— Так ты родился в Сиднее?

— Конечно. И прожил здесь всю жизнь, пока не открыл клинику на Орфее. Но знаешь, самое забавное состоит в том… — Он рассмеялся.

— В чем? — Она не могла не улыбнуться в ответ.

— Дело в том, признаюсь тебе честно, что я никогда не был в Оперном театре.

— Никогда не был… — Тара изобразила комический ужас. — Но это же ужасно. Ну а говоря всерьез, стоит попытаться сходить, пока ты здесь. Сейчас там прекрасный репертуар — некоторые из моих любимых опер. — Лицо ее приняло мечтательное выражение.

— Ты ведь любишь музыку, верно? — живо спросил Дэн.

— Думаю, случались моменты, когда только музыка помогла мне не сойти с ума.

— У меня идея. Если мне удастся достать билеты, пока я здесь, пойдешь со мной? — он неуверенно посмотрел на нее.

Тара весело улыбнулась в ответ:

— С удовольствием.

— Хорошо. На том, стало быть и порешим. — Дэн потянулся за бокалом:

— За оперу, музыку и за хороший вечер, — заключил он шутливо.

— За все это, — откликнулась Тара. «И за нас», — хотелось ей добавить. Дэн от всей души желал того же. Но никто из них не отваживался произнести этих слов. Так что тост так и не прозвучал, остался как невысказанное желание, едва не осуществленное и все же неосуществимое.

Джоанну всегда охватывал страх, когда Джейсон назначал натурные съемки. Слишком многое зависело от условий, особенно от погоды. «Почему, черт возьми, этот остров называют солнечным уголком», — жаловалась она, когда вместо восьми часов первоклассных ультрафиолетовых лучей, которые полагались по прогнозу, природа подбрасывала столь же привычные тяжелые серые облака, обложившие все небо. А того хуже были частые дожди, которые проливались бог знает откуда, из совершенно ясного неба, не подавая о себе вести в виде тумана и мороси, но просто обрушиваясь бесконечными потоками воды, которая немедленно превращает самое дорогое модное платье в тряпку — манекенщица даже не успевает укрыться где-нибудь. Тем не менее она должна была признать, что натурные съемки всегда добавляли нечто неуловимое, и это нечто — допустим, неожиданный контраст шелка и бетона, вместо элементарных черно-белых тонов мастерской — замечательным образом меняло все впечатление. Или схваченное на лету выражение лица прохожего — любопытство, раздражение, просто равнодушие. Иногда Джейсон специально пускал в ход свое удивительное обаяние, чтобы вовлечь прохожих в съемку. Джоанна не могла забыть случая, когда он заставил мусорщиков присоединиться к съемке дамского белья. Бронзовые тела манекенщиц были совершенно обнажены — бюстгальтеры и колготки были развешаны на веревке. Прогоняя воспоминания, Джоанна подумала: право, все они должны были быть педиками, чтобы спокойно наблюдать такое.

Вот и сегодня она сама готовилась и девушек своих готовила к трудным, увлекательным съемкам, которые Джейсон на сей раз назначил в красивом предместье, в Паддингтоне, на улице, сплошь застроенной изящными особняками. «Сидней, — подумала она с любовью, — это и впрямь картинка-загадка». Она одобрительно поглядывала на симпатичные старые домики, каждый из которых отличался своей, особенной конструкцией. Старый добрый Паддо совсем рядом с центром, а с другой стороны пляж в десяти минутах ходьбы. Проезжая, она поймала себя на том, что ищет вывески : «Продается».

Место съемок издали бросалось в глаза. Джоанна сразу заметила декорации, которые так любил Джейсон, особенно центр всей композиции — допотопный «бугатти» с откидным верхом, возле которого хлопотал его помощник, пока он делал пробные снимки полароидом. А более всего обращал на себя внимание сам маэстро: взобравшись на верхнюю ступеньку лестницы, которую обычно используют обойщики, и весьма неосторожно подпрыгивая, так, будто он стоит на земле, Джейсон энергично давал разнообразные указания.

— Доброе утро, мамочка! Чудесное местечко, верно? Ты себя вполне уютно будешь чувствовать здесь среди этих древних руин, а?

— Заткнись, Джейсон, — дружелюбно откликнулась Джоанна, и, обменявшись обычными шпильками, они приступили к работе.

