В груди ледяной водой разливается паника. Однажды я снова проснусь. И похмелье будет тяжелым.

***

26

Погрязнув в грустных, приправленных предчувствиями мыслях, я не заметила, как Тимур вернулся — в замке поворачивается ключ, в прихожей загорается желтая лампочка. Прикрываю раму, спешу навстречу, пялюсь на него, как на призрака, и с облегчением вздыхаю:

— Ты долго. Неужели мама приехала?

— Нет… — он беззаботно улыбается, цепляет на золоченый крючок вешалку с костюмом в полиэтиленовом чехле и переводит дыхание. — Пойдем, побродим, Май? Там такая красота…

— Давай! — Охотно соглашаюсь. Поправляю шорты и топ, повязываю на талию толстовку, зашнуровываю кеды, и вот мы уже в обнимку едем в лифте, прислушиваясь к звукам за дверями соседей, выбегаем из подъезда и, свернув за угол, вразвалочку направляемся к полю за домами.

Мы часто гуляем здесь — медленно идем к недостижимой полосе горизонта, часами болтаем о повседневных вещах, милых мелочах и глобальных проблемах.

Мандраж отпускает, сорвавшиеся с катушек тревоги рассеиваются, как сигаретный дым. Не ко времени расшатались нервы, надо бы пропить курс успокоительных.

— У тебя все получится, слышишь, Тимур? Не переживай. Если не ты, то кто же заслуживает диплом с отличием? А потом… Это просто бумажка. Ты не собираешься связывать с той профессией жизнь!

Он кивает и, прищурившись, сосредоточенно смотрит вдаль.

— Я уже говорил: я хочу связать жизнь с тобой. Сразу после вручения гребаного диплома.

На сей раз в его голосе нет и намека на шутку, и я напрягаюсь.

— Сосредоточься на завтрашней защите, Тимур. Сейчас не лучшее время для принятия серьезных решений…

— Окей… — соглашается он. — Но я вернусь к этому разговору.

За теплотрассой, обмотанной блестящей фольгой, и поросшим вербой болотом на многие километры простирается бескрайний зеленый простор. Солнце опускается к горизонту, приобретая насыщенный кровавый оттенок, прохладный ветер с запахом прибитой дождем пыли путает волосы, уши закладывает непривычная умиротворяющая тишина.

— В сто сорок солнц закат пылал, в июль катилось лето… — мечтательно шепчет Тимур. Крепко держась за руки, мы бредем по высокой траве, болтаем на отвлеченные темы и смеемся, но страх холодным потом проступает на лбу и легкой тошнотой поднимается к горлу. Я не знаю, что со мной — мучительно вглядываюсь в безмятежные темные глаза Тимура, будто ищу в них подтверждение, что все будет хорошо. Хотя все и так хорошо!..

Хорошо настолько, что обостренные чувства не вмещаются в душе и проступают слезами на ресницах.

Внезапно Тимур останавливается, игриво спускает с моих плеч лямки топа и загадочно смотрит сверху вниз — как всегда, не могу прочитать его намерений, сердце екает, кровь приливает к щекам.

— Что ты делаешь? Не здесь…

— Почему нет? — он лукаво приподнимает бровь, но, усмехнувшись, отступает, достает из кармана джинсов смартфон и протирает пальцем экран. — Я просто… хочу тебя сфоткать.

Его фотоработы — наполненные парадоксами и неожиданными параллелями, скрытым смыслом, воздухом и светом, всегда завораживают. Он ни разу не предлагал мне побыть моделью, а я не настаивала, хотя, возможно, ощущала легкую досаду по этому поводу. Но сейчас протестую:

— Нет, Тимур. Ты с ума сошел?.. Я не в форме. Без макияжа. Видишь, какой ужас на голове…

— Посмотри на меня! — перебивает он, и я, увязнув в черном омуте горящих глаз, покорно затыкаюсь. Раздается щелчок фотокамеры.

— Я вернусь к нашему незаконченному разговору очень скоро, Май. Потому что ты — мой единственный смысл. Я люблю тебя.

Снова щелчок. От запахов летних цветов и духоты кружится голова.

— Спасибо тебе. За то, что не прошла мимо. За то, что поверила. Я не знал, что могу быть кому-то нужным просто так, потому что я — это я. Если ты согласишься, я каждый день, до самой смерти, буду говорить тебе спасибо.

