Александр лежал на полу лицом вниз рядом со скамьей. Руки раскинуты в стороны, красный траурный плащ похож на оперение подстреленной птицы. Длинная рыжая коса, неизменный символ дерзийского воина, исчезла, сострижена. Волосы почти касались пола, не позволяя разглядеть лицо.

Я приземлился на пол рядом со скамьей, за огромной бронзовой статуей коня бога солнца. Укрытый ото всех массивным изваянием, я принял человеческий облик. Превращение снова отняло много сил, я еле дышал и обливался потом, словно пробежал по пустыне десять лиг. Я едва не терял сознание от душистых испарений, наполнявших воздух, а после того, как я лишился слуха и зрения птицы, мне казалось, будто я ослеп и оглох.

Я прислонился спиной к каменной стене, пытаясь прийти в себя после превращения. Принц не шевелился. Как он может так скорбеть по своему суровому и не знавшему жалости отцу? Отцу, который лишил его детства и дал в воспитатели своего не менее сурового брата. Отцу, который приговорил к смерти своего единственного сына, когда тот не смог доказать, что он не виновен в гибели дяди. Отцу, который удостоил его всего лишь одним объятием, когда выяснилась правда и занесенный над головой принца топор палача был остановлен. Отцу, не сумевшему удержать бразды правления Империей в своих руках и переложившего всю ответственность на плечи сына, молодого человека, лишь недавно узнавшего самого себя. Впрочем, если Александр поссорился с отцом незадолго до его смерти, мне его искренне жаль.

— Время не терпит, мой господин, — произнес я наконец. — И я вынужден помешать вашему горю. Видит бог, как я не хочу этого.

Прошло много времени, прежде чем он ответил, словно ему пришлось проделать долгий путь, чтобы вернуться в реальный мир оттуда, куда он забрел. Он не шевельнулся, не переменил положения, поэтому его слова, обращенные к полу, прозвучали глухо.

— Ты хочешь умереть сегодня, эззариец?

Несмотря на царящую вокруг мрачную атмосферу, я улыбнулся. Посторонний человек, услышав эти слова, сказанные холодным сухим голосом, подумал бы о самом худшем. Когда я еще был рабом и демон келидца наложил на Александра заклятие, лишавшее его сна, я осмелился явиться к сходившему с ума принцу и рассказать ему об этом. В тот день он задал мне этот же вопрос, действительно намереваясь выполнить угрозу… и едва не выполнил ее. Теперь эти слова стали знаком, напоминанием о том, что мы пережили вместе.

— Слишком много смертей. Именно поэтому я здесь.

— Я не смогу уйти отсюда до заката. — Его голос звучал хрипло. Сейчас полдень, значит, он здесь уже двенадцать часов. — Иначе я оскорблю его память.

— Значит, я подожду до заката. У меня нет причин любить покойного, но я не оскорблю его ради еще живущего.

— О боги, Сейонн, — тихий голос пробивался через пелену пахучего дыма, — разве у меня есть причины любить покойного? Но я не могу уйти отсюда, не могу сократить часы бдения, потому что за ними последует его сожжение, и от него не останется ничего. — Принц остался на своем месте, словно сросшийся с холодным камнем.

Мне нечем утешить его. Мой собственный отец был так не похож на Айвона Денискара, как не похожа холмистая зеленая Эззария на пустыни Азахстана. Я до сих пор оплакивал его гибель в войне с дерзийцами. Я не знал, сколько любви и сколько пустоты осталось Александру от смерти отца. Айвон был правителем целого мира тридцать четыре года. Лев, яростный беспощадный воин, вечное безжалостное солнце на небосводе Александра.

Темное облачко начало застилать мой мозг, крадучись, потихоньку, по-кошачьи. Нет. Нет. Нет. Напуганный тем, что приступ безумия может одолеть меня в непосредственной близости от принца, я призвал на помощь все свои силы и разум. У меня нет времени на припадки. Канавар объявлен. Александр погибнет, если мы не придумаем, как его спасти. Не нужно обладать даром провидца, чтобы это понять.

Принц ничего больше не сказал за весь долгий день, я тоже молчал, опасаясь, что он прогонит меня. Наверное, даже враги и смертельная опасность могут подождать. Но я оставался рядом, приглядывая за его спиной. Моя обязанность… и мое желание… защищать его. Эта мысль смущала меня, ведь опасность исходила от меня самого. Приходилось следить и за собой.

