Натянув шапку на самые глаза, утопив нижнюю часть лица в мохеровом шарфе, я подошёл к стойке и, дождавшись, когда от неё отчалит мужик сразу стремя кружками в руках, нарочито сиплым голом небрежно бросил тётке в халате:

— Барышня, ливани-ка пару кружечек, чтобы пены поменьше, и четыре воблы мне там выбери посимпатичнее.

Та смерила меня оценивающим взглядом, и в этот момент я малость струхнул. Вроде габаритами иного мужика превосхожу, и держаться стараюсь уверенно, но, может, отсутствие намёка на морщинки вокруг глаз или ещё что-то всё же выдаёт во мне подростка?

— Всем вам пены поменьше и воблу побольше, — проворчала она, подставляя кружку под жёлтую струю. — Рупь шестьдесят с тебя.

Сунув рыбу в карман старой куртки, подхватив кружки, я неторопясь, старясь не расплескать, двинулся в сторону дальнего столика.

— Народ, можно к вам? — уже нормальным голосом спрашиваю я.

При этом как бы ненавязчиво поглядывая на мужика с наколотыми перстнями, его интуитивно я выбрал старшим в этой компании.

— Не рано тебе пиво-то пить? — спрашивает тот, сверкнув фиксой.

— В охоточку можно, — говорю я.

И сам по-хозяйски выставляю кружки на освободившийся для меня на столе пятачок, рядом шлёпаю четыре воблы.

— Угощайтесь, — киваю на рыбу.

Мужики не заставляют себя просить дважды, без всяких «спасибо», словно бы и ждали чего-то подобного, начинают чистить воблу, сдирая чешуйчатую шкурку. Я тем временем делаю небольшой глоток, едва сдержавшись, чтобы не сморщиться. Никогда не любил пиво, чисто по вкусовым ощущениям, да и опьянеть с него — нужно сильно постараться. Но ради дела на какие только жертвы не пойдёшь.

— Ты кто по жизни-то? — интересуется старшой.

— Учусь в железнодорожном училище, — отвечаю я без лишних подробностей.

— Рогач, значит?

— Угу.

— Что-то я тебя раньше в этой тошниловке не встречал.

— Да я, если честно, и не большой любитель. Нужда заставила.

— Что за нужда? — явно заинтересованно спрашивает средний по возрасту.

— Человечка одного ищу, Лёней Резаным зовут. Может, слыхали?

Мужики исподволь обмениваются взглядами, а я внутренне замираю. Похоже, Лёню Резаного они знают, как минимум слышали. Клюнут?

— Не, не слыхали, — говорит старшой, с равнодушными видом отщипывая от воблы кусочек просоленной плоти.

Вот те раз… А я уж было настроился на продуктивный разговор.

— Жаль, — говорю и натурально так вздыхаю. — Мы с ним в поезде познакомились, когда он с отсидки откинулся и в Пензу возвращался. Заварушка там случилась у него в вагоне с одной пьяной компанией, а я ему малость помог отмахаться. Когда на перроне прощались, сказал, мол, если что — в Заводском районе Лёню Резаного все знают. Похоже, что не все.

Тут во взгляде старшого что-то изменилось, и он посмотрел на меня с выражением, с каким смотрят на встреченного через двадцать лет одноклассника.

— Погодь-погодь… Так ты этот… Максим, что ли?

— Ну да, Максим, — кивая я, сдерживая готовую появиться на лице улыбку.

— Так чего же сразу не сказал?! — шлёпнул тот недоеденной воблой по столешнице, аж кружки подпрыгнули. — Резаный про тебя рассказывал, когда отмечали его откидку.

И тут же, понизив голос, добавил:

— Очень надо или как?

— Вообще-то, дело срочное.

— Понял… Короче, давай завтра здесь в это же время. Сможешь подойти?

— Думаю, смогу.

Мы ещё немного поболтали, я допил кружку, вторую оставил мужикам, а остатки своей воблы решил догрызть по пути — рыбка оказалась на удивление вкусной. Что ж, лёд тронулся, господа присяжные заседатели. Надеюсь, тронулся в нужном направлении.

[1] Авторы текста — Александр Шаганов и Петр Синявский.

