— Варченко, заканчивай, ты в следующей паре, — услышал я голос выскочившего, словно чёртик из табакерки, Саныча. — Ну-ка, дай проверю, как руки забинтовал… Сойдёт. Идём в раздевалку, перчатки помогу надеть.

Чисто на автомате я захватил с подоконника бутылку. Наверное, сказалась врождённая привычка не мусорить. В раздевалке вроде была мусорная корзина, туда и положу. Что и сделал после того, как мы переступили порог комнаты, на двери которой висела табличка «Russian team room». Вот так, кстати, и было написано, что эта комната именно русской команды. В первый день наше руководство было повозмущалось, но видно, недостаточно сильно, табличку так и не заменили.

Сегодня мне достался красный угол. Почему-то меня интуитивно всегда больше тянуло в синий, красный казался слишком уж агрессивным, да и каким-то спартаковским, тогда как синий цвет присутствует в эмблеме любимого московского «Динамо». Но в данном случае выбирать не приходилось.

На полуфиналах зал был заполнен до отказа, хотя суббота у греков, как я выяснил, считалась рабочим днём. Может, специально за своего пришли поболеть? Как-никак Ксенакис остался единственным представителем Греции и на этой стадии турнира. Ещё, кстати, и телевидение местное подтянулось, понятно, что главное внимание будет приковано к персоне моего противника.

Поднимаюсь на ринг — народ в зале кричит, свистит, топает ногами. Кажется, что даже вполне отчётливо слышу: «Русский, умри!» Ого, это кто там такой дерзкий, еще и знающий русский? Во всяком случае, выучивший как минимум эту фразу…

Но шарить глазами по трибунам некогда, рефери приглашает в центр ринга, мы жмём друг другу перчатки, и снова по углам. Удар гонга едва слышен на фоне шума трибун, но рефери из Чехословакии сводит ладони вместе почти до конца, и мы с Ксенакисом покидаем свои углы, начиная свой боевой танец к восторгу пяти тысяч зрителей.

Я первым выбросил джеб левой, который соперник легко принял на перчатки и тут же попытался ответить двойкой. Я просто уклонился и сделал шаг в сторону, однако трибуны так заревели, словно оба удара достигли цели. Нет, всё-таки желательно закончить бой досрочно, иначе, чего доброго, судьи под влиянием болельщиков и впрямь начнут приписывать греку несуществующие попадания.

Минуты две прошли в обоюдной разведке, и только в последней трети раунда я перешёл к активным действиям. Стал работать сериями, пытаясь нащупать слабое место в обороне противника. Тот, почувствовав, что раунд от него может уплыть, тоже стал проявлять активность, стараясь прижать меня к канатам или загнать в угол. Пару раз ему это удалось, но я в своей защите не оставил ему ни малейшей лазейки, а после его атак сам контратаковал и разрывал дистанцию.

— Всё было нормально, но если чувствуешь в себе силы — во втором раунде постарайся прибавить, — советовал в перерыве Саныч, обмахивая меня влажным полотенцем. — Сам видишь, как тут болельщики орут, а судьи, они ж живые люди, на них это тоже действует.

Вытащил из моего рта капу, брызнул в рот через трубочку водой из пластиковой ёмкости, я прополоскал рот и выплюнул жидкость в подставленное пластиковое ведёрко.

Во втором раунде грек снова работает в привычной уже для меня манере со средней дистанции, выбрасывая хоть и резкие, но не очень чувствительные удары. Так что его попадания если и достигали цели, то носили отнюдь не фатальный характер. А вот мои удары встряхивали Ксенакиса так, что даже неистовые греческие любители бокса в эти моменты снижали градус боления. А в середине раунда мне удалась комбинация, которую мы с Храбсковым отрабатывали на тренировках: двойка на дистанции, шаг вперёд с боковым слева, апперкот правой, и снова двойка, но уже на отходе с разрывом дистанции. Вот только боковой левой я провёл не в голову, а в печень, удачно в последнюю долю секунды заметив, что она у соперника приглашающе открыта. Апперкот правой хоть и пришёлся больше по перчаткам, но они у Ксенакиса самортизировали в его же подбородок с такой силой, что голова грека подпрыгнула, будто мячик.

