Джордж наблюдал за моей реакцией, но тут выкрикнули наши имена, и мы двинулись к пропускному пункту.

Сначала взвесили Джорджа, Молли и Пегги, потом пришла моя очередь. Багаж у меня был тютелька в тютельку, и я шагнул на весы. Ну надо же – сто тридцать один и одна десятая фунта! Вполне мог съесть еще конфетку.

– В норме! – сказал таможенник, поднял на меня глаза и удивился: – Что ты напялил на себя, сынок?

Закатанный левый рукав скаутской формы предательски вылез из-под короткого рукава космического костюма, сияя нашивками, словно сигнальными огнями. Я ничего не ответил. Таможенник пощупал валики у меня на руках и заявил:

– Парень, ты что, в арктическую экспедицию собрался? Неудивительно, что ты весь мокрый. А известно тебе, что ничего лишнего на себя надевать не положено?

К нам подошел отец, спросил, в чем дело. Я молчал, ощущая, как уши наливаются жаром. Таможенник тем временем провел переговоры со своим помощником, потом позвонил куда-то и наконец объявил:

– Все нормально. Охота париться в этой чертовой коже – валяй, дело твое. Следующий!

Я потрусил вперед, чувствуя себя последним идиотом. Мы зашли в здание космопорта, взобрались наверх по пандусу. Слава Богу, здесь было прохладно. Через пару минут мы очутились в помещении для посадки, прямо под кораблем. Им оказался «Бифрост». Из-под земли высунулся посадочный лифт, остановился у пассажирской платформы, и мы всем скопом втиснулись в него. Организовано все было четко. Багаж у нас отобрали в помещении для посадки, а пассажиров распределили по весовым категориям, так что нас с отцом опять разделили. Меня поместили на верхней палубе, сразу за рубкой управления. Я нашел свое место, кресло 14-Д, и отправился поглазеть в иллюминатор на «Дедал» с «Икаром».

Проворная маленькая стюардесса, ростом чуть выше кузнечика, проверила пассажиров по списку и предложила сделать укол от космической болезни. Я поблагодарил и отказался.

– Приходилось уже бывать в космосе? – спросила она.

Я признался, что нет, не приходилось.

– Тогда лучше сделайте укол.

Я сказал, что привык к полетам – я, как-никак, пилот; тошнить меня не будет. Правда, я умолчал о том, что летал только на вертолетах. Стюардесса пожала плечами и пошла дальше.

– «Дедал» к взлету готов! – объявил динамик.

Я прильнул к иллюминатору, чтобы не пропустить старт.

«Дедал» стоял где-то в четверти мили от нас и немного повыше. Красивый, четкий силуэт, блестящий в лучах восходящего солнца. За кораблем, направо, в конце поля на блокпосте зажегся зеленый свет.

Корабль чуть-чуть накренился к югу, буквально на несколько градусов. Снизу вырвалось пламя, сначала оранжевое, потом ослепительно белое. Разлилось по полю, и его тут же поглотили вентиляционные отверстия. «Дедал» оторвался от земли.

Мгновение он висел в воздухе – видно было, как колеблются очертания холмов в струях, вырывающихся из дюз, – а потом исчез.

Именно так – исчез. Вспорхнул, как испуганная птица, прочертил в небе белую полоску и скрылся из виду, хотя рев его двигателей все еще был слышен у нас на палубе.

В ушах у меня звенело. За спиной раздался чей-то голос:

– Но я же не позавтракала! Капитану придется подождать. Скажи ему, Джозеф!

Старая знакомая! Та самая недотепа, которая не знала, что «Мейфлауэр» не приземляется на планетах. Муженек попытался ее урезонить, но где там! Она воззвала к стюардессе.

– Но, мадам, – услышал я голос стюардессы, – капитан не может сейчас разговаривать с вами. Он готовится к старту.

Это не возымело никакого действия. В конце концов стюардессе пришлось торжественно пообещать, что завтрак будет подан сразу после старта. Я навострил уши: надо мне тоже сделать заказ.

Через двадцать минут стартовал «Икар», а потом опять врубился динамик:

– Внимание! Всем занять свои места, приготовиться к старту! Я вернулся к креслу, стюардесса проверила, все ли пристегнулись, предупредила, чтобы без разрешения никто не расстегивал ремни, и ушла на нижнюю палубу.

