Очередное перемещение было столь же болезненным, но в этот раз я быстро пришла в себя. Я понимала, что дело вовсе не в магии, которую мог использовать Киран. Дело в нем самом. Что-то было не так. Столетия назад наша сила точно звенела, переливалась и вибрировала на одних частотах, стоило нам оказаться рядом. Сейчас было иначе. Я не могла точно понять, что именно не так. Будто стоило нам соприкоснуться на энергетическом уровне, как наши потоки силы начинали совершенно противоположное друг другу движение — разве такое возможно? Но больше всего я боялась узнать, что именно произошло с Кираном, что так изменило то исконное, недвижимое и истинное, что в нас было. Это не так, когда тебя пугает нечто скрытое и темное в близком человеке, заставляющее отвернуться от него. Я боялась, что меня, моей силы будет недостаточно, чтобы понять, помочь, исцелить…

В это утро меня в очередной раз поразил Кит. Пусть он не умел толком писать, читать и постоянно путал слова, находя им самый похабный эквивалент из возможных, но голова у него варила порой гораздо лучше, чем у многих ученых мужей.

— Лил, пойдем скорее, надо Джарреда проверить, — стоило нам оказаться у подножья скалы, как мальчик схватил волчицу за руку и потащил ко входу. — Ты там не засопливела? Когда я из подвалов вышел, у меня с носа текло аж страсть! Соплей тьма была! Просто надо, чтоб ты понюхала, где он может быть… — продолжал он посвящать Лил в план поисков ее напарника.

Киран стоял рядом со мной, провожая взглядом спешащего наверх мальчика. Неожиданно на его губах расцвела скупая улыбка.

— Кажется, наш потомок не обделен чувством такта?

— Интересно, в кого? — так же тихо поинтересовалась я.

— Понятия не имею, — покачал он головой.

Мы молча смотрели им вслед. Почему-то у меня возникло такое ощущение, что это последние секунды затишья перед тем, как каждому из нас придется вскрыть друг перед другом давно зарубцевавшиеся раны. Хотя нет, они никогда не зарастали. Точно гнойный абсцесс в самой глубине души, они просто ждали, когда их наконец-то вскроют и помогут очиститься и зажить.

— Последний раз я был здесь триста лет назад, — первым нарушил молчание Киран.

Я не торопила и не спрашивала. Сейчас я хотела услышать его историю. Я знала, что мое существование эти последние триста лет напоминало жизнь хранителя кладбища. Я хранила воспоминания, надежды, тела и прошлое. Пыталась закопать все это как можно глубже, не могла оставить и на день, не могла двигаться вперед и продолжала жить, точно все, что с нами произошло, не превратило меня в калеку. Я старалась быть живой, старалась склеить, удержать и не дать окончательно развеяться по ветру осколкам моей жизни и сердца. Иногда мне было так мучительно стыдно, что я все еще пытаюсь. Порой я и сама не понимала: зачем я это делаю? Но я старалась, очень сильно старалась удержаться, потому что просто любила эту жизнь, каждое ее проявление.

Иногда я думала: что произошло с нами тогда? Почему они не смогли зацепиться за этот мир и удержать свой дар? Что было такого во мне, за что я продолжала цепляться даже в то ужасное время? Почему жизнь в нищете, крови, среди боли и страха, продолжала быть чем-то, за что все еще стоило держаться? Кажется, только сейчас я понимала ответ. Все просто. Это была любовь.

— Я провела здесь последние триста лет, — тихо сказала я.

Я не хотела упрекать его, но, возможно, для него это прозвучало именно так. Он заглянул в мои глаза, и в его стояла такая боль, что я едва не задохнулась от нахлынувших на меня эмоций.

Иногда мне казалось, что я вынесла столько в этой жизни, что одним граммом боли больше, одним меньше — не принципиально. Но когда было больно ему… это совершенно иное. Справляться с подобным было невыносимо.

— Если бы я не был таким глупцом и не поверил бы им, я разделил бы с тобой каждый миг. Забрал бы твою боль. Я бы смог. Если однажды ты сможешь простить…

Моя ладонь осторожно коснулась его щеки, и я попыталась улыбнуться, пусть и выходило это весьма скверно с навернувшимися на глаза слезами.

