И это тоже насмешка.

А разве ближний не подчёркивает одиночества? Разве пристальный взгляд на мир оставляет что-то кроме иронии? Разбрасывая стрелки событий, жизнь пародирует самоё себя, будто на что-то смутно указывая, обещая нечто, что вот-вот схватишь. Но это - черепаха в рассуждении элеатов, морковка впереди бегущего осла, это - бесконечная отсрочка награды. Наши гадания, грёзы, метания между добром и злом предстают в суете формулировок одинаково жалкими.

У Божественной игры свой жанр. Но какой - драмы, аллегории, водевиля?

В древнем Риме, с его филиппиками и катилинариями, юстиция была разновидностью театра. При Катоне Старшем на судебные состязания приходили со своими стульями, представление на форуме интересовало римлян едва ли не больше вынесенного приговора. При этом каждый умел выставить противника в неприглядном свете, гонорары же адвокатов приравнивались к вознаграждению актёров, которым платили не за профессию, а за искусство.

У восточных народов с распространением мусульманского права в некоторых областях стал практиковаться суд странника. Истец и ответчик в окружении сторонников выходили на дорогу и останавливали первого, казавшегося им достойным, встречного. Он был обязан сойти с коня и разрешить их спор. Считалось, что его устами говорит Аллах, воля которого требовала абсолютного подчинения. При всей его случайности у такого суда были свои преимущества - быстрота и очевидная непредвзятость.

В средневековой Европе, когда вера в высшую справедливость ещё не утратила своих позиций, Божий суд творился испытанием огнём и кровавым поединком. И только в Новое время сведение счётов окончательно перекочевало в залы заседаний, подменив дуэль препирательством адвокатов и денежными подношениями. Но чем крючкотворы-стряпчие предпочтительнее секундантов, чем бесконечно скучная тяжба лучше русской рулетки?

Когда-то камертоном справедливости был жрец или царь, но сегодня мы охотнее доверяем судьбу бездушной машине, участвуя в судебном спектакле и следуя наставлениям суфлёра из адвокатской конторы. Наша вера в судейскую мантию поистине безгранична! Однако каждый процесс сродни кафкианскому, всякий, кто столкнулся с законом, знает, что любого можно осудить и зарезать, как собаку.

Как человеку судить людей? У каждого своя правда. «Не судите, да не судимы будете», - учит Христос. «Что есть истина?» - по-своему вторит ему иудейский прокуратор, как никто понимающий ангажированность любого суда.

В одном фантастическом обществе, где поклонялись Случаю, бал правила лотерея. Правосудие вершилось там с помощью белых и чёрных шаров, которые наугад доставали из слепого мешка.

И это, на мой взгляд, ничуть не уводило от справедливости.

Человечество живёт мифами, которые, как изморозь на стекле, то захватывают огромную площадь, то ютятся в углу. И всегда стираются. Коллективные мифы существуют дольше личных, которые, как отдельные снежинки, попадая на стекло, тают. Христианство в своих бесчисленных вариациях существует тысячи лет, так называемая «своя вера» бесследно исчезает вместе с тем единственным, кто её исповедовал. Сколько одиноких мыслителей сгинуло в провинциальном захолустье! Сколько мировоззрений! Продлить время жизни собственный миф может лишь вплетаясь в рисунок большого - штрихом, деталью, оттенком. Кто бы помнил Лютера без Христа, Исмаила без Мохаммеда, Нагрджуну без Будды?

Живучесть мифа, его энергия, память о нём определяются количеством его адептов и их стойкостью, как было на заре ислама и в раннем христианстве. Но даже некогда могучие мифы обречены стать тенями, культурным архивом. «Авеста» числит за собой лишь эстетических поклонников, костры с разделявшими учение Мани давно остыли. А кого ныне вдохновит Нагорная проповедь или наставления в роще Бенареса? У современного мифа радужные краски, он не терпит красного - цвета крови, и чёрного - цвета смерти. Декларируя «мягкие ценности», он убаюкивает, будто детская сказка. Он не требует жертвенности, не призывает к геройству, его предназначение - забытье. Если старые мифы пробивали себе дорогу жизнями тысяч миссионеров, то за современными стоят электронные СМИ с их мгновенным обращением к миллионной аудитории. Глубина уступила широте, однако идти против сегодняшних мифов также опасно, как быть атеистом во времена инквизиции.