[2] https://www.youtube.com/watch?v=ly5OJLVv5MY&t=39s

Ещё одна студийная запись

Наша встреча состоялась следующим вечером в частном доме на задворках улицы Гагарина, куда меня привёл тот самый «старшой», назначивший встречу в той же пивнухе. Весь день валил снег, и ведущую к дому тропинку порядком занесло. Такое ощущение, что тут вообще никто не жил, да ещё и окна были тёмными. Оказалось, одно светилось, но с той стороны, оно выходило на утопшие в сугробе лысые заросли то ли смородины, то ли малины, за которыми метрах в ста виднелась здоровенная водокачка. На фоне серого, подсвечиваемого отражённым светом неба она смотрелась грозным исполином, готовым размозжить голову любому, кто посмеет к нему приблизиться.

На условленный стук дверь открыл сам Леонид. Со времени нашей последней встречи Резаный чисто внешне немного, но изменился в лучшую сторону. Одет был цивильнее, чем в поезде, ну это понятно, приоделся на свободе, и лицо его казалось каким-то другим, более упитанным, что ли, и тщательно выбритым. А глаза те же: две иглы, пронзающие тебя насквозь.

— Здорово, Максим! — протянул он мне руку. — Думал, не доведётся нам с тобой больше свидеться, ан вон как судьба повернулась. Проходи… Не разувайся, полы холодные.

А сам во вполне себе домашних тапочках, правда, ещё и в шерстяных носках. Миновали сени со слабой лампочкой ватт на сорок, небольшую комнатушку с древней плитой, оказались в другой комнатушке, с печкой, переоборудованной на работу от природного газа. В горниле стоял древний чайник с вмятиной на боку. Не исключено, что им кого-то когда-то приласкали. Лёня прикрыл дверь, здесь было на порядок теплее, чем в первой, неотапливаемой комнате. Лампочка тут была под зелёным, гофрированным абажуров, конус света сходился на квадратном, накрытым клетчатой, местами порезанной клеёнкой столе. И что удивительно, я увидел на клеёнке свежий номер журнала «Человек и закон» и лежавшие рядом очки. А что, правильно делает, изучает специфический журнал.

— Чайник только что вскипел, садись, наведу, — сказал Лёня.

Он бросил в чистую эмалированную кружку щепоть заварки и заливая её кипятком. Со второй кружкой проделал ту же процедуру, только заварки кинул уже три щепотки. Подвинул початую пачку рафинада, мол, кидай, сколько надо. Больше никаких разносолов не предложил, ну я особо и не настаивал.

Как всякий культурный человек, не торопил с расспросами, видимо, считая, что гость сам выскажется, когда посчитает нужным. А я и не знал, с чего начать разговор. С такими людьми нужно фильтровать каждое слово, не будешь же спрашивать: это типа твоя берлога? А чего, бобылём живёшь? А на что живёшь, всё воруешь?

Уловив мою заминку, Резаный чуть заметно усмехнулся, спросил сам:

— Как жизнь-то? Учишься?

— Да а куда ж я денусь? Учусь… Книжки пишу, музыку сочиняю, боксом занимаюсь, готовлюсь к первенству ВДСО «Трудовые резервы», — неожиданно для самого себя разоткровенничался я.

— Ого, книжки пишешь?

— Ну да, вот только первый роман в «Молодой гвардии» вышел. Один экземпляр тебе принёс в подарок, может, почитаешь на досуге. Правда, пока не подписывал, подумал, как-то не очень, если напишу пожелание Лёне Резаному. Может, по имени отчеству?..

— Да какое там имя-отчество, — хмыкнул Леонид. — Но можешь подписать — Леониду Филимонову. На добрую память или как там у вас, писателей, принято? А про что книга-то?

— Про Великую Отечественную. Но вначале присутствует элемент фантастики, когда наш с тобой современник, студент, проваливается во времени в осень 1941 года. Дальше уже никакой фантастки, только становление героя, превращение из сыночка состоятельных родителей, привыкшего жить на всём готовеньком, в настоящего воина.

— Надо же, как закрутил… Ладно, почитаем на досуге. А что ещё происходит в твоей жизни? Неприятности, может, какие?

Так вот, тактично намекнул, мол, зачем пришёл? Что ж, видимо, пора переходить к сути дела. Её я изложил Лёне буквально за пару минут, в деталях описав, как выглядела сумочка. Тот, выслушав меня, задумался, прихлёбывая из кружки, потом кивнул на мой остывающий чай:

— Пей, а то холодный кто ж пьёт… Помочь хорошему человеку можно, отчего не помочь… При мне такая сумка не всплывала, я поспрошаю знакомых, может, кто из них чего знает или слышал. Но могут быть и залётные, правда, всё равно они должны получить разрешение на «работу». Ты вот что, у тебя телефон дома есть? Запиши вон на газетке, вот тебе карандашик… Короче, как что-то выясню — позвоню.