К тому времени, когда около одиннадцати появилась Тара, Джоанна уже уехала, а девочки, по любимому выражению Джейсона, «исходили соком». Он закончил групповую, или массовую, как он ее называл, съемку и ждал Тару, подпрыгивая от нетерпения. Она быстро облачилась в первое платье и, не теряя времени, чтобы не раздражать маэстро еще больше, устремилась к машине, где ее уже ожидали двое партнеров. Но он все равно уже явно был близок к точке кипения, располагая троицу в позах, которые казались ему самыми эффектными и обольстительными.

— Эй ты, блондинчик, откинься-ка на спинку, а ты, Тара, обопрись о него, обопрись, а не прижимайся, это семейная фотография. Джонни — вперед, одна рука на руле, другая сзади, ты оборачиваешься на эту парочку, так, хорошо, отлично. Так, теперь ищем нужное настроение, у тебя в руках бокал шампанского, но ты не собираешься пить его, просто показываешь, поэтому придумывай чувство, образ шампанского, думай о чем-нибудь хорошем, замечательном, о том, что не дает тебе покоя, — деньги? Как насчет этого? Ты только что совершил кражу века, по-настоящему обчистил банк и теперь можешь сбросить напряжение, наслаждаясь плодами содеянного…

Как обычно, чепуха, которую молол Джейсон, оказала нужное воздействие — все трое расслабились и принялись хихикать. Джейсон невозмутимо продолжал свое дело.

— Так, хорошо, вот это нам и нужно. Тара, чуть вперед и выпрямись, он не двуспальная кровать, и ты, блондинчик, тоже выпрямись, постарайся придать себе что-нибудь германское, в стиле фон Рипемоффа, или кого там еще. Тара, гляди в объектив, а вы, ребята, смотрите на Тару, отлично, почти готово, еще секундочку.

Удерживая нужную позу с профессионализмом, обретенным в эти несколько коротких месяцев, Тара лениво поглядывала на улицу, которая убегала вниз, теряясь в зеленой листве. Неожиданно, к своему ужасу, она заметила «роллс-ройс» с откидным верхом — он медленно выплыл из-за поворота, но, увидев съемочную площадку, водитель резко увеличил скорость. Через несколько секунд Грег уже припарковался на противоположной стороне улицы; лицо его, полузакрытое большими солнечными очками, было совершенно непроницаемо. Внешне Тара оставалась спокойной, но внутри у нее все переворачивалось. Она не видела Грега с того самого обеда, отчасти потому, что хотела продемонстрировать свою недоступность, но главным образом, оттого, что провести вечер в компании с ним оказалось так мучительно, что она решила оттянуть время новой встречи — новой попытки. Он не мог найти ее дома — не знал адреса, а в телефонной книге ее имени еще не было. Она полностью доверяла девушкам из агентства — они никому не скажут, где она живет. Так оно и было — никто не проговорился. Но она не подумала, что ее можно отыскать на съемках, — ведь сотни людей знают, где происходят главные съемки.

К немалому удивлению партнеров, Тара, находившаяся в центре композиции, неожиданно вышла из кадpa. Она вылезла из машины и подошла к лестнице, на которой восседал Джейсон.

— Джейсон, тебе пора перезарядить аппарат, — сказала она.

— Что-что? Да я еще не сделал ни одного снимка.

— Хорошо, дай мне пять минут, — с этими словами она быстро зашагала прочь.

— В чем дело? Что происходит? — Совершенно растерянный, он оглянулся, и при виде белого «роллса», застывшего в нем водителя и Тары, поспешающей к нему так, будто от этого зависела ее жизнь, лицо его потемнело от гнева.

— Кто-нибудь хочет сыграть в теннис? — горько спросил он. — Рипемофф, ты случайно не знаешь старые фашистские пытки? Будь умницей, сделай вид, будто тебя пытают.

Грег продолжал сидеть в машине и не сделал и малейшей попытки поприветствовать Тару. Он холодно смотрел прямо перед собой. Сегодня была последняя попытка. Ему как никому другому, нравилось преследование, но, когда заяц забивается в нору и всячески отказывается выйти из убежища, даже самый страстный охотник может потерять интерес. Ошибиться он не мог — он точно знал, что за обедом Тара делала ему всяческие авансы. Поначалу ее исчезновение заинтриговало его, потом он почувствовал досаду и наконец злость. Последняя попытка, пообещал он себе, и достаточно Беда заключалась в том, что он терпеть не мог женщин, которые ему не поддавались, хотя презирал тех, кто поддавался.