Но злосчастное фото в наманикюренных пальцах его матери невозможно не принимать в расчет.

Черная толстовка, короткие клетчатые штаны, носки с надписью «бомж стайл» и видавшие виды кеды… Передо мной мальчишка, еще толком не вышедший из подросткового возраста!..

Я настолько противна себе, что рявкаю:

— Убери руки!

Тимур мгновенно отдергивает их и послушно прячет в карманы, но такое проявление покорности и мастерского владения собой лишь сильнее выбешивает.

Незаметно стираю со щеки предательскую слезу и, с трудом шевеля онемевшими губами, исступленно шиплю:

— Что ты несешь??? У тебя крыша поехала? Тебе девятнадцать, так и живи, как подобает возрасту. И… хватит приплетать свою мать! Она вообще не при делах!!!

— Тогда кто при делах, Май? — спокойно спрашивает Тимур.

Поднимаю голову, натыкаюсь на жесткий усталый взгляд и глупо моргаю — он видит меня насквозь, придавливает мощной энергетикой, авторитетом, глубинным пониманием моей заячьей натуры, и никакие мольбы, увещевания и призывы к здравому смыслу его не переубедят.

В окне первого этажа трусливо колышется занавесочка — похоже, у эпичной сцены имеются зрители. Что ж, это даже кстати. При случае Эльвира сможет расспросить очевидцев поподробней и убедиться — я честно исполнила свою часть уговора.

Уставившись в черноту за широким плечом Тимура, глубоко вдыхаю и начинаю представление:

— Не притворяйся, будто не догоняешь. Ты только что видел его своими глазами…

Тимур стоит как стена, но сжимает челюсти и рычит:

— Имеешь в виду этого мудилу?.. Откуда он взялся, Май?!

— Да какая разница!.. Он — это следствие. А причина в том, что ты мне надоел! — голос пропадает, на меня наваливается хандра. Я иррационально надеялась, что этого разговора не случится в реале, но Тимур не дал мне шанса его избежать.

— Вот, значит, как… Можешь объяснить, почему ты так резко переобулась? Кажется, я слишком тупой. — Он опять переходит на шепот. Ему больно… Статическое электричество покалывает кожу, сердце разрывается от тоски и захлебывается кровью, в мозгах пульсирует мигрень.

Я собираюсь выбить из Тимура все самое чистое и светлое, что в нем есть, отменить любовь, доверие, обещания и клятвы, обратить в упреки достоинства, и люто ненавижу себя.

Ненавижу его…

Потому что он не сдается, вынуждая причинять еще большую боль.

А еще я словно вижу себя со стороны — взлохмаченную, жалкую дуру в мятом платье, которая, задыхаясь и хватая ртом воздух, несет несусветную ахинею:

— Да пожалуйста. Я объясню!.. До поры мне и в правду было любопытно — ты веселил, отвлекал, поднимал самооценку. Но очень быстро стал похож на одержимого. Тебя слишком много, ты везде. Не понимаешь отказов, маринуешь, давишь. Я никогда не соглашалась на серьезные отношения, но ты будто не слышишь! Окей, запиши себе в заслуги мою физическую зависимость от тебя — тут тебе нет равных, но что дальше?.. Ну да, ты герой, свернешь горы, бла-бла-бла, только спрос все равно с меня — взрослой тетки. — Тимур подается вперед с явным намерением прервать беспорядочный поток сознания, но я предостерегающе вскидываю ладони и срываюсь на крик: — Дай мне вдохнуть. Хватит. Умоляю, отвали! У меня появился шанс все наладить. С ним.

В ушах звенит, в голове дребезжит до предела взведенная пружина, я шарю глазами по логотипу известного молодежного бренда на черной толстовке и отчетливо слышу, как под ней колотится его сердце.

— Ты ведь гонишь мне, Май. Ты не с ним.

Подкатывает тошнота, пронзительный ветер липкими пальцами проходится по спине. Точка невозврата пройдена, отступать некуда. Уже не сработают извинения. Его — верного, самоотверженного, доброго — у меня больше нет…

И решение приходит само.

Я же помню, каково это — вдруг осознать предательство любимого человека. Кажется, что Земля на полной скорости соскочила с оси и летит в неизвестность, будущее с оглушающим грохотом рушится, легкие остаются без кислорода, а вакуум разрывает тело на куски.

