Вволю наплакавшись, она стала успокаиваться, и теперь ею руководил один лишь гнев. Он пробудил в ней такую целеустремленность, какой она никогда прежде не знала. Не сходя с кровати, она обзвонила больницы и врачей по всей Австралии в поисках специалиста по пластической хирургии, который помог бы ей сделать первый шаг в новой жизни. Одно имя ей называли чаще других. Вот почему она была сейчас на пути в Таунсвилл, чтобы оттуда отправиться в сторону Большого Барьерного Рифа. Там, на острове Орфей, находился человек, которому предстояло вернуть ей нормальный облик.

«Холостяцкая жизнь имеет свои прелести, — думал Грег Марсден, валяясь на просторной кровати Макса Харпера в сиднейском особняке Харперов. — Нет нужды вставать в такую рань и угождать кому-то, кроме самого себя. Когда же он решит подняться, то не спеша примет душ, а Мейти принесет ему завтрак. Не так уж плохо», — подумал он.

Но, с другой стороны, и ничего хорошего. Ибо он был не холостяком, а мужем, недавно лишившимся жены, и толком не представлял себе, сколько еще времени ему предстояло играть роль убитого горем вдовца. Как он и ожидал, газеты и телевидение разнесли страшную историю, приключившуюся со Стефани, по всему миру, и с того самого момента, когда они покинули лагерь и вернулись к цивилизации, за ним непрестанно охотились репортеры, фотографы и киносъемочные группы. Ему удалось под предлогом глубокого горя отвертеться от всевозможных интервью. Что еще важнее, он убедил враждебно к нему настроенного Филипа в необходимости оградить Джилли от любых ненужных стрессов и знал, что в своем большом особняке на Хантерс-Хилл она была надежно укрыта от назойливых газетчиков. Наконец, поскольку он по собственному опыту знал, что прессу нужно чем-то подкармливать, чтобы она была довольна, он передал семейный альбом Стефани и все свои свадебные фотографии одному агентству, которому удалось выручить кругленькую сумму за каждый снимок. Так что пока все шло весьма неплохо.

Однако Грегу все еще нужно было держаться очень осторожно, потому что при его характере всякие ограничения выводили его из себя. Он был уверен, что ни один человек не знает о нем и Джилли, и не было никаких причин для того, чтобы об их связи стало известно.

Сразу после происшествия Джилли совершенно раскисла, однако, ему удалось привести ее в чувство. По правде говоря, пережитое ею потрясение обострило ее влечение к нему, и он намеренно рисковал, приходя каждую ночь к ней в палатку, чтобы еще и еще раз испытать на себе силу ее страсти, даже когда в лагере появился Билл Мак-мастер. Его безрассудство одновременно и возмущало, и завораживало ее. Она целиком, и телом и душой, принадлежала ему.

Вслед за этой мыслью он почувствовал знакомый прилив возбуждения. «Неплохо было бы, если бы она сейчас оказалась здесь. — Он мысленно представил себе ее тело, ее руки, ее язык… Вздрогнув, он одернул себя. — Так не годится, приятель, — сказал он себе с упреком, — неужели ты хочешь все вот это потерять из-за какой-то бабы? Даже если эта баба — Джилли, лучше которой у него до сих пор никого не было». — Он вспомнил, как он вернулся в особняк Харперов и какую тихую войну ему пришлось выдержать, чтобы утвердиться в глазах Мейти и прочей домашней прислуги, настолько преданной своей хозяйке, что теперь, казалось, даже воздух, которым он дышал, был насквозь пронизан их молчаливыми упреками. И все-таки он с ними справился. Теперь они стали совсем ручными. Даже ее дети терпели его присутствие.

