Сам город, разумеется, тоже был построен из песчаника в те далекие времена, когда вода здесь еще была. Старик сказал, что одно время здесь жило не меньше десяти тысяч человек. Драфа действительно была сердцем Азахстана еще тогда, когда король дерзийцев ютился в шатре из кож, за тысячи лет до того, как дерзийский Император приказал выстроить розовые арки Загада. Здесь цвели лимоны, миндаль, гранат и ореховые деревья, несметные стада бродили по зеленым холмам, за которыми начиналась пустыня.

Теперь невозможно даже понять, были ли дворцы в сердце Азахстана действительно прекрасны, — от города остались только лабиринты разрушенных стен и куски разбитых мостовых. Высокие колонны и поваленные статуи львов сохранились на небольшом возвышении в центре города. Лимонные и миндальные деревья ушли в небытие вместе с зелеными холмами. Остался только неутомимый ветер, со свистом несущийся над песками, засыпающий и вновь обнажающий разрушающиеся стены и осыпающиеся башни, каждым своим дуновением срывающий еще немного плоти с костей древнего города. Единственное запыленное лимонное дерево сохранилось у стены двора, где мы оставили лошадей и часту Гаспара, чтобы уберечь их от прожорливых зайдегов и койотов. У восточной границы города сохранился ряд пышных сине-зеленых тамарисков, в тени которых когда-то отдыхали подъезжающие к городу путники. Сейчас деревья сдерживали дюны, не позволяя им окончательно завоевать город. Небольшая рощица вездесущих и всегда полезных пальм нагер росла возле полуразвалившейся стены. Там мы положили Александра.

Было сложно поверить, что люди действительно могли поселиться в таком месте. Стервятники кружили над дюнами, к нашему костру пытались приблизиться огромные скорпионы, ящерицы и шакалы. Однако старый Гаспар и мальчик Квеб были только двумя из пяти обитателей руин, живших благодаря источнику, деревьям и нескольким козам. Остальные трое, Сарья, Манот и Фесса, были женщинами преклонных лет, они казались старше Гаспара. Меня больше всего интересовал мальчик. Если он раб, то его рабство было добровольным. На нем не было ни клейма, ни кандалов. Четверо стариков явно обожали его. Черты лица и цвет волос мальчика говорили о дерзийских или базранийских предках.

Переход из нашей части вазиля сюда был долгим. Путешествие на носилках не могло не повредить Александру, и к тому моменту, когда мы добрались до Драфы, он горел в лихорадке. Как только мы положили его в тени нагер, три старухи налетели на нас, словно мухи на гниющее мясо.

— Не трогайте его! — рыкнул Совари на маленькую старушку, которую Гаспар назвал Сарьей. Ее кожа была цвета обгоревшей земли, вся в рубцах и морщинах, во рту виднелись всего три зуба, да и те были готовы отправиться вслед за своими ушедшими товарищами. — Ни один из грязных пустынников не коснется его. — Весь ночной переход капитан не убирал руки с рукояти меча, готовый выхватить его при первом подозрении. Опытный воин, он прекрасно знал, что такое гангрена. Я молился всем богам, чтобы до этого не дошло.

— У вас есть какие-нибудь лекарства? — спросил я у Сарьи, пока Совари омывал лицо принца и старался напоить его. — У нас ничего нет, а те средства, что я знаю, встречаются только в лесах. — Здесь нет ни дубов, ни трав, ни корешков, которыми лечат раны в Эззарии.

— Манот отличная знахарка. А Фесса знает еще больше, — ответила старуха, кивая головой на своих товарок. Высокая седая женщина стояла рядом с Александром, ее тонкие ноздри подрагивали, она вдыхала запах, чтобы, как я догадался, понять, не загнила ли рана. Третья старуха, круглолицая и широкая, ходила вокруг Совари и Александра, горестно цокая языком. — Но они должны осмотреть рану и прочистить ее, чтобы нога начала заживать. И делать это нужно быстро.

Гаспар с мальчиком медленно подошли по вытоптанной в песке тропинке.

— Ваш третий друг присматривает за лошадьми, — произнес старик. — Как раненый воин?

— Очень страдает, — ответил я, отводя его в сторону. — А эти женщины?..

