Эрл покачал головой. Он избегал смотреть в глазные прорези серебряной маски — туда, где мерцали, то вспыхивая ярко, то угасая, алые искорки.

— Сражающийся во имя Долга и Чести непременно одолеет того, кто бьется из страха или ради наживы, как бы ни был слаб первый и как бы ни был силен второй, — сказал горный рыцарь. Ему снова вспомнился болотник Кай. Поразительно, как часто он возвращался в своих мыслях к юному рыцарю Ордена Болотной Крепости Порога, анализировал его поступки, такие дикие и нелепые на первый взгляд, но единственно правильные по здравом рассуждении. Эрл не лукавил перед самим собой, для чего это ему нужно. Он искал источник невероятной силы болотника. И давно понял, что вовсе не долгие тренировки, не упорные занятия магией и даже не полная опасностей жизнь в состоянии бесконечной войны с жуткими болотными Тварями сделали брата Кая непобедимым воином, не имеющим себе равных. — Ведомые страстями, — продолжал Эрл, — бессильны перед ликом смерти, ибо за пределами жизни нет страстей. А смерть бессильна перед теми, кого ведут Долг и Честь, ибо Долг и Честь всегда сильнее жизни. Поэтому человек, имеющий Долг и имеющий Честь, уже выиграл главную схватку — схватку со смертью. Он поднялся над жизнью и уже не принадлежит ей. В нем жизни больше, чем в ком бы то ни было, но вместе с этим он как бы… мертв. А разве можно убить мертвого?

— Значит, в этом случае необходимо делать ставку на тех, кто сражается во имя Долга, — равнодушно ответил Призывающий Серебряных Волков.

— Зачем? — спросил вдруг Эрл.

— Я не понимаю тебе, рыцарь, — сказал Аллиарий. — Что ты имеешь в виду, задавая этот вопрос?

— Зачем? — повторил Эрл. — Зачем вы пришли ко мне и предложили помощь? Зачем вы все это делаете? Что вами движет? К чему вы стремитесь?

Эльф снова рассмеялся.

— Мы ответственны за людей, — сказал таким тоном, будто сообщал нечто само собою разумеющееся. — Мы должны заботиться о вас, потому что больше это делать некому.

— Некому? Но… — оторопело заговорил Эрл. — Что ты говоришь такое, Рубиновый Мечник?.. Боги управляют нашими жизнями. В руках их — наши судьбы и судьбы всего мира.

Аллиарий покачал головой. Эрл вдруг заметил, что под валуном стоят рыцари Серых Камней: сэр Дужан, сэр Боргард, сэр Трагган, еще трое местных феодалов и двое из тех, кто привел свои отряды к Эрлу. На то время, когда они станут лагерем в Предгорье, был назначен военный совет, но рыцари видели, что Эрл говорит с одним из Высокого Народа, и не смели беспокоить собеседников. А снизу, из-под обрыва, доносился разноголосый гомон, похожий на глухой гул бурной подземной реки, — это ратники заканчивали разбивать лагерь, разжигали костры для того, чтобы приготовить ужин.

— Ты представляешь себе мир так, — произнес Призывающий Серебряных Волков, — сильный стоит над слабыми, сильнейший стоит над сильными. Кто-то создан, чтобы повелевать, кто-то — чтобы лишь исполнять приказы.

— Так оно и есть, — ответил Эрл, бросив взгляд вниз. — И иначе быть не может.

Горный рыцарь вспомнил, как он появился в Серых Камнях и сколько ему пришлось приложить усилий, чтобы хозяева здешних замков стали воспринимать его как равного. И сколько еще — чтобы они увидели в нем того, у кого единственного есть право встать во главе войска. Этот путь мог быть длиннее, если б не появление Высокого Народа. Эльфы пришли именно к Эрлу, говорили только с ним, и это обстоятельство моментально, четко и безоговорочно определило статус юного рыцаря.

— Верно, — сказал эльф, — иначе и быть не может. Но лишь среди подобных друг другу. В волчьей стае так же — слабый и глупый подчиняется сильному и хитрому, и это условие выживания стаи. А попади человек в стаю волков, что произойдет? Сможет ли человек подчинить себе стаю?

— Никогда об этом не думал, — пожал плечами Эрл. — Должно быть, нет, не сможет. Он или погибнет, или истребит волков.

— Не сможет, — подтвердил Аллиарий. — Хотя человек неизмеримо сильнее и умнее любого волка. Звери живут по своим законам, им недоступны законы существования людей.

