.

Глаза Марии налились кровью, воздуха не хватало, она пыталась безуспешно вырваться, и в какое-то мгновение почувствовав, что кончается, прохрипела: «На остров!»

Захват ослаб, она стала хватать жадно посиневшими губами воздух и зарыдала от страха, боли и унижения.

— Черемухов?! — От мужа несло рыбой и перегаром; позывы рвоты подкатили к горлу, и Маша с силой укусила за палец супруга, тот взвыл, отпустив женщину. Она метнулась в сени; муж в один прыжок догнал её и стал пинать сапогами безвольное тело, потом крепко поцеловал в разбитые губы и вышел, бормоча:

— Понятно, для чего Усков на остров подался, «свои уши» доложили давеча, что народец подбивать начал на бунт против советской власти, комендант липовый, но мы еще посмотрим, кто кого! На «Черемухах» союзников ищет среди кулаков, бежавших от меня!

На улице шел дождь. Малышкин, видя, как жена с трудом пытается подняться с пола, выматерился, сорвал брезентовый плащ с гвоздя и крикнул в хату:

— Убью, сучка, а ухажера твоего скоро прилюдно хлопнут. В район я, через неделю, другую, жди. Любить тебя опосля буду слаще Гришки твоего! А на остров за ним рванешь, сгинешь в топи, так что выбирай!

Через час телега с лежащим в ней бывшим комендантом Крыловки и возницей, верным ему человеком, покатилась под горку в сторону районного центра с красивым названием Парбиг, что с кельтского языка означает «крутояржная река».

Моросил собрат осеннего дождика из туч, полчищами зависшими над тайгой. Старик Шевелев поднялся с кряжистого пня, подошел к заросшему мхом тополю, долго шарил по нему костистыми руками, облепленными мошкарой, а затем указал шестом направление их долгого пути по болоту. Усков понял проводника, потому что лишайник растет больше на северной стороне нижней части стволов деревьев, а ошибиться в сторонах света нельзя, таких ошибок тайга не прощает никогда, об этом путники знали не понаслышке. С ранней зари шли они след в след по тропе, ведомой только зверью да избранным охотникам. В период короткого отдыха Шевелев возносил руки к небу, бормотал молитвы, и снова трогались на север. Неожиданно дед присел за корягу, махнув рукой Грине, чтобы тот тоже затаился. Проваливаясь в грязь, «уф-фая» и крутя бурой башкой, молодой медведь шел им навстречу той же тропой с подветренной стороны. Григорий протянул руку к голенищу за пистолетом, но старик неожиданно смахнул со спины котомку и подбросил её вверх…

Медведь резво повернулся и пустился наутек, обдав желтым поносом болотистые кочки. Дед рассмеялся беззубым ртом:

— Все равно поклажа с сухарями мокрая, а «пестун» вот повеселил нас, обосрамшись-то! Теперь без остановки чесать будет куды с добром! Вон, обгоревшую кедерку видишь? — Старик обернулся и показал шестом в сторону обугленного дерева. — Молния в неё шандарахнула. Особливо внимательный будь, в трясину ступаем. Она, как хищник, живое в себя засасывает, а мертвое не трогает!