Я почувствовал, как заложило уши, а затем корабль тихонько вздохнул. Я сглотнул слюну, потом еще и еще. Из корабля выкачивали воздух, заполняя отсеки стандартной кислородно-гелиевой смесью с давлением вполовину меньшим, чем над уровнем моря. Женщине – той самой – это явно не понравилось.

– Джозеф, – заныла она, – у меня голова разламывается! Джозеф, мне нечем дышать! Сделай же что-нибудь!

Она вцепилась в свои ремни и приподнялась. Муж, уложил ее обратно. «Бифрост» слегка наклонился, и динамик возвестил;

– Три минуты до старта!

Помолчал и после томительно долгой паузы ожил вновь:

– Одна минута до старта!

И тут же другой голос начал отсчет;

– Пятьдесят девять! Пятьдесят восемь! Пятьдесят семь!

Сердце у меня билось так громко, что заглушало все звуки. А голос продолжал считать:

– Тридцать пять! Тридцать четыре! Тридцать три! Тридцать два! Тридцать один! Полминуты! Двадцать девять! Двадцать восемь!

И наконец:

– Десять!

– Девять!

– Восемь!

– Семь!

– И шесть!

– И пять!

– И четыре!

– И три!

– И два…

Слово «один», или «старт», или что они там обычно говорят, я так и не услышал. В этот момент на меня что-то свалилось и намертво придавило к креслу. Однажды, когда мы с друзьями лазили по пещере, с потолка обрушилась земля, так что меня еле откопали. Нечто подобное я чувствовал и сейчас – только никто и не думал меня откалывать.

В груди жгло огнем. Ребра трещали – того и гляди сломаются. Я не мог шевельнуть даже пальцем. Попробовал вдохнуть – и тоже не смог. В общем-то не скажу, чтобы я испугался, поскольку знал, что стартовать мы будем с высокими перегрузками, но неприятно было ужасно. С трудом повернув голову, я увидел, что небо залито багровым заревом. Прямо на глазах оно почернело – и вокруг появились звезды, миллионы звезд, хотя Солнце продолжало ослепительно сиять через иллюминатор.

Двигатели ревели как сумасшедшие; потом вдруг разом стихли и воцарилась тишина. Говорят, в старинных ракетах рев был слышен даже тогда, когда корабль переходил на сверхзвуковую скорость. Но на «Бифросте» стало тихо, как в подушке, набитой перьями.

Делать было нечего – оставалось только лежать, пялиться в иллюминатор, втягивать в себя воздух и стараться не думать о тяжести, взгромоздившейся на грудь.

И вдруг, совершенно неожиданно, желудок подпрыгнул к горлу и я сделался невесомым.

Невесомость, да еще испытанная впервые в жизни, штука неприятная, доложу я вам. Конечно, привыкнуть к ней можно. А не привыкнешь – придется голодать. Бывалые космонавты утверждают даже, что им нравится невесомость. Мол, пара часов сна в таком состоянии заменяет целую ночь на Земле. Ну, привыкнуть-то я привык, но не скажу, чтобы мне это нравилось.

На взлет «Бифросту» понадобилось около трех минут. Но нам они показались бесконечными из-за ускорения, которое достигло чуть ли не шести «g». Затем около трех часов корабль провел на свободной орбите, и все это время мы падали в пустоту, пока капитан не начал маневрировать, направляя нас к «Мейфлауэру».

Другими словами, более двадцати тысяч миль мы падали вверх. Звучит, конечно, глупо. Все знают, что нельзя падать вверх; падают вниз. Но было время, когда все знали, что Земля плоская.

Мы падали вверх.

Как и все нормальные люди, я проходил по физике основы космической баллистики и начитался всяких историй о том, как космонавты плавают внутри корабля, когда он находится в свободном полете. Но это надо почувствовать на собственной шкуре, чтобы понять как следует.

Возьмем, к примеру, миссис Тарбаттон – ту самую даму, которая требовала завтрак. Полагаю, она, как и все, ходила в школу. И тем не менее, продолжала настаивать, что капитан обязан сделать что-нибудь. Что он мог сделать – одному Богу известно; разве только найти для нее небольшой астероид.