От долгого пристального взгляда, убийственно искренних слов и вездесущего глазка камеры нет спасения — краснею, заправляю за уши растрепанные ветром волосы и чувствую себя абсолютно раздетой, обессиленной, с вывернутой наизнанку душой.

Он никогда не перестанет меня удивлять.

— Тимур, именно потому, что ты — это ты… все и стало возможным… — Наблюдаю за его длинными пальцами, порхающими над экраном, и внезапно улавливаю новую волну отчаяния, совершенно точно исходящую от него. — Я… не говорю тебе нет. Просто… дай время подумать!..

Он поднимает голову, молча рассматривает меня — в черных глазах последними закатными сполохами вспыхивают обожание, боль, тепло, тоска, сила, надежда и слабость, — и вдруг улыбается:

— Помнишь, ты тоже часто припирала меня к стенке вопросами, почему именно ты… — В мою ладонь опускается нагретый его рукой смартфон. — Кажется, теперь я смогу объяснить это на примере.

Справившись с учащенным дыханием, с любопытством заглядываю в экран и теряю дар речи — на фоне малинового неба, в лучах заходящего солнца стоит одинокий ангел. Бронзовая кожа, острые ключицы, длинная шея, приоткрытые губы, огромные встревоженные глаза. В ракурсе дело, или в таланте Тимура улавливать что-то мимолетное, невидимое, непостижимое, но девушка на фото невероятно красива. Красива настолько, что сжимается сердце.

«В. Моем. Сердце. Вечно. Май», — читаю название нового манифеста, и руки дрожат.

Как, как в здравом уме можно от него отказаться?..

— Об этой красоте я говорил… — быстро шепчет Тимур, смахивая с моего лица непослушную прядь. — Это ты. Я вижу тебя такой.

В солнечном сплетении что-то взрывается. Не в силах совладать с потоком слез, огромной признательностью, нежностью и любовью, отвожу глаза, возвращаю ему смартфон, сажусь на мягкую траву и прячу лицо за ладонями.

Все так невыносимо и пугающе просто. Когда он вернется к отложенному разговору, я соглашусь.

— Что с тобой? — Тимур опускается рядом, но я трясу головой и, сквозь накатившие рыдания, смеюсь:

— Ничего. Не обращай внимания. Просто ты знаешь толк в романтике… Ты пробьешь любую стену и добьешься своего. Ты точно инопланетянин, Тимур…

Всхлипываю и дрожу, выуживаю из кармана свой смартфон и навожу камеру на его безмятежное лицо. Делаю серию кадров, выбираю самый лучший и устанавливаю на заставку.

Чтобы видеть в минуты отчаяния. Просить совета. Мысленно говорить с ним.

Стремительно сгущается ночь, с болота тянет сыростью, простор за нашими спинами превратился в километры черной пустоты. Меня снова передергивает от предчувствий. В последние дни я странная — интуиция обострена до предела, эмоции то взлетают к облакам, то ухают вниз, ввергая в настоящую преисподнюю, глаза постоянно на мокром месте.

Тимур обвивает рукой мою талию и, глядя в темно-синее бархатное небо, вдруг озвучивает весьма странную идею:

— Давай съездим к твоей маме? Пора знакомиться.

— Я же говорила: она сложная. Не думаю, что… — с трудом собираю воедино разбредшиеся мысли, но Тимур перебивает:

— Не сложнее моей, поверь. Зря сомневаешься. Воспользуйся мной, шокируй… После такой выходки мать примет любой твой выбор. Я впрягусь в случае необходимости. Но ты и без меня можешь держать удар.

На миг воображаю вытянувшееся лицо мамы в момент знакомства с Тимуром, и его предложение внезапно становится крайне заманчивым. Отсутствие материнского одобрения — мой главный, глубинный, страх. Он поможет побороть и его. У нас есть шанс на будущее.

— Хорошо, — обнимаю его и уютно устраиваюсь на пахнущем солнцем плече. — Давай как-нибудь сделаем это.

Беспомощное зрение наконец привыкает к темноте и различает на небе россыпи звезд, невидимые в загазованной городской черте. Прирастаю дрожащим телом к горячему телу Тимура, вглядываюсь в их мерцающий слабый свет и качаюсь на волнах абсолютного счастья.

Провожу ладонью по ежику его бритого затылка, запускаю пальцы в густые волосы на макушке, подаюсь вперед, и, в кромешной темноте, по дыханию нахожу губами его губы.