– Я почти ничего о тебе не знаю, – говорила Оливия. – К примеру, у тебя есть родственники, с которыми я должна буду познакомиться? Я обратила внимание, что нынче утром на свадебной церемонии не было ни души.

Родственники. Слово это не сразу пробилось сквозь пелену рассеянности к его сознанию.

– Нет-нет, моих ближайших родственников уже нет в живых. Матушка ушла из жизни, когда я еще был ребенком, а отец… – Что он делает? Ни с кем раньше он не обсуждал Генри Колуэлла.

Леди Оливия ободряюще смотрела на него.

– А отец?

Дейн заставил себя небрежно пожать плечами:

– Скончался два года назад. Несчастный случай. – Надо бы уточнить некоторые подробности, не то она может услышать что-нибудь совершенно иное, хоть он и сделал все возможное, чтобы замять то дело. – Погиб, когда чистил свой пистолет. Ну, сама понимаешь.

Оливия подалась вперед и накрыла ладонью его сцепленные в замок пальцы.

– До чего же это тяжело, да? Я, конечно, люблю своих родителей, но когда мой брат Уолтер утонул месяц назад… – Она умолкла, тяжело сглотнув. – Ближе брата у меня никого не было, – тихо промолвила она.

Лорд Уолтер, по всеобщему мнению, был испорченным оболтусом, но едва ли испорченнее прочих юных лордов, ныне заполонивших Лондон. По всей видимости, Оливия любила этого лоботряса, несмотря на дурную славу, ходившую о нем после кончины. Это говорило в ее пользу.

– Однако ваша семья не слишком строго соблюдала траур, – заметил он, следя, чтобы в голос не вкралось осуждение.

Оливия все гадала, когда же кто-нибудь задаст ей этот вопрос. Они с родителями носили полутраур: одевались в приглушенные тона и пропускали все танцы на светских раутах. Но этих незначительнейших знаков скорби было явно недостаточно, чтобы подобающим образом почтить память Уолтера.

– Мне надо было сделать хорошую партию в этом году, – медленно проговорила она.

Дейн накрыл ее ручку, сочувственно сжимавшую его пальцы, огромной теплой ладонью.

– Полно, миледи. Я сам пришел к такому же выводу. – Оливии понравилось, как ручища виконта устроилась на ее руке. Ради интереса она просунула под его ладонь вторую руку. Места хватило для них обеих и осталось еще. Рядом с ним она чувствовала себя Дюймовочкой.

Какое чудесное ощущение! А уж какое возбуждающее! Оливия запрокинула голову, чтобы как следует рассмотреть мужа, потому что даже сидя в кресле пониже он все равно нависал над ней.

– Пожалуй, я не прочь разделить с тобой пару-другую радостей любовной близости, – выпалила она.

Дейн оторопел:

– Сейчас? Прямо в кресле? – Глаза его снова блеснули лукавством.

– Опять ты меня дразнишь, – пожурила его Оливия. Дейн медленно кивнул:

– Извини. Не смог удержаться. Не самое подходящее время для шуток, да?

Оливия отдернула руки и встала. Она снова ляпнула что-то не подумав. Маменьке так и не удалось полностью искоренить в ней этот недостаток. Однако на попятный идти слишком поздно. Она в самом деле находила его весьма привлекательным, к тому же он так обнадежил ее относительно своих предпочтений…

Щеки ее зарделись, но она даже не попыталась отвернуться.

– Я тут подумала: зачем тянуть?

У Дейна тут же подскочил пульс, равно как и кое-что другое. Быть может, Оливия – именно та, кого он так долго искал? Она определенно его не боялась (по крайней мере пока он был в одежде). Едва ли это можно было сказать о… обо всех.

Глядя на его колебания, Оливия испустила тяжелый вздох.

– Ну, не мне же начинать? Я даже не знаю с чего.

Ее наполовину раздосадованное, наполовину смущенное выражение лица разоружило Дейна.

– Ну, – медленно вымолвил он, вставая с кресла, – можно начать с поцелуя.

Оливия почувствовала, как лед и пламень вихрем пронеслись по ее телу, когда он двинулся на нее. И хотя она сама настояла на этом, она поймала себя на том, что отступает на шаг каждый раз, когда он делает шаг вперед. В конце концов она уперлась задом прямо в массивный столбик кровати и ухватилась за него, чтобы не упасть. Виконт продолжал наступать на нее. Он подошел так близко, что ей пришлось запрокинуть голову, чтобы посмотреть ему в лицо.

