– Я из семьи рыбаков из народа гварани, – сказала она. – В тот страшный день двадцать лет назад я была вместе с отцом и братьями на реке. Тогда мне было двадцать два года, я уже успела побывать замужем и овдоветь, поэтому вновь вернулась к семейному промыслу – рыболовству, которым занималась с самого раннего Детства. Солнце еще не всходило над горами, предутренний туман был окрашен в нежный жемчужно-розовый цвет. Я всегда любила это время суток, когда яркие тропические краски на время приглушались рассеянным светом и туманом. Было так тихо, что, казалось, можно было услышать, как плавают рыбы в воде, повиливая хвостами.

Эстрелла замолчала, и Кроукер испугался. С одной стороны, ему хотелось заставить ее выйти из транса, но, с другой стороны, он испытывал не меньшее желание услышать продолжение ее рассказа.

– Мы нашли тело Хумаиты, – вновь заговорила Эстрелла. – Сначала мы решили, что он запутался в красно-черных корнях мангровых зарослей на берегу реки. Его плечи, руки и грудь были красными. Сначала мы подумали, что это красный речной ил. Но потом увидели, что тело Хумаиты не лежало на воде ничком, как это было бы, если бы он споткнулся и упал в воду. Он сидел, опутанный мангровыми ветвями и корнями и был весь в крови. Было совершенно очевидно, что его кто-то туда посадил. Он был целителем, поэтому ни одна птица, ни один зверь не могли притронуться к нему. Даже примитивные твари крокодилы держались на почтительном расстоянии. Все замерли на месте, не в силах сделать ни шагу. И только мой отец решился подойти к телу и вытащить его из мангровых корней. Я помню все так ясно, словно это произошло сегодня утром. Отец перевернул тело Хумаиты лицом вниз и стал оттирать ему щеки, горько плача, словно ребенок, потерявший мать. Никогда прежде мне не доводилось видеть отца плачущим, и это сильно напугало меня. Потом отец велел нам помочь ему затащить тело Хумаиты в лодку. Лицо Хумаиты было таким чистым, что было невозможно поверить в то, что несколько минут назад, когда мы нашли его, оно было в крови. Причем на левой щеке был нарисован кровью треугольник внутри круга, а на правой – точка внутри квадрата.

В этот момент ресницы Эстреллы перестали дрожать и все тело разом обмякло в руках Кроукера. Прошло еще мгновение, и Эстрелла взглянула на Кроукера спокойными и ясными глазами, словно очнувшись от долгого, освежающего сна.

Кроукер сжал в ладони камень духов и спросил:

– Как вы себя чувствуете, миссис Лейес?

Подняв руку, она медленно нарисовала кончиком указательного пальца на лбу у Кроукера контур человеческого глаза с двумя зрачками.

– Он не погиб, я чувствую дух Хумаиты в вас, сеньор... – Она с интересом взглянула на Кроукера. – Все эти годы я хранила молчание о смерти Хумаиты, потому что мой отец заставил нас всех поклясться в том, что мы никогда никому не раскроем этой тайны. И на полицейском допросе мы все говорили, что нашли его в реке лицом вниз.

– Почему ваш отец так сделал, миссис Лейес? – спросил Кроукер. – Почему он сам солгал и заставил солгать вас?

– Потому что он увидел страшные символы, которые напугали его до смерти.

– Но чего же он так испугался?

– Он знал, кому принадлежали эти символы. Впрочем, это было известно всем и каждому, потому что эти юноши были кем-то вроде приемных внуков Хумаиты. Вот они-то и убили его и оставили на его щеках свои знаки, чтобы ни у кого не оставалось в том сомнения.

– Антонио и Хейтор, – тихо спросил Кроукер. – Братья Бонита.

Она молча кивнула.

– Он был их учителем, воспитателем, он любил их как отец. Разве они не испытывали к нему ответного чувства?

– Что эти двое могут знать о любви? – печально произнесла Эстрелла Лейес – Они стали изгоями, сам Бог отвернулся от них.

Кроукер, несмотря на весь свой прагматизм, почувствовал, как у него похолодело сердце.

– Но зачем же они его убили?

– После того как он научил их всему, что они хотели знать, Хумаита стал им не нужен. – Эстрелла Лейес поежилась. – Видите ли, мне кажется, Хумаита знал, какие они злодеи, но был уверен, что сумеет отвратить их от зла. Он искренне верил в силу добра. Это и сгубило его. Братьев Бонита невозможно было изменить. И, что самое трагичное, пытаясь изменить их, Хумаита давал им все больше силы и власти, страшной власти. – Она схватила Кроукера за руку. – Вы были абсолютно правы, назвав их разбойниками.