Судя по тому, что соперник схватился, согнувшись пополам, схватился за правый бок, основной урон ему всё же нанёс именно удар в печень. Ну наконец-то, подумал я с облегчением, двигаясь по команде рефери в нейтральный угол. Соперник поплыл, может, до второго перерыва успею закончить дело досрочной победой.

В этот момент я и почувствовал, что со мной творится что-то неладное. В животе резануло так, словно по желудку изнутри провели острым осколком стекла, аж в глазах реально потемнело от боли. Твою мать, это ещё что за новости?

Я сделал глубокий вдох, вроде немного отпустило… Тем временем рефери закончил считать Ксенакису нокдаун и снова пригласил нас в центр ринга. И тут же мой желудок снова скрутила такой боль, что я едва не рухнул на колени. Чехословацкий рефери вновь остановил бой, который ещё не успел продолжиться, и с тревогой посмотрел мне в глаза.

— Are you all right?

Чего это он на английском-то? Ах да, это же международный язык общения… Не о том думаю, не о том.

— Yes, — выдавил я из себя.

Тот ещё раз с сомнением посмотрел мне в глаза, и всё же дал команду на продолжение боя. А у меня внутри будто две невидимые руки ухватили мой кишечник и начали его выкручивать, как прачки выжимает мокрую простыню. Соперник, глядя на мою бледную физиономию, похоже, начинал понимать, что со мной что-то не то. Может быть, решил, что я пропустил шальной удар и меня повело? Во всяком случае, это его явно воодушевило и, невзирая на только что случившийся нокдаун, он попёр вперёд словно бульдозер, нанося град очень даже серьёзных ударов. Или это мне в моём состоянии просто так казалось, на фоне того, что я сам едва держался на ногах.

Перед глазами мелькали то ли перчатки соперника, то ли какие-то мухи. В голове появилась мысль, что в таком состоянии я не то что не смогу выйти на третий раунд, я вообще в любое мгновение могу обделаться… Мать моя женщина, да что ж это такое?!!

Вопли болельщиков на трибунах сливались в один сплошной гул, словно бы надо мной парил огромный шмель. И сквозь этот гул каким-то чудом прорвался голос Саныча:

— Макс, встречай, встречай его!

Ну я и встретил выброшенной перед собой двойкой. Практически ничего не видя, чисто наудачу, на автомате, совсем не рассчитывая на то, что это принесёт хоть какой-то результат. Но, видно, в этот раз боксёрский бог, если он существует, оказался на моей стороне, так как мгновение спустя я услышал команду рефери:

— Stop! In corner!

Кому это он? Греку или мне? Судя по тому, что я всё ещё на ногах, а шмель над рингом почему-то затих, видимо, команда предназначалась мне. Я чуть ли не наощупь добрался до нейтрального угла, и там же едва не согнулся пополам, прижав перчатки к животу. Похоже, у меня отравление, может, какой-нибудь желудочный грипп? Но почему вдруг так неожиданно? Что я такого сегодня съел? Или всё же выпил?

— Out!

Я выиграл? В этот момент от осознания победы я не испытывал никаких эмоций, кроме желания как можно быстрее добежать до отхожего места. Почувствовал, как рефери взял меня за руку, потом под гул ожившего шмеля, начавшего не только обиженно гудеть, но и почему-то свистеть, поднял её вверх. Я чисто механически похлопал по предплечью соперника, кое-как ориентируясь сквозь летавшие в глазах мухи, добрёл до его секундантов, пожал им руки и направился в свой угол.

— Максим, что с тобой? — снова прорезался взволнованный голос Чеботарёва.

— Сан Саныч, потом! — простонал я, кое-как перелезая через канаты. — Моего мишку не забудьте.

И, даже не позволив тренеру стащить с меня перчатки, чуть ли не со всех ног припустил в направлении раздевалки, где, насколько я помнил, имелся туалет. Только бы раздевалка была открыта и в сортире никого не оказалось!

Мне повезло, в комнате под названием «Russian team room» готовились к своим поединкам Манвел Аветисян и Саня Ягубкин.

— Ну как, выиграл?

— Ага.

Ничего больше не говоря, я опрометью кинулся в туалет, где затянутыми в перчатки руками умудрился стянуть с себя одновременно боксёрские трусы и надетые под них плавки, а мгновение спустя сидел на унитазе, в который, пардон за натуралистизм, жидко гадил.