— Смешно, — без намёка на улыбку прокомментировал Стоун.
— Ну а ты как сходил на пресс-конференцию к этому вундеркинду?
— Хорошо сходил, узнал немало интересного для себя и, поверь мне, этот парень ещё необычнее, чем кажется.
Спенсер молча смотрел на собеседника, явно ожидая от него продолжения, и оно не заставило себя ждать.
— Поверь, Джефри, этот юноша в свои шестнадцать ведёт себя как взрослый мужчина. Ты удостоверишься в этом, когда прослушаешь диктофонную запись. Но сейчас можешь просто поверить мне на слово. И при этом он действительно талантлив. Раньше я сомневался, что он сам сочиняет песни и пишет книги, но, пообщавшись с ним, понял, что он действительно чертовски талантлив. О боксе и говорить не приходится, здесь всё на виду. Хм, интересно было бы посмотреть на него лет через пять, окажись он в профессионалах. Жаль, что в СССР профессиональный бокс находится под запретом. Эти русские упрямо ограничивают себя во многих удовольствиях.
— Особенно в рестлинге.
— Твой рестлинг — полное дерьмо, — отмахнулся Стоун, закурив сигару. — Не представляю, как можно любить эту клоунаду. Бокс — вот воплощение боевого искусства в чистом виде.
— Ладно, ладно, не кипятись, — примирительно улыбнулся Спенсер. — Надеюсь, ты отчёт для меня подготовил?
Вместо ответа Генри молча вытащил из портфеля тонкую папку и положил её перед собеседником. Тот, не открывая папку, тут же убрал её в ящик стола.
— Там помимо отчёта и копия диктофонной записи, оригинал я оставил себе. Я запись расшифровал, осталось написать заметку и переслать её в Вашингтон. Там на записи есть его слова про Индонезию и контрафакт. Я не слишком понял, но что-то в этом есть, пусть наверху попробуют разобраться.
— Ок, может, я и сам во время ознакомления с записью что-нибудь соображу… Мой бог, как же хочется домой! Как мне надоела эта Москва, как я скучаю по родной Филадельфии!
— Хм, а мне в России нравится, — пожал плечами Стоун. — Хотя, признаюсь честно, нет ничего глупее, чем держать за рубежом собкора газеты, которая описывает почти исключительно происходящие в США события. Но у других изданий уже имелись свои собкоры в СССР, поэтому меня пристегнули к «USA Today». В итоге мне приходится ограничиваться маленькими заметками, лишь иногда руководство предоставляет мне бо́льшую площадь, в случае, если в СССР происходят глобальные события вроде встречи Никсона и Брежнева в Москве. Но такие события происходят раз в насколько лет, так что всё остальное время я мучаюсь от скуки. У меня даже появилась мысль проехать Советский Союз от Москвы до Владивостока на поезде, и по пути посылать в Вашингтон свои путевые заметки.
— Во-первых, Владивосток закрытый город, а во-вторых, где ты возьмёшь телетайп в какой-нибудь Сибири?
— Джеффри, не держи русских совсем уж за варваров, у них телетайп имеется в каждом более-менее крупном городе, я уже узнавал. Но всё равно, конечно, напрямую в Вашингтон я ничего не смогу отправить, придётся посылать заметки сначала в посольство, а уж отсюда тебе, мой друг, переправлять их в Соединённые Штаты. А что касается Владивостока, это я так, для примера, можно ограничиться каким-нибудь Хабаровском.
— По этому Максиму Варченко будешь ещё что-нибудь делать или ограничишься одним материалом?
— Знаешь, я вот тут, пока добирался до тебя, подумал, а не прокатиться ли мне в эту самую Пензу, где живёт парень? Хочу познакомиться ним поближе, какой-то он непростой, хочу понять, в чём там соль, как говорят русские.
— Что, серьёзно?
— Почему бы и нет? После того, как его песня оказалась в лидерах хит-парада «Billboard», в редакцию нашей газеты приходят письма от американских читателей с просьбой рассказать об её авторе как можно больше. Отчёт с пресс-конференции уже кое-что, но этого явно недостаточно. Так что вполне может быть, что и сорвусь, в Москве меня особо ничего не держит.
— А я всё хотел спросить, почему не перевезёшь сюда семью?
— Дочь уже взрослая, учится в университете, а жена её опекает, боится одну оставлять, без присмотра. В общем-то, моих наездов в Александрию[2] раз в год хватает, чтобы не забыть, как они выглядят… Ладно, спасибо за кофе, Джеффри, приятно было поболтать. Нужно ещё заметку писать, я обещал отправить её к завтрашнему вечеру, а вечер в Вашингтоне, как ты помнишь, начинается, когда здесь наступает утро. Так что мне предстоит, возможно, бессонная ночь.
