ХОРИСТ 5:
– Но ведь и дома больше нет! Один фундамент от него остался.
ХОРИСТ 3:
– И все сгорело там дотла.
Чанди неуверенно делает шаг или два, словно намереваясь вернуться в город.
ЧАНДИ:
– О, Дансайедо, жена души моей, прекрасная и добрая такая! Жестоко! Жестоко! Жестоко!
Его голос, трижды повторяя это слово, «стержень» пьесы, звучит все громче, как вопль раненого зверя; потом Чанди снова замирает, потрясенный собственным страстным горестным порывом. С болью в глазах озирается, заглядывает людям в лица и наконец говорит с печальным достоинством.
ЧАНДИ:
– Пойду… пора… мне петь с тобою, Дансайедо, и для тебя песни Ухода. Но нужно, чтоб и дети мои пошли со мною… Пусть явятся сюда!
На сцене слева появляются сын и дочь Чанди. В то же самое время второй человек в черном из второго хора начинает движение к центру сцены с вытянутой вперед правой рукой. Сын Чанди идет к отцу, и они обнимают друг друга, но дочь проходит мимо, оборачивается, чтобы посмотреть на отца, но не останавливается, а идет навстречу человеку в черном, берет его за руку и уходит вместе с ним со сцены направо, во тьму. Когда она исчезает, Чанди стряхивает оцепенение и взывает.
ЧАНДИ:
– Где моя дочь? Куда она уходит? Куда она ушла?
ХОРИСТ 1 ИЗ ВТОРОГО ХОРА (по-прежнему склонившись к земле и раскачиваясь):
– Она ведь видела, как мать горела заживо, пытаясь дом спасти. Перенести то зрелище она была не в силах. Боясь сойти с ума от горя, она пошла к Целителям и яд там приняла. Теперь она мертва.
ХОРИСТ 1 ИЗ ПЕРВОГО ХОРА (шепотом):
– Она мертва!
ХОРИСТ 4 (шепотом):
– Глядите! И она мертва!
Хористы из первого хора, изображающие жителей города, один за другим понемногу уже отодвинулись от Чанди, оставив его одного в обнимку с сыном. Звучит музыка – тяжелые быстрые ритмичные удары барабана, – и Чанди медленно снимает свой вышитый жилет и набрасывает его на плечи сына. Когда он начинает говорить, его голос оглушающе тих.
ЧАНДИ:
– Дочь, девочка моя, неужто не могла ты подождать? Могла ведь быть добрей и терпеливей. Мы-то ведь остались, а ты была нам так нужна! Ну а теперь пойдем со мною, детка, сынок мой. Помоги мне спеть для них обеих, с ними вместе, с твоею мамой и сестрой. Пойдем, пойдем со мной.
Однако третья из четырех темных фигур – ребенок – уже неумолимо приближается к ним. Сын выпускает руку Чанди и стоит неподвижно, смотрит, потом делает шаг навстречу ребенку в черном и берет его за руку. Они медленно уходят со сцены направо, во тьму. Мелодия Продолжения звучит очень громко.
ЧАНДИ:
– Пожалуйста, не умирай, сынок! Хоть ты со мной останься!
ХОРИСТ 1 ИЗ ВТОРОГО ХОРА (по-прежнему склонившись и раскачиваясь):
– Он болен был с рожденья, но до поры была болезнь та незаметна. Теперь же стала его жизнью. Не более чем через месяц он бы умер. У докторов нет для него леченья. Но он сегодня умирает. Сейчас.
ХОРИСТ 4 ИЗ ПЕРВОГО ХОРА:
– Сын Чанди умер.
Пять хористов из первого хора отходят еще дальше от Чанди. Он медленно сгибается, потом опускается на землю, скрючивается, оказавшись лицом к лицу с человеком в черном, застывшим в такой же позе. Чанди опускает голову до самой земли, трется о землю лбом, рвет на себе волосы. Музыка звучит громко и проникновенно, барабаны и тованду исполняют Мелодию Продолжения, и Чанди то тише, то громче подпевает ей пронзительным, резким голосом, похожим на вой зверя.
