– Что там? – заинтересовался Брежнев и взял переданный Сусловым документ. – Но здесь большинство совершит проступки только через годы.

– Если человек способен сделать такое, пусть и через десять лет, ему верить нельзя! – отрезал Суслов. – Надо будет проверить тех, кто уже замарался и самим прочитать бумаги, а потом уже будем делать выводы.

Мы уже третью неделю отдыхали в «Сосновом». Когда только приехали, было еще начало июня, к тому же прошли дожди, поэтому вода  была... бодрящая. Люся в нее заходила ненадолго, а потом часами отогревалась на солнце, прикрывшись рубашкой, чтобы не обгореть. Я плавал гораздо больше, но тоже не отказался бы от более теплой водички. Постепенно она становилась теплее, а мы обновили загар и могли уже особо не осторожничать с солнцем. Нас по-прежнему опекали, но на этот раз этим занимался какой-то майор милиции, которому сюда дали путевку на пару с женой. Он не ходил за нами хвостом, как Семен, поэтому чувствовали мы себя свободнее. Когда много свободного времени и нечего делать, а рядом находится любимый человек... Наверное, мы все-таки не удержались бы и дошли до конца то, но нам помешали.

Мы успели позавтракать и хотели, как обычно, идти к морю, но на выходе из столовой к нам подошел крепкий мужчина лет сорока, одетый, несмотря на теплынь, в серый шерстяной костюм.

– Жуков Валерий Геннадьевич, – представился он. – Ребята, вам придется ненадолго уехать со мной.

– Куда и зачем? – спросил я. – Постойте, вы не из охраны Брежнева?

– А ты откуда знаешь? – удивился он.

– Неважно, – ответил я, выругавшись про себя. – Так куда вы нас повезете?

– Едем в санаторий «Нижняя Ореанда». С вами хочет встретиться Леонид Ильич. Возможно, вам там придется ненадолго задержаться, поэтому возьмите с собой свои вещи.

– Подождите, Валерий Геннадьевич, – сказал я. – «Нижняя Ореанда» – это же Крым?

– Да, в районе Ялты, – ответил он. – У меня машина. Доедем до Анапы, а там нас ждет катер. Давайте побыстрее, не копайтесь.

– Забирай все, – сказал я Люсе. – Сюда мы уже вряд ли вернемся. А я сейчас найду нашего майора и предупрежу.

Почти три часа мы мчались на «Волге», потом пересели на большой катер и несколько часов наслаждались морской прогулкой. Я знал, что рано или поздно за нас возьмутся, поэтому особо не переживал. Хорошо еще, что дали отдохнуть. Люся, глядя на меня, тоже быстро успокоилась. На место мы прибыли уже часа в четыре.

– Вот это парк! – с восхищением осмотрелась подруга.

– Здесь стоял царский дворец, – блеснул я знаниями. – Только, кажется, не царя, а царицы.

– Все-то ты знаешь, – проворчал Валерий. – Пойдемте, я договорюсь, чтобы вас накормили, да и сам поем, а потом уже будет все остальное.

«Все остальное» началось примерно через час, когда после обеда нас отвели к палате Брежнева.

– Я Александр Яковлевич, – представился нам крепкий мужчина в штатском, лет на десять старше Валерия. – Подождите, я сейчас предупрежу о вашем приезде.

Он почти тотчас же вернулся и приоткрыл перед нами дверь.

– Здравствуйте, Леонид Ильич! – поздоровался я с встретившим нас Брежневым.

Подруга тоже поздоровалась, но из-за волнения как-то невнятно.

– Здравствуйте, здравствуйте! – сказал он, с любопытством глядя на нас. – Садитесь, молодые таланты! Вы, я смотрю, в отличие от меня, уже черные, как папуасы. Давно на море? Не надоело?

– Пока только три недели, – ответил я. – Маловато для того, чтобы надоело море, особенно в нашем возрасте, а в Ялте мы еще не были.

– Что знает твоя подруга? – перестав улыбаться, спросил Брежнев.

– Кто я и откуда, о будущем мира и судьбе Советского Союза, – ответил я. – Но только в самых общих чертах, без каких-либо подробностей. Большего я рассказывать не стал, да она и сама не рвется узнать. Если у нас будет серьезный разговор, Люсе на нем лучше не присутствовать.

– Хорошо, – одобрительно кивнул Брежнев. – Девушка, попросите Валерия показать вам парк. Там есть, на что посмотреть, а мы пока поговорим.

