Я записал в тетрадках и вид водорослей, и какие это были ежи, поэтому вскоре несколько научных коллективов занялись созданием нового препарата. Нужных водорослей в южных морях было... море. А вот с ежами было хуже. Нужные виды были редки. Для исследования их достали, для массового применения их надо было разводить. Этим, как я узнал, занялись во Вьетнаме. Я не завидовал исследователям. Из сотен соединений необходимо было выделить нужные, потому что наличие посторонних примесей снижало эффективность препарата и вредило сердцу. Три года шли бесконечные опыты. Наши биологи и фармацевты шли опытным путем, Сольберг, судя по тому что я о нем читал, с самого начала знал, что ему нужно. Это швед вообще был гением: почти все препараты, совершившие революцию в медицине, были созданы им. У нас таких гениев не нашлось, поэтому недостаток качества восполняли количеством, делая тысячи опытов. Келдыш ко мне приехал, когда работы уже дали первые результаты. Проблема была в том, что уколы нужно было делать очень точно, а выполнить такое, не вскрывая грудную клетку, не получалось. В мое время эта операция проводилась через грудную клетку с контролем аппаратурой УЗИ, о которой я в своих записях не упомянул. Пришлось садиться и описывать принцип работы ультразвуковых зондов.

– Все-то ты знаешь! – проворчала Бондарчук. – Люсь, почему он у тебя все знает? Что ни спроси, сразу готов ответ. Анекдотов откуда-то набрал столько, что диву даешься. Они у тебя когда-нибудь закончатся?

– Конечно, закончатся, – ответил я. – Вместе со мной.

– Я вчера ездила в Быково встречать мать, – продолжила Наталья. – Так там сейчас повсюду поставили ворота, которые реагируют даже на связку ключей. Пассажиров заставляют выворачивать карманы. Непонятно, зачем это нужно.

– Поймешь, когда какой-нибудь придурок захватит самолет с твоими родными и будет требовать вывезти его на Запад, – объяснил я ей. – Скоро и вещи будут просвечивать рентгеном, чтобы никто не возил чего не надо. Бомбу, например.

– Не было никогда такой ерунды! – возразила Белохвостикова.

– Все когда-нибудь происходит в первый раз, ребята, – сказал я. – Из-за Израиля мы со многими в мире испортили отношения, да и у нас в стране есть недовольные, так что всякое может быть. Лучше небольшие неудобства, чем гибель людей.

– Насчет ухудшения отношений ты узнал у Брежнева? – спросила Белохвостикова. – Я о таком в газетах не читала.

Наверное, о том, что мы близко знакомы с Леонидом Ильичом в Москве уже знали даже дворники, поэтому я это и не скрывал, тем более от друзей.

– Что-то узнал от него, об остальном додумался сам. Думать иногда полезно. Знаешь, сколько евреев в Соединенных Штатах?

– Никогда не интересовалась.

– По официальным данным их там сейчас миллионов восемь. Вроде бы немного, но в американском обществе это очень богатая и влиятельная группа. Их много в органах власти, юстиции, торговле, финансовом секторе, медицине и верхушке армии. Среди них очень сильна сионистская пропаганда. Для еврейского лобби лояльность по отношению к Израилю превыше всего, а лояльность по отношению к США зависит от того, насколько решительно США поддерживают Израиль. Если бы Америка отвернулась от еврейского государства и разорвала с ним «особые отношения», это лобби протестовало бы всеми мыслимыми способами. А теперь арабы с нашей помощью поставили на сионизме крест. И как, по-вашему, к нам после этого будут относиться? А ведь две трети всех евреев Израиля нашли пристанище в США. Остальные пополнили еврейские диаспоры в основных капиталистических странах Западной Европы. Результаты уже есть: все работы в рамках достижения безопасности и сотрудничества в Европе свернуты, а в США вдобавок к уже существовавшим торговым ограничениям ввели новые. В этом году они нам даже отказались продавать зерно. Мало того, что сами почти прекратили торговлю, пытаются давить на тех, кто этого пока не сделал.

– И чем это, по-твоему, закончится? – спросил Николай.