Когда дневной свет померк и в задымленном воздухе остались светить только лампы, Александр зашевелился. Он встал на колени, негромко ругаясь, расправил плечи, потер онемевшую шею. Потом обернулся, привалился спиной к скамье с телом отца и уставился на меня, запустив пальцы в остриженные волосы. Лишенный воинской косы, он казался мне более обнаженным, чем если бы был без одежды.

Мои инстинкты требовали, чтобы я поспешил, но я подождал, пока он сам заговорит:

— Ты здесь, чтобы предупредить меня о канаваре? Я почувствовал себя идиотом.

— Ты знаешь?

— За последние три месяца погибли пятеро самых преданных мне советников. Один от несвежего мяса, другой от раны, двое неудачно упали, еще один — от руки своей жены, которая заявляла, что понятия не имеет, откуда взялся кинжал в его горле, даже когда ее вешали. В это же время трое самых надежных моих телохранителей были замечены за недопустимыми нарушениями дисциплины. Они спали на посту, играли в дротики, попались на воровстве, за что и были уволены своими начальниками. А сами начальники? Каско вернулся в свое поместье в Кафарне, он внезапно оглох. Мерсаль вдруг ощутил непреодолимую тягу охранять границы, а не своего принца. А когда я вызвал из Кафарны Мекаэля, человека, обещавшего отдать за меня жизнь, он погиб по дороге. Забыл, видишь ли, уроки, данные ему в детстве, и разбил на дюнах палатку. Ночью начался парайво, и его похоронило заживо. Не странно ли? Хамраши ужасно за меня переживают.

— Но ни одна из этих смертей не была признана убийством, и ни одна не связана с именем Хамрашей. — Дерзийцы были мастерами на подобные интриги.

— Они умны, это я признаю. Они самодовольно усмехаются, когда их никто не видит, кроме меня, а потом заявляют, что я непредсказуемый, жестокий и наказываю всех, кто осмеливается перечить мне. Оставаться рядом со мной означает подписать себе смертный приговор.

— А что с вашей женой, мой господин?

— Я отослал ее из города. Когда я понял, что они делают, я взял в наложницы дочь барона Гематоса и еще пару рабынь. Все они были от этого в восторге, спешу тебя утешить. Но можешь себе представить реакцию Лидии. Я думал, что стены Загада обрушатся. Но потом я показал собственный темперамент. Три года без наследника и все такое… Все уже давно ждали, когда я выскажусь. — Кто-то дорого заплатит Александру за то, что его вынудили сделать. Он не часто говорил таким тихим мертвенным голосом. — Я официально объявил свою жену бесплодной и отправил ее к отцу в Авенкар.

— Боги ночи… и ты не сказал ей почему?

— Так безопаснее. Сейчас отец защитит ее лучше меня. Кирил тоже в безопасности. Моему наивному кузену понадобилось чудом избежать смерти от отравленного кинжала и принять в подарок взбесившегося коня, прежде чем он внял моим уговорам и публично объявил о разрыве со мной. Я… убедил… Совари поехать с ним. Теперь они гостят у баронессы Фонтези, которой доставляет удовольствие выслушивать их жалобы по поводу моих странных шуток. Ты первый друг, который посочувствовал мне за все это время, но и твой голос звучит не слишком обнадеживающе.

— Они и до меня добрались.

— Кровавый Атос! Ты был ранен?

— Вместо меня погиб один хороший человек. А другие… едва не погибли.

Александр внимательно посмотрел на меня, его кулаки сжались, щеки вспыхнули, сравнявшись по цвету с траурным плащом.

— Твой сын… Сейонн. Только не твой сын! — Никто не умел понимать не высказанное вслух лучше Александра.

— Сейчас он в безопасности, намхира убит.

— Как, ради огня Друйи, они тебя нашли? Клянусь, я говорил о тебе только с Лидией, и, что бы она ни думала обо мне, она никогда не предала бы тебя.

— Разумеется, нет. Но есть дворцы и слуги, шпионы, слухи… кто-то мог видеть, как я забирал твое письмо в Вайяполисе. Мало ли где можно оступиться…