– Да, голос очень хороший, – согласился Брежнев. – И поет с чувством. От ее «Баллады» моя жена плакала. Значит, так! Вас поселят в этом санатории. Я буду отдыхать еще четыре дня, потом уезжаю в Москву. Вас я заберу с собой. Вашим отцам устроят перевод и подготовят квартиры. Естественно, сообщат, что вы у нас. Родители, кстати, знают?

– Только мои и только обо мне. Ну и о них самих рассказал чуть-чуть.

– А почему не сказал родителям невесты? Не доверяешь?

– А кто в такое поверит? Мои родители меня знали, как облупленного, и то поверили с трудом, а сестре я даже не говорил. А потом, мне восемьдесят лет, а их дочери в пять раз меньше. Надежда сошла бы с ума!

– Не чувствую я в тебе взрослого человека, – покачал он головой. – Не мальчишка, конечно, особенно по разговору, но и не старик.

– Вы, Леонид Ильич, просто не знаете женщин!

– Это точно! – рассмеялся он. – Иди уже, знаток! Я думаю за эти дни у тебя многое узнать. Что смотришь? А тебе не было бы интересно заглянуть в будущее на столько лет? Именно рассказ, а не бумажку с датами и краткими пояснениями. И вот еще что... В этом санатории много достаточно высокопоставленных, как ты выразился, чиновников, но вот детей нет ни одного. Поэтому ваше появление вызовет понятный интерес. Могут и задать вопрос. Всех любопытных отсылайте ко мне. Общаться я вам не запрещаю, но чисто на бытовые темы. Понял? Твоей Люсе можно доверять?

– Самая умная из всех девчонок ее возраста, которых я встречал в обеих жизнях. Не скажу, что молчунья, но и не болтушка. А о наших делах она слова не скажет.

– Ладно, иди, мне нужно подумать. Вам покажут, где здесь что. Увидимся завтра.

Поселили нас, конечно, не в основном корпусе, а в служебных помещениях, похожих на одноместные гостиничные номера в российских отелях моего времени, которые не претендовали на большое число звездочек. Только комнаты были просторнее и мебель – массивнее. Мы оставили свои вещи в комнатах, заперли их полученными ключами и до ужина пошли гулять по парку.

– Пошли покажу царскую беседку, – сказала Люся. – А ты мне в двух словах скажи, о чем договорился.

– Пока только о том, что родителей      переводят в Москву. И твоих, и моих. Квартиры должны дать рядом.

– Сергея жалко, – вздохнула Люся.

– Мне тоже жалко, а что сделаешь? Брежнев мне предложил сдать школу экстерном и спросил, как с этим у тебя. Я думаю, что с моей помощью ты вполне могла бы сдать программу двух лет за год. Конечно, если захочешь. Я еще попросил поженить нас в шестнадцать лет.

– Ты умница! Давай я тебя поцелую!

– Не сейчас. Слишком много отдыхающих, и на нас уже пялятся. Та же история, что была в «Сосновом», но там к нам уже привыкли.

– А как тебе вообще Брежнев?

– Брежнев по отзывам всех, кто его знал, очень быстро привязывался к людям и слишком многое им прощал. Но это в личном общении. Как политик он наверняка не такой добренький, иначе просто не добрался бы до своего поста. Я ему вывалил всю правду, а там для него очень много неприятного. При всех его недостатках он очень умный человек, и для него не все равно, какую он о себе оставит память. Должен понять и оценить оказанную услугу. Главное, чтобы поверил, что я не собираюсь об этом болтать. Мы здесь будем четыре дня, а потом вместе с ним уедем в Москву. В эти дни он хочет узнать у меня больше о будущем. Я его понимаю, сам бы прыгал от любопытства.

Все последующие дни мы много времени провели в компании Леонида Ильича. Во времена моей молодости я генсеком не интересовался, так, видел мельком на экране телевизора. В более позднее время, когда он уже тяжело болел, это был совсем другой человек. Сейчас он выглядел прекрасно, был бодр и любил много времени проводить в воде. Я пустил в ход анекдоты, от которых он хохотал, слегка запрокидывая голову.

– Тебе, Гена, нужно не песни петь, – сказал он. – А людей смешить с эстрады. Анекдоты мало знать, их еще нужно уметь рассказать. Так вот нужный артистизм у тебя есть.