Люся послушно вышла, а Брежнев сел в кресло, кивнув мне на другое.

– Почему не пришел ко мне? – спросил он.

– Вы же знаете ответ, – сказал я. – В основном причина в роли Машерова. Да и трудно мне было бы на вас выйти. Я и к Машерову попал, когда он еще не был Первым секретарем, причем случайно. Хотел опустить ему в почтовый ящик письмо, но не знал номера квартиры. Начал спрашивать и нарвался на его жену. А тут как раз приехал на обед Петр Миронович. Повезло еще, что он узнал меня из-за песен, вряд ли он потащил бы в свой дом первого попавшегося мальчишку. А письмо с моими фантазиями, как он сам сказал, читать бы не стал. Я там в шапке написал несколько деликатных сведений, так что в ведро он бы его не бросил, отдал бы в КГБ. Кто его знает, чем бы все закончилось. А с вами могло быть еще хуже. И потом, я вам не совсем доверял.

– Вот как? – удивился он. – Это почему же?

– С вашего одобрения свернули реформу Косыгина, которая дала мощный толчок всей экономике, да и покушение на Машерова наверняка организовали люди из бывшего вашего окружения. Если бы Петр Миронович из-за инвалидности не покинул пост генерального секретаря, Горбачева с его перестройкой просто не было бы. Не было бы и развала Союза и многого того, что произошло впоследствии.

– Ты откровенен, – заметил он.

– А вам нужна правда или моя лесть? – спросил я. – То, что могу вам рассказать я, больше никто не расскажет.

– Расскажи обо мне, – попросил он. – Как прошла моя жизнь? В твоих отчетах только десяток дат.

– Я о вас знаю слишком много, – сказал я. – И хорошего, и плохого. Очень надеюсь, что в этой реальности плохого будет меньше. Я не стал ничего этого писать в отчетах. Вам расскажу, остальным знать необязательно. Ничего этого пока нет, если захотите, то и не будет.

– Ну что же, – сказал он. – Спасибо, я это запомню.

Я рассказывал долго, почти всю правду, которую о нем знал, если не считать поправки, внесенные командой Машерова.

– У вашей жены потом отобрали все подарки, включая ордена и маршальскую саблю, Галина спилась и закончила свою жизнь в психиатрической больнице, и только у Юрия жизнь сложилась нормально. Ваш прах извлекли из кремлевской стены и перезахоронили, а в сатирической передаче «Куклы» вас высмеивали пару лет, пока не заменили другим. Это было уже в девяносто четвертом, после развала СССР. Но тогда над многими издевались.

– Ты не врешь, – сказал он, когда я закончил. – И за что? Пусть я в чем-то ошибся, но вот так перечеркнуть все? Для чего работать, не щадя себя, если потом все равно смешают с грязью?

– Надо попытаться сделать так, чтобы не смешали! – сказал я. – Люди оценивают вождей не по усилиям, а по результатам. Сейчас вы знаете, что вас ждет. Может быть, не все, но многое можно исправить. Во многом вы сами развалили свое здоровье, а это потом очень сильно сказалось. Вся эта череда наград, которая так многих раздражала. Я вообще никогда не понимал, зачем давать звезды героя многократно. Но главное – это экономика. Большинство воспринимает жизнь через живот. Если бы уровень жизни продолжал расти, на многое просто закрыли бы глаза. Ну есть у человека страсть к наградам, так мало ли у кого какие слабости? Зато при нем живем так, как еще никогда не жили! Я, Леонид Ильич, жил и при социализме, и при капитализме тоже. Причем при капитализме уже в конце жил в полном достатке. Только когда есть все, начинаешь понимать, что обильная еда, квартира и гора барахла это еще не все, что нужно человеку для счастья. Голодному это заметить трудно.

– Когда я читал о развале СССР, в это просто не верилось.

– Если бы мне кто-нибудь в прошлой жизни такое сказал даже в году восьмидесятом, я бы тоже не поверил, – сказал я. – Это было несчастье похуже капитализма. Мало того, что всех развели по республикам, так еще сразу же начали искать в соседях врагов, как будто не жили бок о бок сотни лет. Это и потом аукнулось всему миру. Никто не вкладывал столько средств в фундаментальные исследования, а когда они прекратились у нас, американцы живо и у себя почти все посворачивали. Я вам многое могу рассказать о том времени, и не только в цифрах. Когда читаешь цифры и факты за ними трудно увидеть трагедию миллионов людей.