Эстрелла вздохнула, и Кроукер поставил ее на ноги.

– Тот камень духов, который вы мне показали, принадлежал Хумаите, не так ли?

Кроукер молча кивнул.

Она обеими руками сжала руку Кроукера.

– Берегите его, никому не отдавайте и всегда носите с собой. – В ее голосе звучала тревога. – Обещайте мне сделать это, потому что или вы найдете этих разбойников, или они сами найдут вас!

– Обещаю.

Эстрелла Лейес пристально посмотрела ему в глаза. Должно быть, то, что она увидела, вполне удовлетворило ее, потому что она коротко кивнула ему и снова занялась своими травами и настойками.

Помолчав, Кроукер сказал:

– Расскажите мне об этих четырех символах.

У Эстреллы Лейес были необыкновенно длинные пальцы, и ее выразительная жестикуляция напомнила Кроукеру виденных им как-то камбоджийских танцовщиц.

– Треугольник внутри круга – это знак мужчины, огня или смерти. Точка внутри квадрата – знак женщины, воды или возрождения к жизни.

Смешав толченые сухие грибы с каким-то желтым порошком, от которого шел едва уловимый запах какао, она продолжала:

– Крест внутри трех концентрических окружностей – знак птицы, полета, путешествий, сердца Вселенной.

– А четвертый символ? – спросил Кроукер. – Тот, который взял себе Хумаита?

Она не сразу ответила, сосредоточенно смешивая порошок с какой-то коричневой жидкостью, потом сказала:

– Глаз с двумя зрачками символизирует то, что мы видим нашим внутренним зрением, так называемым третьим глазом. – Она ткнула пальцем в середину собственного лба. – В жизни все люди, осознанно или неосознанно, руководствуются именно внутренним зрением, теми видениями, которые открываются третьему глазу. В этом и заключается суть хета-и. Это дорога, по которой движется внутренняя сущность человека. В свою очередь, внутренняя сущность становится открытой и ясной для целителя, или, как мы говорим, хилера, при помощи внутреннего зрения.

Открыв небольшую коробочку, Эстрелла извлекла оттуда нечто, похожее на кусочек хлопковой ваты, и положила его в приготовленное снадобье, от которого сильно пахло гумусом, обильно устилавшим берега реки Парагвай.

– Это и память о прошлом, и штрихи настоящего, и картинки возможного будущего...

– Мне однажды приснился глаз с двумя зрачками, – признался Кроукер.

Казалось, она вовсе не удивилась этому.

– Это видение явится вам еще не один раз, – пообещала она.

– Ваше снадобье, – сказал Кроукер, заглядывая через ее плечо, – оно поможет Нестору?

Эстрелла пожала плечами.

– То, что предначертано Богом, невозможно изменить. – Она покачала головой. – Наверное, это глупо с моей стороны. Как и Хумаита, я пытаюсь сделать невозможное. – Взяв в руки сосуд с отвратительно пахнущим снадобьем, она повернулась к Кроукеру: – Вам следует кое-что запомнить на тот случай, если вы столкнетесь с братьями Бонита. Их место во Вселенной изменить нельзя. Этого не можете сделать ни вы, ни кто-либо другой. Хумаита попытался пробудить в них добрые чувства, и они убили его. Смотрите, не сделайте ту же ошибку!

Она подошла к безжизненно лежащему Нестору и осторожно разбудила его. Кроукер помог ему приподняться, и Эстрелла, поднеся сосуд к губам Нестора, заставила его выпить содержимое. Однако ни ее снадобье, ни камень духов, принадлежавший Хумаите, не могли остановить ненасытных вирусов, пожиравших его изнутри.

Когда Кроукер вернулся в дом Сони, его уже поджидали.

– Ты ее дружок, что ли?

На крыльце дома стоял красивый молодой человек, лет тридцати на вид. Волосы цвета жженой карамели были собраны в хвост. Он был худощавым и гибким, как гимнаст. На нем был дорогой шелковый костюм цвета шампиньона и, что совершенно не вязалось с костюмом, кеды. Под пиджаком виднелась кремовая тенниска от Версаче с двумя большими золотыми пуговицами. Он производил весьма внушительное впечатление, но самой неожиданной и пугающей чертой его внешности были глаза цвета янтаря.