Когда музыка стихает, Чанди, сгорбившись, застывает, потом тяжело поднимается на ноги, снимает свою рубаху и башмаки и выпрямляется во весь рост. Босой, полуодетый, он сейчас выглядит на двадцать лет старше.
ЧАНДИ:
– Я вернусь в дом своей матери, буду жить там как ее сын, все свои силы отдам работе во имя ее семьи.
В это время четвертый человек в черном приближается к Чанди и обращается к нему тем же ровным, бесцветным, не женским и не мужским, жутким голосом, что и первый.
ХОРИСТ 4 ИЗ ВТОРОГО ХОРА:
– Они теперь мертвы, все эти люди, что жили в доме матери твоей. Или уехали в другие города. Иные люди там живут теперь. И никого из родичей твоих здесь больше не осталось.
ЧАНДИ:
– Да, это правда. Я одиноким должен жизнь свою влачить отныне. Однако я давно уж болен… Может, мне лучше было б умереть теперь?
Четвертый человек в черном молчит, ничего ему не отвечает, но, сгорбившись, устраивается на земле рядом с первым.
ЧАНДИ:
– Раз так, я буду жить один, работать стану для своей хейимас. Вот только руки отчего-то тяжелы!..
Он исполняет пантомиму, изображая работу в саду, как в самом начале спектакля, но только работает он очень медленно, хотя и старательно. Хористы из первого хора тоже возвращаются к своим делам – все они находятся у переднего края левой части сцены, тогда как Чанди работает один в самой ее глубине, ближе к «Стержню». Свет потихоньку меркнет, а музыка становится протяжной, тоскливой.
ХОРИСТ 3 ИЗ ПЕРВОГО ХОРА:
– Эй, гляньте-ка на старого Чанди – вовсю копает землю, как черепица твердую!
ХОРИСТ 1 (теперь он говорит старческим голосом, тогда как голос хориста 3 звучит как у мальчишки-подростка):
– Земля здесь раньше хороша была всегда, одна из лучших. Ухода требовала, правда, а он забыл совсем про это.
ХОРИСТ 2:
– Ax, я не знаю! Ухаживает он за ней исправно, как только может, больной и старый, и все его не забывают, ему помочь любой готов. Но вот что странно: пересох ручей здесь почему-то, и землю больше он полить не может.
ХОРИСТ 3:
– А кто-то говорил однажды, что раньше Чанди был богатым.
ХОРИСТ 1:
– Ну да, так именно и было. Но теперь, похоже, ничто ему не удается.
ХОРИСТ 4:
– Та старая корова, бедняга, пестрая такая, она была его последней, верно?
ХОРИСТ 2:
– И все ягнята, которых приносили его овцы, больны были севаи.
ХОРИСТ 4:
– Скот не плодится у него в хлевах, и на полях ничто не вырастает, как он ни трудится.
ХОРИСТ 5:
– Так гнет в полях он спину, что ноет у меня спина! Ведь он с трудом порой поднять мотыгу может.
ХОРИСТ 3:
– Ну а зачем ему трудиться, чего ради? Ведь эта кукуруза все равно засохнет! Вот глупый старец, зря только мучает себя.
ХОРИСТ 1:
– Но что же все-таки случилось? Ведь он и вправду был богатым, как ты сказал. Богатым был и щедрым, как полноводная река! Что же пошло не так?
ХОРИСТ 3:
– Я у него спрошу. Эй, старый Чанди! Что сделал ты такого, что жизнь твоя пошла наперекос?
ЧАНДИ (опираясь на свою несуществующую мотыгу, очень спокойно и очень медленно):
– Случилось? Умерла жена, сгорел мой дом, погибло все хозяйство. И дети умерли мои – так рано! Я тяжко болен был. А матери семья распалась: кто умер, кто уехал. Все, что мне дорого, исчезло, о чем забочусь, погибает. Все, что дают мне, я теряю. Все, что я роздал, – все пропало.
ХОРИСТ 3:
– Что ж, удивительного мало, что ты совсем остался без друзей.
ЧАНДИ:
– Моя последняя родня – из Дома Лета, из Дома Третьего, Змеевика.