— Они знают, что делать. И в пустыне есть необходимые снадобья, — он подмигнул мне и заговорщицки улыбнулся, — от любых ран.

У меня осталось неприятное ощущение, что его незрячие глаза проникают гораздо глубже, чем мне хотелось бы. Я не забыл его слова. …один из света и один из тьмы… последняя битва… А как он сумел рассказать женщинам, что Александр ранен, еще до того, как нашел нас?

Когда солнце немного поднялось над дюнами, я подошел к капитану. Совари сидел, опустив подбородок на руки, и с тоской глядел на спящего принца.

— Мы должны позволить этим женщинам осмотреть его, капитан. Они не императорские лекари, но зато знают, какие лекарства можно достать в пустыне. У нас с тобой есть только один способ помочь ему, и он не скажет нам за это спасибо.

Совари угрюмо поглядел на меня, потом отвел глаза.

— Мой долг защищать его жизнь. Кто знает, каким ядом напичкают его эти оборванки? — Фесса подошла ближе, и Совари замахал на нее руками. — Что эти нищие понимают в целительстве? Не больше, чем местные шакалы или ведьмы из Трида. Если ногу оставить, гангрена убьет его.

Я собирался возразить ему, но меня перебил слабый голос:

— Вы не отрежете ее. Не отрежете. — Александр не открывал глаз, но его кулаки сжались, он был готов умереть, но не сдаться.

— Конечно нет, мой господин, — заверил принца Совари. — Только в том случае…

— Ни… в… каком… — Слова падали тяжелыми камнями. — Нет.

— Как прикажете, мой господин. Разумеется.

Я поднял глаза на капитана, он неохотно пожал плечами. Совари не успел произнести и слова, а женщины уже были здесь, отодвинув нас в сторону. Прежде чем мы успели опомниться, задымился костер, появились шерстяные подстилки и корзины с различными корешками и сушеными листьями. Они разрезали наложенную нами повязку, — нога Александра выглядела еще хуже, чем накануне. Я не думал, что такое возможно. Принц не пошевелился. Он потратил на несколько сказанных нам слов все свои силы.

— Квеб, — позвала Сарья. — Нам нужна свежая кошона. — Мальчик кивнул и умчался, оставив старика сидеть у стены, где он вскоре и задремал.

Сарья перетерла сухие корни дурно пахнущей молочной травы, растущей под стенами, вскипятила серый порошок, слегка остудила, разложила дымящуюся массу на грубом холсте, потом снова опустила в кипящую воду. Пока Манот смывала горячим отваром грязь и кровь с раны, Фесса нагревала масло нагеры в глиняном горшке, добавляя в него какие-то листья. Она помешивала массу два часа, вдыхая ее запах и пробуя кончиком языка капли с ладони.

Солнце поднялось выше, прогнав ночную прохладу. Квеб принес Сарье какие-то серо-зеленые сорняки, потом подошел к старику и сказал, что готов проводить его в постель, где тот сможет досмотреть свои сны. Гаспар сонно протестовал, пытаясь сесть прямо.

— К нам уже столько времени никто не заходил. Как только с раной будет покончено, я буду беседовать с гостями. — Он оттолкнул от себя козу, заинтересовавшуюся репейником за его спиной.

— Как только с раной будет покончено, Квеб сходит за тобой, — вмешалась Сарья, отрываясь от растирания сосновой коры. — Еще успеешь наговориться. — Она с трудом сдерживала улыбку.

— У меня не так много времени. — Старик поскреб бороду. — Нет. Совсем немного.

Веселость Сарьи пропала, она перевела взгляд на мальчика. Квеб тоже посерьезнел. Он помог старику подняться и осторожно повел его по пескам. Через некоторое время мальчик вернулся и стал помогать старухам.

Мне тоже нашлось занятие. Я нарезал луковицы из корзины Манот, пока Фесса процеживала свое варево в другой горшок. Пришли Совари с Малвером, и круглолицая Фесса приказала им держать Александра за плечи. Затем она вылила свое снадобье прямо на открытую рану. Крик Александра разнесся по пустыне.

— Ты, ведьма! — заорал Совари. — Эззариец, нужно послать за настоящим врачом…

— Боль необходима, — произнесла Сарья, похлопывая меня по руке. — Мы должны убить гниль, прежде чем начнем лечить ногу.