– (Но ведь…)

– Да подожди ты. Сейчас как раз вносят пирог и все собираются петь «С днем рождения». Я спою вместе с ними, для тебя.

Пока они занимались этими делами, я натянул штаны и прошел в столовую. По корабельному времени была глубокая ночь, но одна лампочка там горела. При ее свете я рассмотрел часы и календари – так и есть, по Гринвичу был наш день рождения, а если гринвичское время пересчитать на наше, домашнее, там сейчас как раз обед.

Но это же не мой день рождения. Я живу по другому времени, это неправильно.

– Задул все с одного раза, – счастливым голосом объявил Пэт. – Теперь-то уж мы обязательно продержимся еще год. Мама спрашивает, испекли ли тебе пирог?

– (Скажи ей, что да.) – Ничего, конечно, не пекли, но я был не в настроении объяснять, что и почему. Мама легко начинает нервничать, даже если ей не объясняешь Эйнштейновскую концепцию времени. А вот Пэт мог бы и сам понять. Родители подарили Пэту новые часы. Кроме того, как он мне сообщил, была еще коробка конфет, подписанная на мое имя – я разрешаю открыть ее и пустить по кругу?

– (Валяйте.) – Я уж и не знал, то ли быть благодарным, то ли обидеться за «подарок», которого я не могу ни потрогать, ни увидеть. Чуть позднее я сказал Пэту, что мне надо спать и, пожалуйста, скажи всем «спокойной ночи» и «спасибо» от меня. Но спать я не стал, я просто лежал, пока в коридорах корабля не зажглись огни.

Через неделю на нашем столе был для меня праздничный пирог, все спели мне «С днем рождения» и надарили – с самыми наилучшими намерениями – уйму совершенно бесполезных подарков – много ли можно подарить человеку на борту корабля, когда все вы питаетесь в одной столовой и все, что вам нужно, берете с одних и тех же складов. Я встал и сказал всем спасибо, потом кто-то заорал «Речь», а потом я танцевал с девушками. И все-таки я не чувствовал радости от своего дня рождения, потому что тогда, несколько дней назад, у меня уже был день рождения.

На следующий, кажется, день дядя Стив зашел ко мне в каюту.

– Где это Вы скрываетесь, юноша?

– Чего? Нигде.

– Вот и я так думаю. – Он расположился на моем стуле, а я снова уселся на койку. – Как только я ни начну тебя высматривать, тебя всегда нигде нет. Ты же не все свое время стоишь вахты и работаешь. Так где же ты?

Я не ответил. Где, где. Там, где я чаще всего бываю, на койке, разглядывая потолок. Дядя Стив продолжал:

– Я уже давно понял, что, если кто-нибудь на борту корабля приобретает привычку забиваться в угол, не надо ему мешать. Одно из двух: или он справляется с этим сам, или он в один прекрасный день выйдет через шлюз наружу, не заботясь о таких «мелочах», как скафандр. Как бы там ни было, он не хочет, чтобы его трогали. Но ты – сын моей сестренки, я за тебя отвечаю. В чем дело? По вечерам ты никогда не появляешься там, где остальные развлекаются, физиономия у тебя вытянулась, смотреть тоскливо. В чем дело?

– У меня все в порядке, – со злостью крикнул я. Дядя Стив презрительно выругался.

– Да ты колись, парень. Ты совсем изменился с того времени, как пропал «Васко». Из-за этого? Нервишки сдают? Если так, то у Доктора Деверо есть уйма синтетической отваги. В таблетках. Совсем не обязательно, чтобы кто-нибудь знал, что ты их глотаешь – и стыдиться тут нечего, у любого нервы могут сдать. Не хочу даже и рассказывать тебе, в какой отвратительной форме это было у меня, когда я первый раз попал в заварушку.

– Нет, не думаю, что это страх. – Про себя я подумал, а может и вправду? – Дядя Стив, а что случилось с «Васко»?

Он пожал плечами.

– То ли факел сорвался, то ли врезались во что-нибудь.

– Но ведь факел не может сорваться… ведь правда, не может? А врезаться там не во что.

– Верно. И то и другое. Ну а если факел сорвался? В крохотную долю секунды корабль вспыхнет, как этакая маленькая Nova. Легче способа умереть и не придумаешь. Что касается второго, то все произойдет почти так же быстро, не успеешь и заметить. Ты задумывался когда-нибудь, сколько кинетической энергии мы набрали в эту посудину при такой скорости? Док Бэбкок говорил, что когда мы достигнем скорости света, то станем просто-напросто, если смотреть снаружи, плоским волновым фронтом, хотя внутри будем весело и жизнерадостно есть картошку, ничего такого не ощущая.