И потом был еще один момент, который адвокаты красиво именовали «наследственным имуществом Харперов». Перейти во владение наследством было невозможно до тех пор, пока не будет найдено тело Стефани. При мысли об этом Грег раздраженно нахмурился. Он не сомневался в том, что она мертва. Перед его глазами вновь встала картина того, как на нее медленно наваливалась смерть, когда крокодил в последний раз утащил ее под воду. Он видел, как закатились ее глаза, так что стали видны одни белки, а окровавленный рот испустил последний вздох, отчего по воде пошли пузыри. Он еще очень долго караулил то место, но ни Стефани, ни крокодил больше не появились на поверхности. Он знал, что ее тело, должно быть, застряло где-то в корнях одного из деревьев, которые во множестве росли по берегам лагун. Сейчас было бы очень кстати, если бы оно всплыло и его доставили бы домой для пышных похорон. Но ничего. Все доходы Стефани теперь стекались к нему: Стефани ведь оформила их совместное владение всем имуществом. Кроме того, у него были и собственные средства, которые полагались ему как члену правления «Харпер майнинг». У него был дом, была яхта, была прислуга. И у него была свобода. Начнем с шикарного завтрака, решил он. А с сексом можно подождать. С этим он как-нибудь разберется. «Ну, кто на новенького? — подумал он с довольной ухмылкой. — Подача моя».

Маленький катер осторожно выползал из оживленного таунсвиллского порта. Тара, стоявшая на палубе наедине со своими мыслями, почти не замечала красоты открывавшегося перед ней вида. Во время перелета на юго-восток из Дарвина в Квинсленд она настолько углубилась в размышления о своих планах, что даже ни разу не взглянула через иллюминатор на территорию, над которой пролетал самолет. Среди всех штатов Австралии, каждый из которых по-своему красив, только в Квинсленде можно увидеть одно из величайших природных чудес света. Множество людей приезжает сюда отовсюду, чтобы полюбоваться потрясающим великолепием Большого Барьерного Рифа. Но Тара Уэллс была занята совершенно иными вещами.

И все же, когда они стали приближаться к Орфееву острову, он невольно привлек к себе ее внимание. Остров, казалось, плыл по аквамариновому морю, и его невысокие, покрытые пальмами холмы, сияющие белые пляжи и приветливая группка бунгало нежились под яркими лучами тропического солнца. Из большого здания в центре жилого комплекса вышла дородная женщина в ярком гавайском платье «му-му» и направилась к причалу. В руке она держала пестрый зонтик для защиты новоприбывшей пациентки от солнца. Когда катер подошел к причалу, она помогла Таре сойти на берег.

— Добро пожаловать в клинику Маршалла!

Тара увидела перед собой энергичную женщину лет пятидесяти с небольшим, по-матерински уютную, с широкой дружелюбной улыбкой. Не обращая внимания на молчание Тары, она без умолку болтала:

— Какой нынче замечательный день, правда? Я бы сегодня ни за какие деньги не согласилась помереть, хотя деньги мне ой как бы пригодились. Я — Элизабет Мейсон, хотя меня называют просто Лиззи. А вы — Тара, верно?

— Да.

— Это весь ваш багаж? Давайте-ка его сюда, Лиззи без усилия подняла чемоданчик Тары, и они вместе зашагали по причалу в сторону главного здания.

— Доктор Маршалл сейчас ведет прием, а то бы он сам вышел вас встречать. Но я состою у него в штате, этакая каждой бочке затычка. А как вы к нам попали? Где вы узнали о нашей клинике?

— Да так, — неопределенно сказала Тара, — прочитала о вас в журнале.

Она сделала глубокий вдох.

— Я приехала сюда, потому что, если не ошибаюсь, вы специализируетесь на… восстановительной хирургии.

— Это точно, — весело сказала Лиззи. — Доктор Маршалл, пожалуй, лучший специалист по пластической хирургии во всей стране. Пока учился в медицинском колледже, ночами подрабатывал. А затем померла какая-то его родственница — тетка, что ли, — и оставила ему в наследство кучу денег. Конечно, он мог бы на все плюнуть и жить в свое удовольствие. А он вместо этого открыл вот эту клинику. Лечит аборигенов, которые к нему обращаются, за бесплатно. Он никогда на этот счет не распространяется, но такой вот он человек.

Живость Лиззи и очевидная радость, которую она получала от работы, тронули какую-то струнку глубоко в душе Тары, и она почувствовала, как сама начинает оживать и возвращаться к реальности.

— Вот ваш дом, — сказала Лиззи, останавливаясь перед небольшим бунгало и открывая дверь.

Внутри была прекрасная маленькая гостиная, просто, но элегантно отделанная в серо-голубых тонах и обставленная изящной бамбуковой мебелью, превосходно гармонировавшей с природой пальмового острова. Позади гостиной располагались спальня и ванная комната. Это был идеальный домик на одного. Тара почувствовала необъяснимое облегчение.