Киран не был ни дураком, ни романтиком. Это правда, что смерть Трайса ничего бы не принесла ему. Это бы не сделало его счастливым, не успокоило его. Но именно сейчас он готов был убить его и сделал бы это, а не строил из себя кровожадного одержимого мстителя. Сейчас, когда его Соль оказалась жива, это было особенно важно — уничтожить того, кто мог причинить ей вред. Но… Но он умирал вместе с ним. Стоило коснуться Даром того, кто однажды пытался собрать их силу, как он чувствовал, что эта самая сила точно петлей затягивается на его шее. Он узнал об этом случайно и довольно давно. Именно тогда он понял, что Трайс будет жить до самого конца, пока все задуманное им не свершится. Он с удовольствием закончил бы свой путь так. Это было бы его успокоением в конце пути. Он не знал, как его дар отреагирует, если кто-то другой прикончит мерзавца, потому и впрямь берег его. Какая ирония. Чем же он сам лучше паразита, в которого превратился Трайс после сорванного эксперимента? Чем, если вынужден беречь это отродье и смотреть на творимые им бесчинства, лишь бы выжить самому и прийти к своей цели? Он скатывался на то же самое дно, где были те, кого он ненавидел. За эти годы он слишком погряз в этом во всем, чтобы теперь иметь право на сомнения и надежду быть рядом с ней. Но было и еще кое-что, чего он не знал… Связал ли Трайс и Соль своим заклятием? Как все это отразится на ней? Но он узнает, обязательно узнает и поступит правильно.

Глубоко вздохнув, Киран выпрямился, и зашагал по уходящему вверх туннелю. Его новый дом ждал его.

ГЛАВА 4

— Такое ощущение, что ты просто гладишь ее по голове, — поделился Кит, наблюдая за тем, как я перебираю пальцами тонкие волосы Терезы.

— Хм, — усмехнулась я, посмотрев на парня. — Я не очень люблю трогать людей без особой нужды, — фыркнула я. — Но сейчас она слишком слаба, чтобы получать мою энергию в полной мере. Я могла бы привести ее тело в норму всего за пару дней, если бы она не была так истощена. Потому лечу, проводя силу через волосы… Забавно выглядит, да?

— Ты похожа на шарманку, — с умным видом изрек пацан.

— Шарлатанку, дубина, — с таким же видом покивала я в ответ.

— И долго ты так будешь?

— До вечера, ночь — перерыв, завтра — полноценный контакт, послезавтра я шарахну ее как следует — и свободна, — махнула я рукой в сторону женщины, — лети, Тереза, на все четыре стороны за новыми болячками.

— И куда же ей идти? Кругом пески…

— Ты не волнуйся, — поспешила заверить я парня, — уроки прошлого учтены. Доведу до границы, дам денег и бодрящего оздоровительного пинка про запас.

— Тебе неинтересно, кто она? — всматриваясь в черты лица девушки, что сейчас лежала на постели, спросил Кит.

— Нет. Меня не интересует удивительный внутренний мир людей, ибо ничего удивительного там по большей части нет.

Кит легко улыбнулся и посмотрел на меня. Потом нервно затрясся и начал неприлично хихикать.

— Что? — возмущенно спросила я.

— Иногда ты говоришь такую непонятную хрень, — посмеивался он.

— А тебя не огорчает, что по большей части именно ты не въезжаешь в то, что я говорю? — поинтересовалась я.

Тем временем дверь в комнату, где находилась Тереза, приотворилась, и внутрь вошла молодая мать с младенцем на руках. Женщина выглядела странно: то ли настороженной и напряженной, то ли уставшей, что в принципе могло объясняться наличием грудного ребенка.

— Ты что-то хотела? — спросила я.

— Просто, — заговорила она, метнув немного нервный взгляд в сторону Терезы, — решила поинтересоваться, как она, — попыталась безмятежно улыбнуться бывшая рабыня.

Ее реакции остались незамеченными Китом, и мальчик принялся рассказывать то, что совсем скоро она поправится, в то время как я следила за тем, как реагирует на это женщина. Хотя я и не считала себя слишком умной в житейских делах, но кое-что уяснила для себя. Люди не интересуются друг другом, но всем кажется, что каждый встречный о них думает. Женщина время от времени поглядывала в сторону Терезы, и в такие моменты что-то менялось в ее взгляде. Так смотрят люди, которые видят угрозу в ком-то для себя.