– ФРГ бойкот торговли с нами очень невыгоден, поэтому через несколько лет немцы на него наплюют, а потом то же сделают и остальные. Составят список товаров, которые нам нельзя продавать и на этом успокоятся. А нам главное – это привязать их к нашим газу и нефти. К хорошему привыкают быстро. Никто потом не захочет опять переходить на уголь, да и не останется ничего под него, все придется переделывать обратно. А этим можно будет воспользоваться. В самом деле, зачем мы им будем продавать нефть или газ за американскую валюту, на которую не сможем купить нужных нам вещей и оборудования? Только, прежде чем диктовать свои условия, к этому нужно хорошо подготовиться. Мы сейчас очень быстро развиваем экономику и уменьшаем зависимость от Запада. Если они будут и дальше валять дурака, проиграют все. Мы уникальны, как страна. Фактически мы могли бы почти совсем обойтись без внешней торговли. Не сейчас, а лет через двадцать-тридцать. Покупали бы только такие товары, как кофе и бананы. Конечно, невыгодно все производить у себя, а помимо выгоды у торговли есть и политические аспекты. Чем выше зависимость между соседями, тем меньше вероятность конфликтов. Война становится невыгодным делом.

– А зачем тогда было разрушать Израиль? – спросила Белохвостикова. – Сами себе навредили!

– Никто его у нас разрушать не собирался, – объяснил я. – Но все судят не по намерениям, а по делам. Ладно, вы что, пришли сюда слушать лекцию о международном положении?

– А как идут съемки фильма по твоему сценарию? – спросил Талгат. – Больше полугода снимают.

– Еще год будут снимать, не меньше, – ответил я. – Там очень много работы. Вы уже определились, где встречать Новый Год?

– Кто где, – ответил Николай. – У меня уже есть компания. Но на вечере в институте будем все. Вы ведь придете?

– Мы от коллектива не отрываемся, – сказала Люся. – Будем в обязательном порядке. Послушайте, после окончания института нам дадут отдохнуть. Нет желания сделать это вместе?

– Я хотел съездить к родителям... – заколебался Николай.

– Успеешь, – сказал я ему. – Я предлагаю совершить поход в горы с выходом к морю. Точнее, выйдем недалеко от озера Рица и автобусом едем в Сухуми. А там с недельку поживем дикарями на побережье. На все уйдет пара недель, так что будет у тебя еще возможность съездить домой. Оборудование возьмем напрокат, а инструктора я обеспечу.

– Лучше гор могут быть только горы! – запел Талгат. – Я иду! Даже один пойду, если вы откажетесь.

– Я, пожалуй, тоже, – решил Николай. – Наших в студии надо поспрашивать, может быть, пойдут и другие. Шесть человек все-таки маловато.

– Ну и я пойду, – сказала Бондарчук. – Особенно если будут нести меня или хотя бы мой рюкзак.

– Я не против, но нужно посоветоваться с родителями, – сказала Белохвостикова. – А инструктор точно будет? Тогда, наверное, разрешат.

Посидев еще с полчаса, ребята ушли.

– Пойдем сегодня к родителям? – спросила жена. – Если честно, совершенно не хочется. Устала за сегодня. Занятия, съемка, эти посиделки. Давай сегодня раньше ляжем?

– Неудобно, – ответил я. – Два шага ступить. Ты давай убирай со стола и стели постель, а я всех навещу.

Через двадцать минут мы уже выключили свет и легли в кровать.

– Ген, – сказала Люся. – А мы сами еще куда-нибудь летом поедем?

– Я предлагаю съездить в Минск к Деменковым, – ответил я. – Мы их уже столько лет не видели. Заодно поздравим с заключением брака.

Пару месяцев назад Сергей прислал письмо, в котором сообщил, что вопреки желанию родителей Ирины, они поженились и сейчас живут вместе с его отцом.

– Я только «за». А в городок не заедем?

– Можно и заехать, – согласился я. – Только там ведь уже никого из ребят нет. Даже если кто-то из родителей еще служит, сами они учатся или работают в других местах. Разве что съездить посмотреть на дома и на школу, да прижаться щекой к деревьям, которые помнят тебя еще маленькой. Только для тоски по детству ты еще слишком молода. Вот лет через пятьдесят приедем и будем тереться о кору вдвоем.