По его просьбе Люся спела несколько песен.

– Поступишь в консерваторию, – сказал Брежнев. – С таким голосом только туда. Или на театральный вместе с женихом.

– Леонид Ильич! – осмелела подруга. – А вы нас, правда, пожените в шестнадцать?

– А тебе не терпится?

– Я его люблю, – пролепетала она. – Честно.

– Это даже такому не разбирающемуся в женщинах человеку, как я, понятно, – засмеялся он. – Посмотрим на ваше поведение.

Когда мы говорили о будущем, Люся уходила гулять в парк, чаще всего с кем-то из ребят охраны. Их здесь все знали, и к ней никто не приближался. Леонид Ильич больше ни разу не задал ни одного вопроса о том времени, когда был у власти. Я ему подробно рассказывал о перестройке, о крахе экономики и развале Союза. Рассказал и о маразме времен президентства Ельцина, и о медленном восхождении России к прежнему величию, которого она так и не смогла достичь.

– Но ведь вы уже жили хорошо, – сказал он. – Какой конец света? Судя по твоим словам, все было не так уж и плохо.

– И в мое время не всем жилось так хорошо, как мне, – сказал я. – Народ не голодал, и почти все имели крышу над головой, но качество пищи было низким, а воздух, особенно в городах, очень грязный. В реках и морях почти никто не купался, а питьевая вода тщательно очищалась, и ее не хватало. Нефть выбрали почти всю, и опять начали сверлить в океане километровые скважины. Если учесть, какие были ураганы, время жизни таких платформ было невелико. Правда, при разрыве трубопроводов срабатывали специальные отсекатели, но тысячи тонн нефти все равно выливались в океан. Остался еще газ, но его должно было хватить лет на тридцать. Начали добывать газ, лежащий на дне океана в твердом виде, но вряд ли успеют собрать много. Океан потеплел, и эти гидраты начали превращаться в газ. А льдов на полюсах осталось мало, поэтому все шло в атмосферу, повышая ее температуру. Тропические леса, которые давали кислород, частью вырубили, частью погибли из-за жары. Много еще чего было. Может быть, я немного сгустил краски, и человечество или его остатки еще протянули бы пару сотен лет, но это уже не жизнь, а выживание. Плохо, когда человечество гибнет быстро, не имея возможности спастись от беды, но, когда агония растягивается на сотни лет, убедить людей действовать сообща не получается. Каждый тянет все, до чего может дотянуться, а на остальных плюют. На наш век хватит, а дети-внуки пусть о себе думают сами. И одна страна, какой бы сильной она ни была, ничего не сможет сделать, а собраться вместе не получается. Поэтому так важно выиграть время.

– А как ты вообще сюда попал? Машеров сказал, что тебе помогли. Вы уже научились работать со временем?

– Нет, это не наш уровень, – ответил я. – Повезло встретить одну беглянку из другого мира.

Я подробно ему рассказал о встрече, давшей мне новую жизнь.

– Одна маленькая девчонка, которая сунула свой нос куда не надо, и второй шанс для целого мира, – задумался он. – Мне кажется, что такое не могло быть простым совпадением.

– Наши реальности никак не связаны, – возразил я. – Зачем кому-то на нас влиять?

– Это по ее словам. А если она солгала? Ты же, как я понял, в этом тоже не разбираешься.

– Я в ее рассказе не почувствовал вранья, – сказал я. – Да и не сможем мы это проверить, поэтому лучше думать, что все так и было, чем бесплодно ломать себе голову. А через шестьдесят пять лет я у нее спрошу.

– Как спросишь? – не понял он.

– Реальности не связаны, так что ее реальность из-за изменения нашей не поменяется. Поэтому она опять будет стоять точно в то же время возле ограды парка, а я ее встречу с шубой и кульком вафель. Наверное, мы туда придем вдвоем с Люсей.

– Хочешь прожить еще одну жизнь? – спросил он.

– Нет, – ответил я. – Если не получится и в этот раз, пусть все остается, как есть. От жизни тоже можно устать. В тот раз я был к этому близок, но не дошел до конца. В этот раз у меня просто не хватит сил на еще одну попытку.