– По-моему, выше тебя я никого не встречала, – услышала она свой тихий голос.

– Я внушаю тебе страх?

Из груди ее вырвался легкий, хриплый смешок. Уж чего-чего, а страха она решительно не испытывала. Гринли моргнул.

– Я так понимаю, это означает «нет»?

Оливия невинно распахнула глаза, не в силах удержаться от того, чтобы не уязвить его раздутое самолюбие, хотя сама с трудом переводила дух.

– Я могла бы прикинуться испуганной, если тебе угодно. – Уголок его точеного рта дрогнул.

– А я мог бы прикинуться коротышкой, если тебе угодно.

Надо же, здоровое чувство юмора! Еще одно восхитительное качество в копилку ее знаний о муже. Оливия буквально растаяла, а ее волнение снова пошло на убыль.

– Когда же ты наконец меня поцелуешь, муж мой? – прошептала она.

Гринли наклонился к ее уху, намеренно щекоча своим теплым дыханием чувствительные островки ее кожи.

– Когда же ты наконец замолчишь, жена моя? – «Жена моя».

Оливия вновь с потрясением осознала, что онажена норманнского бога.

«Теперь ты мой».

Должно быть, она произнесла эти слова вслух, потому что норманнский бог улыбнулся, уткнувшись ей в шею.

– Похоже на то, – промолвил он. Рокот его низкого голоса прокатился по закоулочкам ее существа, о существовании которых она даже не подозревала, отозвавшись ноющей болью где-то в животе и покалыванием в маковках грудей.

Теплыми губами Дейн коснулся шеи, линии подбородка. И вот его дыхание Коснулось ее уст. Замерев, он тянул время. И Оливия не вытерпела. Встав на цыпочки, она требовательно чмокнула его в губы. Гринли окаменел, когда Оливия с силой прижалась к его губам.

Вначале Оливия испытала острое разочарование. Ощущения от прикосновения к губам Дейна нельзя было назвать неприятными, но они не шли ни в какое сравнение с тем, что она чувствовала, когда его дыхание ласкало ей шею. Девушка неуверенно отступила назад, но в этот момент Гринли рывком прижал ее к груди и припал к ее устам.

Дейн не собирался вот так на нее набрасываться, просто очень уж неожиданно она оказалась рядом: Она нежно коснулась его губ, а восхитительная тугая грудь уперлась в его плотное тело.

Он чертовски долго сдерживал себя…

И внезапно иссушающие душу унылые годы нескончаемого воздержания умчались прочь, а жаркая волна острого желания поглотила его безупречную выдержку. На короткий, вобравший в себя вечность миг он прижал к себе целомудренную, непорочную дочь Челтнема так, будто она была его единственной надеждой. Словно он боялся утонуть в этом потоке. На коротенький отрезок пути секундной стрелки он впился в ее уста, словно умирающий с голоду дикарь, которому нежданно-негаданно перепало роскошное угощение.

Это длилось всего секунду, или две… или десять. Но Дейн резко пришел в себя. Все его существо кипело возмущением от собственного буйства. Он вдруг обнаружил, что его целомудренная женушка, вцепившись обеими руками в его рубашку и прильнув к его губам, издает еле слышные жалобные звуки.

Дейн молниеносно захлопнул дверь перед носом необъяснимой вспышки вожделения, с трудом оторвавшись от губ жены. Притянув девушку к себе, он прижался подбородком к ее макушке, силясь вернуть утраченное самообладание. Этак он ничего не добьется. Перепугать молодую жену необузданной похотью – не самое удачное начало для того, чтобы подобающим образом подготовить ее к своему вторжению.

Выдержка была наиважнейшим условием для успеха его предприятия. Из-за своего физического недостатка ему всегда придется держать себя в узде, даже если он каким-то чудом склонит ее к близости. Он никогда не станет докучать ей своими низменными желаниями. Ни к чему пугать бедняжку. Оставалось надеяться, что он еще не успел окончательно все погубить.

Дейн в последний раз сделал глубокий вдох, но тут до его сознания дошло, что Оливия вовсе не казачась безнадежно испуганной. На самом деле барышня в его объятиях продолжала цепляться за него, неуклюже пытаясь поцеловать в шею.