– Только скорости этой мы никогда не достигнем.

– Доктор тоже подчеркивал это. Мне надо было сказать «если». Так тебя это беспокоит? Боишься, что летим-летим, а потом – ТРАХ! Как «Васко»? Если ты этого боишься, то подумай о том, что почти все способы умереть в своей постели хуже. Особенно если ты будешь настолько дураком, что умрешь от старости. Я лично надеюсь этого избежать.

Мы поговорили еще, но ни до чего не договорились. На прощание он пригрозил, что будет вытаскивать меня из каюты, если я буду проводить там слишком много времени. Думаю, дядя Стив пожаловался на меня Доктору Деверо, хотя оба они яростно это отрицали.

Как бы там ни было, назавтра Доктор Деверо остановил меня, отвел к себе в каюту, усадил и начал со мной беседовать. Каюта у него была большая, удобная и неряшливая; он никогда никого не принимал в лазарете.

Тут я сразу поинтересовался, чем обязан. Доктор с невинным видом широко раскрыл свои лягушачьи глазки.

– Да просто встретил тебя. Том. – Он приподнял со стола пачку перфокарт. – Видишь? Вот со сколькими я беседовал на этой неделе. Надо же делать вид, что я честно отрабатываю свою зарплату.

– Ну, на меня не стоит зря тратить время. У меня все отлично.

– Да я же просто обожаю зря тратить время. Знаешь, психология – отличное занятие. Не надо, подобно хирургу, драить свои руки мылом и пемзой, не надо заглядывать в чьи-то грязные глотки, сиди себе да притворяйся, что слушаешь, как тебе рассказывают, что, дескать, будучи маленьким мальчиком, я не любил играть с другими маленькими мальчиками. А теперь поговори со мной немного. Расскажи мне все, что угодно, что тебе хочется рассказать, а я пока подремлю малость. Если ты будешь говорить достаточно долго, я сумею отдохнуть после покера, за которым провел эту ночь, и в то же время выполню дневную норму работы.

Я старался и говорить, и ничего не рассказывать при этом. Пока я усердствовал, меня окликнул Пэт. Я сказал ему позвонить потом, я занят. Доктор Деверо следил за моим лицом и неожиданно спросил:

– О чем это ты думал?

Я объяснил ему, что это не спешно, просто брат хотел со мной поговорить.

– Хм… Том, расскажи мне немного о своем брате. У меня как-то все не было в Цюрихе времени получше с ним познакомиться.

И не успел я опомниться, как оказалось, что я наговорил Доктору уйму всего про нас с Пэтом. Почему-то рассказывать ему было очень легко. Два раза мне уже казалось, что он заснул, но как только я замолкал, Доктор просыпался, что-нибудь спрашивал, и все начиналось сначала.

В конце концов он сказал:

– Знаешь, Том, идентичные близнецы исключительно интересны для психолога – уж не будем говорить про генетиков, социологов и биохимиков. В начале, когда вы происходите из одной и той же яйцеклетки, вы настолько одинаковы, насколько это вообще возможно для биологических структур. А потом вы становитесь двумя разными личностями. Появляются ли эти различия в результате воздействия среды? Или тут действует еще какой-нибудь фактор?

Я немного поразмыслил:

– Вы хотите сказать «душа», доктор?

– Ммм… спроси меня лучше в ту пятницу. У людей бывают иногда собственные, очень личные взгляды, сильно отличающиеся от их научных, принародных мнений. Ладно. Дело в том, что вы, близнецы-телепаты, – очень интересные объекты. Я сильно подозреваю, что сопутствующие результаты проекта Лебенсраум будут, как и обычно, значительно существеннее планируемых результатов.

– Какие результаты? Простите, я не расслышал.

– Что? Сопутствующие. Когда идешь накопать червей и натыкаешься на золото. В науке происходит сплошь и рядом. Именно поэтому «бесполезная» чистая наука значительно полезнее «практичной». Но поговорим лучше о тебе. Я не могу помочь тебе справиться с твоими проблемами – ты должен сделать это сам. Но давай попритворяемся немного, что я все-таки могу, надо же чем-то оправдывать деньги, которые мне платят. Так вот, два обстоятельства очевидны абсолютно: первое, что ты не любишь своего брата.