Не цивилизации слагают мифы, но мифы создают цивилизации. Греческая родилась из гомеровского эпоса, христианская сложилась вокруг Распятия, мусульманская возникла из откровений Корана, коммунистическая - из идей утопистов. Мифологизированное сознание отличает нас от роботов. Разрушая, разоблачая старые мифы, современность создаёт свои. Это мифы-однодневки о деятельности правительств и похождениях «звёзд». Десакрализация древних мифов, религиозных и культурных, - одно из направлений современного искусства, взявшего в поводыри бесконечную погоню за инновацией.

Мифы принадлежат коллективной памяти. Пополняя копилку иллюзий, они ткут один бесконечный Миф.

Эта тема настолько исчерпала себя, что перешла в свою противоположность: многие упиваются этой трагедией, наполняясь пафосом отчаяния, с тайным сладострастием спешат забросать комьями ещё свежую могилу. Я не из их числа. Мне больно видеть гаснущие блики, безобразное кривлянье заката, я прихожу в ужас от того, что мне выпало наблюдать агонию солнца, освещавшего века. Искусство отражает жизнь даже своим отсутствием. Но движение бытия сдаёт прошлое в архив, наступила фаза визуальной культуры, когда людей уха сменили люди глаз. Сегодня литература активно подстраивается под стилистику компьютерных игр, а книга всё больше походит на одноразовый шприц: её главное достоинство - стерильность, она не должна оставлять по себе никаких следов. Апофеоз функциональности, она сузилась до развлечения, где угодливо продумано всё: от крупного шрифта до басенной морали и лексики новорождённого. Можно долго плести венок горьких упрёков, хуля современность, можно долго сетовать, что эра технокультуры возвестила торжество серости, что цивилизация переняла суррогат американского «melting pot» из самонадеянной науки, неуёмной веры в технократию и очаровательной простоты пуританской морали - сделать ничего нельзя. Искусство словесности умирает не потому, что его жрецы перестали вдруг понимать, что талант возвышает рассказчика над переменчивым флюгером слов и невнятицей случайно произнесённых истин, а из-за всеобщей пресыщенности, из-за того, что читателя сменил потребитель. Скука сердец и отсутствие интереса ко всему, что возвышается над убожеством суеты, что хотя бы отдалённо напоминает о метафизике, об изнанке вещей - вот корень зла. Повсюду слышны интонации молодцеватой посредственности - это трубят ангелы эстетического апокалипсиса. Нет отклика, нет отдачи. Причины невостребованности Искусства в скрытой апатии, и на нашу долю выпало лишь бремя утраченного. Изменить ситуацию, когда обывателя устраивает электронная лира и пение механических сирен, мы не в силах, подобно предкам, мы покорны слепой судьбе. При этом дегуманизация искусства, как и гибель богов, лишь примета грядущего, веха на нашем пути. Венчает ли она эволюцию или это симптом самоликвидации, покажет будущее.

Технический прогресс тысячелетиями обуславливался прогрессом духа: Ньютон, до скончания лет не оставлявший богословских штудий, был продуктом рационалистической философии, Евклидовы построения вторили Аристотелевым силлогизмам и пропорциям Праксителя. ХХ век разделил их. Человек и машина поменялись местами. Мы уже не едем на поезде, но бежим за ним. Быть может, следующая генерация хозяев планеты будет железной, как пророчествует Голливуд? Быть может, наша цивилизация, открывшаяся железным веком, им же и закончится? Как знать, но это вписывается в логику бездуховной эволюции, компьютерный голем - прямой наследник духовной нищеты. При этом я не луддит - бунтовать против средств производства бессмысленно. Однако мириться с ролью всадника, которого оседлала лошадь, унизительно.