– Если мы пересечем этот маленький глетчер, то сможем добраться до ущелья.

– Зачем?

– Мне кажется, оно ведет в другую долину – а вдруг она лучше нашей? Туда никто не поднимался, я знаю, сам был членом топобанды.

– Я как раз пытаюсь помочь тебе забыть прошлое, – сказал я. – Слушай, на кой нам сдалась эта долина? На Ганимеде сотня тысяч долин, которые никто не видел. Ты что, серьезно туда намылился?

Мне неохота было лезть в ущелье и удаляться от лагеря. Есть что-то гнетущее в девственных ганимедских пейзажах. Тут так тихо – тише, чем в библиотеке. Не то что на Земле – там всегда слышны какие-то звуки, даже в пустыне. Проходит час-другой, и это безмолвие, и голые скалы, и лед, и кратеры начинают действовать мне на нервы.

– Пошли! Не дрейфь! – сказал Хэнк и полез наверх.

Ущелье не вело ни в какую долину; оно образовывало нечто вроде коридора в горах. Одна стена была поразительно ровная, будто кем-то обтесанная. Мы прошли вперед, а потом я решил повернуть обратно и остановился, чтобы позвать Хэнка, который вскарабкался на выступ на противоположной стене, намереваясь запечатлеть картину на пленке. Я повернулся – в глазах мелькнуло цветное пятно. Я подошел поближе. Это были кристаллы. Я уставился на них, а они, казалось, на меня.

– Эй, Хенк! – позвал я. – Давай сюда на полусогнутых!

– В чем дело?

– Иди сюда! Здесь есть что щелкнуть! Он спустился и подошел ко мне. Ахнул, затаил дыхание, потом наконец выдохнул:

– Черт! Зажарьте меня в пятницу!

И принялся щелкать затвором. Я в жизни не видал таких кристаллов, даже сталактиты в пещерах не шли ни в какое сравнение. Кристаллы были шестигранные, изредка попадались четырехгранные, а некоторые сверкали аж двенадцатью гранями. Их было видимо-невидимо – от маленьких, похожих на грибочки, до стройных длинных клинков по колено высотой. Потом мы нашли и по грудь.

Это были не просто призмы – они ветвились, изгибались… но что нас вконец сразило, так это расцветка.

Они сияли всеми цветами радуги и на глазах меняли окраску. В конце концов мы пришли к выводу, что они вообще бесцветны, просто преломляют свет. По крайней мере, так утверждал Хэнк.

Он отснял целую пленку и сказал:

– Пошли посмотрим, откуда они растут.

Мне не хотелось. Меня вымотал подъем, а правый бок давал о себе знать на каждом шагу. Наверное, у меня кружилась голова: когда я смотрел на кристаллы, они начинали водить хоровод, и мне приходилось прищуриваться, чтобы их остановить.

Но Хэнк уже поскакал вперед, и я последовал за ним. Кристаллы, похоже, гнездились поблизости от ущелья, которое весной превращалось в русло потока. Очевидно, им нужна вода. Вскоре нам преградил дорогу ледниковый нанос на дне ущелья – толстый, древний ледник, прикрытый сверху тонким слоем прошлогоднего снега. Кристаллы проделали в нем проход и по бокам тоже расчистили пространство по нескольку футов.

Мы устремились вперед. Хэнк поскользнулся и ухватился за кристалл. Тот надломился с громким ясным звоном, будто серебряный колокольчик. Хэнк выпрямился и тупо уставился на свою руку. На пальцах и ладони темнели параллельные порезы.

– Это послужит тебе уроком, – сказал я, вытащил пакет первой помощи и забинтовал ему руку. – Пошли назад.

– Ерунда! Из-за нескольких царапин? Только вперед!

– Слушай, Хэнк, я хочу вернуться. Мне что-то нехорошо.

– В чем дело?

– Живот болит.

– Ты слишком много лопаешь, в этом вся проблема. Тебе полезно маленько порастрястись.

– Нет, Хэнк. Мне нужно вернуться.

Он поглядел вверх, помялся и сказал:

– Билл, сдается мне, я вижу, откуда растут кристаллы. Это недалеко. Ты подожди здесь, а я сбегаю на разведку. Вернусь – и сразу рванем в лагерь. Я быстро, честное слово.

– О’кей, – согласился я.

Хэнк полез наверх, я немного постоял и поволокся следом. Еще в бытность мою «волчонком» мне накрепко вбили в голову, что по незнакомой местности нельзя ходить поодиночке.