— Я знаю, что произошло в тот день со мной. Я помню, что произошло с ними. Но еще я знаю кое-что… Я так хочу сказать это тебе… — сглотнув тяжелый ком в горле, я нашла в себе силы договорить, — спасибо. Просто спасибо, что ты выжил. Если ты решил извиняться, то выбрал не слишком благодарного слушателя. Я знаю об оттенках этой боли все, и единственное, о чем я могу мечтать сейчас, — что мы оба оставим ее позади. Я так устала от нее, от чувства вины: я не знаю причины, почему я до сих пор дышу, а они — нет! Я так устала, Киран, — на этих словах я оказалась в его объятьях.

Он взял меня на руки и опустился вместе со мной на песок, баюкая в своих объятьях, точно дитя. Его ладонь касалась моих волос, а я жадно впитывала в себя тепло его тела. Каждое его прикосновение возвращало меня домой, заставляло согреваться в это морозное утро.

Когда горизонт пронзил острый солнечный луч и тьма начала таять, преобразовываясь в нечто невообразимо прекрасное, я наконец-то смогла взять себя в руки. Эта ночь превратила меня в слюнявую мямлю. Какая прекрасная ночь, как же мне этого не хватало…

— Расскажи мне, — попросила я, нежась в его объятьях и смотря на то, как зарождается рассвет.

— Это совсем не интересная история, — прошептал он мне в волосы.

— Я спрашиваю не потому, что мне нечем себя больше развлечь, — усмехнулась я, — а ты не хочешь говорить вовсе не потому, что боишься, будто я усну посреди рассказа.

— Это так, — согласился он.

На некоторое время между нами повисла пауза. Если сказать честно, сейчас мне стало страшно. Очень. Конечно, мы не сможем стать просто знакомыми друг для друга. Это невозможно. Мы скованы общей судьбой, вечностью, любовью, прошлым, близкими, воспоминаниями… Да даже чтобы пересказать нашу жизнь и то, что было между нами, мне придется посвятить этому следующее столетие. Но… ведь бывает так у людей: когда они слишком долго существуют вдали друг от друга, то просто становятся чужими. Я привыкла думать, что знаю Кирана, как никто другой в этом мире. У меня никогда бы не возникло мысли, что он может стать чужим для меня. Но сейчас единственное, в чем я была уверена, — это мои чувства.

— Я скажу тебе это один-единственный раз, Киран Арт Соррен. Если ты вдруг решил, что я не услышу тебя, не смогу понять или принять то, что с тобой произошло, и ты решишь, что тебе удастся просто держать меня на расстоянии вытянутой руки, то тебе стоит вспомнить, что у тебя просто ничего не выйдет, и поэтому я тебе настоятельно советую не быть опрометчивым в решениях, — извернувшись в его объятиях, я смотрела ему прямо в глаза и говорила с интонацией как не одно столетие назад, когда между нами возникали разногласия.

Как любые супруги, мы могли ругаться, спорить, даже иногда противостоять друг другу, отстаивая свои интересы. И ему следовало вспомнить, что если он будет осторожничать, утаивать и пытаться избегать меня, то я в свою очередь объявлю на него охоту, в переносном смысле, конечно, — но он знал, на ком женился, так что я не виновата. У Кирана, как и у любого мужчины благородного происхождения, были особое воспитание и отношение к женщинам. Он привык быть опорой, в его понимании это он должен был быть защитой, стенами и убежищем для своей семьи. Это было хорошо и ценно. Но, я, как человек, воспитание которого было не столь строгим и благородство для которого было довольно размытым понятием, считала так: делай все, что можешь, и будет тебе счастье. А еще я никогда не пыталась спрятаться за спину того, кого любила. За свою семью я готова была бороться любыми способами.

Он смотрел на меня так тепло и печально, что мне стало не по себе. Ощущения были такими, что эта встреча — как предвестник настоящей разлуки. Он словно впитывал мой образ и слова и в ответ прощался со мной, точно извиняясь за то, что не может…

— Просто расскажи, — очень тихо попросила я.