— Шла б лучше мальцу задницу помыла, — прокряхтела я, тяжело поднимаясь с колен и вставая между кроватью с больной и рабыней. — Если попахивает так, представь, каково ему в этом лежать, — буркнула я.

— А? — непонимающе посмотрела она на меня.

— Она очень плоха сейчас, — кивнула я в сторону больной, — этой ночью все и решится: либо примет мою силу, либо нет. Так что иди и не отвлекай меня, сегодня еще поспать хочу, — буркнула я.

Конечно же, это было неправдой, но было слишком много «но», которые заставляли меня чувствовать себя настороженно. Что-то было не так, и что именно так беспокоило меня — я пока сказать не могла. Мне не нравилось, как эта женщина смотрит на Терезу. Не нравилось, что она интересуется ею. Не кем-то еще, а именно лежачей больной. Зачем ей это? Я достаточно видела в своей жизни, чтобы полагать, что это неспроста.

Стоило беглой рабыне выйти за дверь, как я тут же столкнулась с непонимающим взглядом Кита.

— Зачем ты ей сказала, что Тереза вот-вот умрет?

— Потому, — прикусила я губу, думая о том, стоит ли делиться с ребенком своими подозрениями. Для кого-то Кит был уже юношей, молодым мужчиной, но для меня… они все еще дети. — Я расскажу тебе завтра, а сейчас ступай спать.

Кит не пошевелился, продолжая молча смотреть мне в глаза.

— Я все равно не скажу, — покачала я головой.

— Я чувствую, — наконец заговорил он, — что ты многое недоговариваешь. И, что бы ты там ни думала, я не такой маленький и совсем не идиот.

— Ну, не совсем, но допустим, — пробормотала я, вновь садясь у изголовья кровати, где лежала Тереза.

— И я не глухой, — уже стоя у самой двери, высказался Кит и был таков.

— Знаю, — тяжело вздохнула я, продолжая поглаживать женщину по волосам. Даже их, казалось, покинула жизнь. Редкие, блеклые, ломкие. Кем бы ни являлась эта девушка когда-то, мне было безумно жаль ее сейчас. Люди говорят, что жалость — отвратительное чувство. Что они никогда бы не хотели испытать нечто подобное по отношению к себе. А я жалела ее и любого из своих пациентов всем своим сердцем, и каждый раз оно плакало вместе с ними.

* * *

Эрта сидела на кровати в выделенной ей комнате. Сейчас девушка боялась лишний раз пошевелиться, чтобы не потревожить своего спящего малыша и кого бы то ни было в этом странном месте. Она не понимала, какое сейчас время суток. В ее комнате царил закат. Невероятные оттенки багряного, нежно-розового, лилового и золотого окрасили небосклон за ее окном. Без умолку стрекотали цикады. Было душно. Хотя в столовой, где все они ели несколько часов назад, бушевала ночная буря. То и дело слышались раскаты грома, по стеклам окон стучал дождь такой силы, что было ощущение: еще немного, и стекло под этими хлесткими ударами треснет.

Она совершенно не понимала, во что ее угораздило вляпаться. Что это за странный дед, и куда он ее притащил? Но одно она знала точно: Лурес неспроста проложила для нее этот путь. Это шанс. Шанс отомстить той, что стала причиной ее падения. Да, именно эта Тереза, как все звали ее в этом месте, разрушила ее жизнь и возможность на счастье. Возятся с ней, даже понятия не имея, какую гадюку пригрели.

Девушка решительно встала с кровати, рассудив, что прошло достаточно времени, чтобы старик уснул, и, осторожно ступая, двинулась к выходу из комнаты. Идти куда-то далеко не было необходимости — ее поселили напротив комнаты, где разместили лежачую больную. Что она собиралась делать с ней? Убить? Почему, собственно, нет? Уж кто-кто, но эта заслужила! Если есть хоть малейший шанс, что дед вылечит и ее… Нет уж, она ждать не станет. Быть может, побоялась бы, если бы Тереза очнулась, а так и мороки меньше, и шанса на то, что она будет сопротивляться, нет. Это раньше женщина могла смотреть на нее как на ничтожество. Теперь же беспомощной была она сама. Слишком долго Эрта жила среди людей, которые, точно стая голодных акул, безошибочно определяли слабость в другом человеке. Стоило им почувствовать это, как жертву загоняли и разрывали. Она с семи лет была в рабстве и жила среди рабов. Вот только рабами они были перед господами, а друг другу — врагами, которые готовы бороться за место под солнцем любыми способами.