Я помню свой печальный опыт слишком хорошо…

Проглатываю выросший в горле ком и улыбаюсь:

— Да, я не с ним. Пока. Но мы трахались все выходные и… договорились о новой встрече, — расправляю плечи и смотрю на Тимура в упор. Он бледнеет, меняется в лице и отшатывается.

Похоже, я отыскала самый действенный способ его уничтожить. От шока не чувствую в груди души, но продолжаю выплевывать яд:

— Мне надо было отвлечься, выбить клин клином, забыть о тебе, избавиться от зависимости… И я вдруг поймала себя на мысли, что ехать в "Бэхе" гораздо комфортнее, чем в переполненном автобусе, а ужинать в дорогом ресторане намного приятнее, чем на замызганной кухне. Я не хочу возвращаться назад. Ответь мне, Тимур, так ли хорошо ты знаешь меня?!.

Он резко проводит рукой по растрепанным волосам, сплевывает под ноги и, прищурившись, вглядывается в мое лицо — пристально и странно, словно я превратилась в неведомую науке форму жизни — мерзкую, гадкую, но достойную изучения. Или сожаления.

Именно бездну гребаного сожаления я отчетливо вижу в его глазах…

Монотонный голос психолога со случайного видеоролика всплывает из мутного ила памяти: «…Любящий мужчина может простить все, кроме недостойного поведения…»

И я страстно желаю провалиться сквозь землю.

— То есть… — осторожно начинает Тимур, прочищает горло и криво усмехается, — ты теперь будешь ездить с ним на «Бэхе», ужинать в ресторанах, а я пойду на хер?

— Да, — отрезаю я, хотя зубы стучат от ужаса, и тут же пускаюсь в оправдания: — То, что было между нами — неправильно…

— А что, по-твоему, правильно? — тон Тимура неуловимо изменился, в нем явно сквозит сарказм и смертельная скука, а сам он вдруг превратился в такого холодного недосягаемого красавца, что сердце екает и, часто забившись, шмыгает в пятки.

— Встречаться с ровесницей… Общаться с друзьями… Развлекаться по-полной, как возможно только в твоем возрасте… — пищу я, в панике заламывая руки, но он лишь кивает:

— Я понял тебя. Окей! — разворачивается и вразвалочку уходит в темноту продуваемого всеми ветрами двора.

Он уходит. Вот и все.

…В неземных отношениях с ним я умела мечтать, улетала подальше от бездны и забывалась. Становилась сильной, потому что он верил в меня.

Слышать смех, целовать его губы, засыпать и просыпаться рядом с ним было просто бесценно.

Еще миг — и я точно разревусь. Заору в голос, побегу следом и, вцепившись в мягкую теплую толстовку, больше никуда никогда не отпущу.

Только вот… от чудовищной слабости дрожат коленки.

— …Дай хоть последней нежностью выстелить твой уходящий шаг… — декламирую про себя, стираю запястьем черные слезы и, опустившись на жесткие доски скамейки, углубляюсь в сумочку в поисках ключей.

***

32

Пыльные туфли на тонкой шпильке — изобретение дьявола — валяются в прихожей, рядом с ними сиротливо притулилась парадная сумочка.

С ногами взобравшись на табурет и расстегнув молнию на тесном лифе, я ем пельмени — старательно накалываю их на вилку, надкусываю, всматриваюсь в набитое мясом нутро и отправляю в свое. Никакой интриги…

Они невыносимо пересолены, перемешаны со слезами, есть приходится через силу, давясь.

Из крана монотонно капают капли, отпустивший было ужас вновь накатывает липкой волной.

Тимур отреагировал слишком болезненно. Мне не понравился его взгляд. Интересно, как он сейчас?..

В полной мере осознаю, насколько жестоко с ним обошлась — глухой шок размывает картинку тоскливого вечера, я могу концентрироваться лишь на отдельных деталях.

Проколотый пельмень сочится мутным бульоном. Бледные пальцы с ободранным маникюром дрожат. Некстати вспоминаются слова Эльвиры о предпринятой Тимуром попытке суицида, и вилка падает из рук.

Вскакиваю, с грохотом роняю табурет, достаю из сумки телефон и, опустившись на кухонный диван, включаю.

На экране Тимур — еще мой, невозможный, неправильный, крепко влюбленный, с душой, настроенной на мою душу, с надеждой и верой глядит на меня.