— Но к чему эти твои слова? Мы говорили о богах.

— Вы, люди, почему-то уподобляете богов себе, — сказал эльф. — Наделяете присущими себе чертами характера, образом мышления и поведением… В вашем представлении боги даже выглядят, как люди. А между тем они вовсе не имеют тел… Пойми и запомни, рыцарь: те смешные существа, живущие только в пределах вашего сознания, не имеют ничего общего с могущественными силами, вырвавшими из небытия — бытие, которое есть — все.

— Твои слова диковинны и дерзки, — медленно сказал Эрл, — я никогда раньше не слышал ничего подобного…

— Неужели тебе не приходилось слышать, что человек — жалкая песчинка перед лицом богов?

— Конечно, — уверенно ответил рыцарь. — Так говорят жрецы всех богов.

— И что получится, если эта жалкая песчинка вздумает вообразить себе самое-самое великое, что сможет вообразить?

Эрл не ответил.

— Единственное, на что способна песчинка, — это создать в своем сознании другую песчинку, огромную, как скала. Тебе никогда не приходило в голову, рыцарь, что весь наш мир — который, поверь мне, в тысячи и тысячи раз громаднее, чем ты себе представляешь, — всего лишь оброненный случайно огрызок небесного яблока, смоченного божественной слюной?

Эрл уставился на эльфа во все глаза. Такого он нипочем не мог осмыслить.

— Что случается с оброненным под стол огрызком яблока? В нем начинается жизнь…

Лицо горного рыцаря исказилось.

— Черви! — проговорил он. — То, что ты говоришь, — мерзко, Аллиарий.

— Не ваши ли жрецы толкуют вам, что люди — лишь черви, роющиеся во прахе?

— Д-да… так они говорят.

— Вздумается ли тебе, увидев кишащий червями огрызок яблока, приняться устраивать жизни праведных червей и прерывать жизни греховных? Боги давно забыли созданный ими мир. Именно поэтому он и существует. Самое страшное начинается тогда, когда кто-либо из низших богов, из тех, кому не нашлось занятия лучше, вдруг обращает внимание на червивый огрызок. Что бы ты сделал, случайно наткнувшись взглядом на копошащийся тварями огрызок под твоими ногами?

— Швырнул бы в камин… — прошептал Эрл.

Эльф помолчал немного.

— Пройдут века, прежде чем единицы среди вас приблизятся к вратам понимания того, о чем я сказал тебе сейчас, — заговорил он снова. — Мы — Высокий Народ — ближе к вам, людям, чем к кому бы то ни было в этом мире: к гномам, ограм, троллям и зверью. И задача Высокого Народа — оберегать этот червивый огрызок со всем возможным тщанием, потому что это и наш мир тоже. Если бы не мы, вы бы уже истребили друг друга. Не так давно нам казалось, что равновесие навсегда воцарилось в этом мире. Прекратились войны и распри, и угасла в людях неуемная тяга знать то, что не положено знать, тяга, неизбежно влекущая за собой разрушение сложившегося порядка, хаос и гибель. Но, видно, природа человека такова, что он вечно будет стремиться к самоуничтожению. Мы не допустим этого, ибо вы — наши дети. И мы испытываем к вам то, что вы, люди, называете любовью. Какими бы методами мы ни действовали, все, что мы делаем, направлено во благо. Во благо человечества. И в этом — великая истина.

Некоторое время Эрл молчал, отведя взгляд в сторону, чтобы не смотреть в мерцающие очарованием глаза эльфа.

— Я знаю другую истину, — наконец глухо проговорил Эрл. — Я знаю… о Великой Войне. О настоящей Великой Войне, которая была на самом деле, а не о том мифическом мятеже эльфов, о котором говорится в древней легенде. Я знаю, что люди необходимы Великому Народу исключительно для того, чтобы охранять Пороги.

— Истина доступна всем, — сказал Аллиарий. — Но почти никто не в силах распознать ее в бесконечном водовороте толкований. Бывает, что детей нужно жестоко наказать, чтобы уберечь их в будущем от гибели. Пороги угрожают не только нам, рыцарь, но и — вам. Тебе ли не знать, как опасны Твари Порогов?

Эрл снова ничего не сказал. Последние слова эльфа легко и ладно легли в его душу, но рыцарь подавил ответный отклик благодарности. Он понимал: сейчас на него действуют чары Высокого Народа. И как только он окажется один, уверенность в правоте эльфа, которая сейчас наполняет его, снова сменится сомнениями. Но надолго ли?..