Полевой не обманул, его пожилая, но вполне миловидная супруга потчевала сегодня мужа и гостя варениками с картошкой. Перед нами поставили полные, с горкой миски вареников и блюдце с жирной сметаной. Тут же стояли мисочки с маринованными огурчиками, помидорами и грибками в сметане. Посреди стоял возвышался графинчик с прозрачной жидкостью, из которого Полевой наполнил рюмку.
— Традиция у меня такая — в качестве аперитива перед ужином рюмку водки опрокидывать, — пояснил он. — Тебе как, лимонаду?
— Да уж не маленький, одна рюмка, думаю, режиму сильно не повредит.
— Вона как… Ну ладно.
Он грузно поднялся и взял из буфета ещё одну рюмку. Наполнив, подвинул мне.
— За продолжение нашего успешного сотрудничества!
Мы чокнулись и синхронно влили в себя горючую жидкость. Борис Николаевич крякнул и нацепил на вилку дымящийся вареник. Макнув его в сметану, отправил в рот, зажмурившись от удовольствия. Жуя, подмигнул мне, закусившему маринованным огурчиком:
— Ты варениками закусывай, у моей Юлии Осиповны они получаются — пальчики оближешь!
Я, в общем-то, вареники не очень уважаю, то ли дело пельмени, особенно домашней лепки, но, глядя, как смачно жуёт Полевой, сглотнул слюну и последовал его примеру
— Ну как? — спросил он, когда я расправился с первым вареником.
— Тают во рту.
Вареники и впрямь таяли, помимо картошки Юлия Осиповна добавила в начинку ещё чего-то непонятного, но вкусного. Чувствовался привкус топлёного масла. Сама хозяйка, обслужив нас, предпочла удалиться, чтобы не мешать мужчинам ужинать и общаться на свои темы.
— Честно скажу, опасался, а ну как не сдюжишь, растеряешься, — говорил Полевой, отправляя в рот очередной вареник. — Выходит, зря опасался. А как ты этого Стоуна приложил… Обещаю, Максим, что у себя в «Юности» я обязательно упомяну об этом, когда буду готовить материал по пресс-конференции.
— Буду польщён, Борис Николаевич, — сказал я, улыбнувшись, не зная, что ещё тут можно сказать, так как ничего не ответить показалось бы, пожалуй, неприличным.
— А тот товарищ, что из зала спрашивал про твои творческие планы — сотрудник «Вечерней Москвы», — добавил он. — Мог бы и представиться Палыч… Ещё в зале я увидел журналистов из «Вечерней Москвы», «Труда» и журнала «Работница», они почему-то обошлись без вопросов. Либо посчитали, что их вопросы за них уже и так задали.
Он поддел вилкой грибочек, затем похрустел огурчиком и следом целиком отправил в рот маринованную помидорку.
— Ты ешь, ешь, — кивнул он мне, — тебе в твоём возрасте нужно хорошо питаться. Когда мне было столько же, сколько сейчас тебе, я как раз заканчивал школу в Твери, а воспитывал меня дед, и не всегда поесть было досыта. С тех пор всегда всё сметаю со стола, про запас. А первая книга у меня вышла, когда мне исполнилось… 19 лет, — поднял вилку вверх Полевой. — В 1927 году, представляешь, полвека назад! Называлась «Вшивые люди», сам Горький её отметил.
Какой же он старый, подумалось мне, человек ещё помнит революцию, Горький его книги читал, и до сих пор на боевом, так сказать, посту. Да-а, были люди в наше время…
— Но тут ты меня, конечно, переплюнул. Пусть и в журнальном варианте, но опубликовался раньше, да и «Молодая гвардия», думаю, не в этом году, так в следующем издаст тебя отдельным романом.
— А о чём была ваша первая книга?
Полевой приосанился, даже зачем-то отодвинул тарелку с десятком ещё недоеденных вареников.
— О, Максим, это интересная история, и её ноги растут из моей газетной практики. Я ж с шестого класса в газету заметки приносил. А тут по заданию редактора «Тверской правды» внедрился в криминальный мир Твери под видом московского вора и сумел раскопать неопровержимые доказательства связей криминальных воротил Твери с коррумпированным руководством. После публикации серии моих очерков был дикий скандал, полетели головы, несколько отцов города надолго присело, а у меня вышла первая книжка.