Через пару минут я услышал его вопли. Поднял глаза и увидел, что Хэнк стоит перед большой черной дырой в утесе.

– Что стряслось? – крикнул я. В ответ послышалось что-то вроде:

– Офонареть можно! Застрелиться и не жить!

– Да что стряслось-то? – раздраженно повторил я и полез к нему. Мы стояли перед входом в пещеру. Кристаллы доходили до самого отверстия, образовывали у порога густые заросли, но внутрь не входили. На дне ущелья лежал плоский камень размерами с монолиты Стонхенджа, словно сброшенный туда сильным толчком во время землетрясения. Видно было, как он срезал утес, открыв вход в пещеру. Срез выглядел таким гладким и ровным, будто его отполировали древние египтяне.

Но мы смотрели не на него. Мы смотрели в пещеру.

Там было темно, однако рассеянный свет, отраженный от дна ущелья и дальней стены, все же проникал внутрь. Когда глаза привыкли к потемкам, я увидел, куда уставился Хэнк и почему он так орал.

В пещере были предметы – не природного происхождения. Я не могу сказать, что за предметы, потому что ничего подобного в жизни не видел, ни живьем, ни на снимках, и даже не слыхал про такое. Как вы опишете то, о чем не имеете ни малейшего представления и для чего не существует слов? Глаз не в состоянии даже верно схватить предмет, когда видит его впервые. Единственное, что я могу сказать; это были не камни, не растения и не животные. Это были искусственные предметы, сделанные людьми. Впрочем, не обязательно людьми, но что искусственные, это точно.

Мне ужасно захотелось подобраться к ним поближе и разглядеть получше. Я даже забыл про боль в животе. Хэнк тоже забыл. И выпалил свое обычное.

– Пошли! Аида за мной!

– Но как? – спросил я.

– Господи, да мы просто… – Он прервался и снова поглядел на вход. – Ну, мы обойдем… Нет. Хм… Билл, придется обломать парочку кристаллов и пройти прямо через них. Другого пути нет.

– Одной порезанной ладони тебе недостаточно?

– А я их камнем. Вообще-то это варварство – они такие симпатяги! Но придется.

– Не думаю, что тебе удастся сломать эти громадины. К тому же ставлю два против одного, что они прорежут тебе ботинки не хуже бритвы.

– Я все-таки рискну – Он поднял увесистый булыжник и провел эксперимент. Я оказался прав по всем статьям. Хэнк остановился и, тихо насвистывая, обдумал ситуацию. – Билл!

– Да?

– Видишь этот узенький карниз над входом?

– И что же?

– Слева он выступает за кристаллы. Я сложу под ним кучу камней, мы заберемся на карниз, пройдем по нему и спрыгнем прямо у входа в пещеру. Кристаллы дотуда не доходят.

– Но как мы из нее выберемся?

– Сложим в кучу те штуковины, что там виднеются, и снова залезем на карниз. А не получится – заберешься ко мне на плечи и спустишь ремень или еще чего-нибудь.

Может, я и возразил бы, если бы сохранил способность соображать. Но мы попробовали, и план сработал – до того момента, когда я повис, уцепившись за карниз, над входом в пещеру.

Острая боль пронзила мне бок, и я разжал ладони.

Очухался я от того, что Хэнк немилосердно тряс меня за плечи.

– Отстань! – рявкнул я.

– Ты вырубился, – сказал он. – Вот уж не думал, что ты такой неуклюжий. Я ничего не ответил. Просто поджал к животу колени и закрыл глаза. Хэнк снова принялся меня трясти.

– Ты не хочешь посмотреть, что там, в пещере?

Я отпихнул его.

– Не хочу смотреть даже на царицу Савскую! Ты что, не видишь – мне хреново!

Должно быть, я отключился. А когда очнулся, то увидел, что Хэнк сидит передо мной по-турецки и держит в руке мой фонарик.

– Здоров же ты спать, дружок, – ласково сказал он. – Стало получше?

– Не очень.

– Постарайся собраться с силами, Билл. Пойдем со мной. Ты должен это увидеть. Ты не поверишь своим глазам. Это величайшее открытие со времен… со времен… В общем, неважно. Колумб – просто младенец. Мы с тобой знамениты, Билл.

– Это ты знаменитый, – сказал я. – А я больной.

– Где у тебя болит?