— Привет! — услышал я на том конце провода голос любимого человека.

— Привет! — просипел я.

— А что у тебя с голосом.

— Приболел. Лежу вот дома, лечусь.

— Что-то серьёзное?

Ага, в голосе Инги проскочило беспокойство. На фоне наших с ней последних диалогов это уже был прорыв.

— Ерунда, всего лишь грипп. Первые дня три было фигово, сейчас более-менее оклемался, хотя во всём теле ещё жуткая слабость. И фарингит вдобавок.

— Ох, Максим, что ты как маленький! С гриппом не шутят, от него и умереть можно. Надо было сразу позвонить мне или папе, у него есть знакомый завотделением в областной больнице. Доехал бы до тебя, он на машине, сам бы осмотрел.

— Да ладно, что я, шишка что ли какая…

— Ну, когда я в том году сильно простудилась, он не поленился к нам заехать.

Знаю я, почему заехал, не у каждого больного папа заведует распределением жилплощади.

— В общем, жди меня в гости, буду через полчаса максимум.

— Какие гости, Инга?! — дал я «петуха». — Ты что? Я же гриппом болею, ещё не хватало, чтобы ты заразилась.

— Я прошлой весной с гриппом лежала, и могу тебе заявить, что на этих сроках вирус уже не так опасен. И только попробуй не открыть мне дверь!

Открывала дверь мама, заранее предупреждённая о визите моей девушки. Конечно, поохала тоже на тему «А ну вдруг заразу подцепишь?», но к больному пустила.

Инга пришла не с пустыми руками, с собой у неё была полулитровая банка малинового варенья и вполовину меньше баночка липового мёда. К её приходу я успел облачиться в костюм сборной СССР, в нём и улёгся поверх застеленной кровати. В гостевых тапочках она прошлёпала в мою комнату (мама деликатно закрыла за ней дверь), села на краешек кровати и с жалостливым лицом покачала головой:

— Как же тебя так угораздило, а? Вот совсем нельзя тебя без контроля оставить.

Надо же, в ней прямо-таки проснулся материнский инстинкт. Главное, что вроде бы отошла, в голосе уже нет и намёка на обиду, безосновательную причём обиду.

— Да вот так вот, — сиплю я, — от всего пережитого не иначе стресс случился, подорвавший иммунную систему организма.

И слабо так, наигранно улыбаюсь, мол, чуть ли не из последних сил. Вроде прокатывает, и дальше Инга начинает хлопотать надо мной ну точно как наседка над своими цыплятами. Побежала по-хозяйски на кухню, навела мне в мою большую кружку чай, намешала туда сразу и варенья, и мёда, после чего проследила, чтобы я выпил всю эту жутко приторную консистенцию на её глазах. По ходу дела рассказывала последние новости из своей жизни. Оказалось, насчёт гинеколога как в воду глядела, та на следующий же день позвонила матери, та, в свою очередь, рассказала Михаилу Борисовичу, в итоге оба родителя прочитали дочери целую лекцию о том, как трудно жить девушке, в 17 лет родившей первенца. Как-никак скоро у неё день рождения, семнадцать исполнится, и она меня приглашает на праздник опять к ним домой, как и год назад. Хотя, как сама добавила, ещё один день рождения подарил ей я, когда вытащил тонущую Ингу из пруда в Тарханах. И в этот момент в её повлажневших глазах промелькнула такая искренняя благодарность, что я и сам едва не прослезился. Взял её за руку, хотел было привлечь к себе, но в последний момент одумался — а вдруг я ещё заразный? О чём и проинформировал Ингу, когда она уже сама решила удостоить меня поцелуя в губы.

— Ничего, мы с тобой ещё нацелуемся, — просипел я с многообещающей улыбкой. — Кстати, не хочешь почитать две последние главы «Викинга»?

Инга очень хотела, и прочитала их сидя прямо у моей постели. А я исподволь наблюдал за выражением её лица и понимал, что девочке нравится то, что она читает. Что она и подтвердила чуть позже, сказав, что давно не читала ничего более увлекательного и с радостью прочитала бы рукопись ещё раз, теперь уже полностью от начала и до конца. Я от щедрот своих разрешил взять рукопись на несколько дней. У меня на этот момент уже имелись ещё две копии, отпечатанные мамой на работе.

А на следующий день пришла телеграмма от отца, в которой он сообщал, что 12 октября, то есть вчера, выехал из Сковородино, и через шесть дней будет в Пензе. Что ж, грядёт очередное воссоединение семьи, а я даже как-то и не успел толком соскучиться от отцу. В прежней моей жизни он появлялся эпизодически, и даже на похороны матери прилетел самолётом в последний момент, а через неделю снова уехал на свой Дальний Восток. Мама сама просила не говорить ему, что умирает, она делала вид, что всё будет хорошо, что она обязательно поправится. Так что о её смерти он прочитал только в моей телеграмме, а о неизлечимой болезни узнал лишь по прилёту в Пензу. Надеюсь, в данной реальности подобного не случится, впрочем, батя и в этой жизни при любых раскладах так и будет с чистой совестью по полгода пропадать на своей малой родине. Вольнолюбивый человек, живущий в своё удовольствие, не обременяющий себя тяготами семейного быта. Может быть, в этом что-то и есть, какие-то отголоски хипповского наследия 60-х, и я, может быть, не отказался бы так же жить в своё удовольствие. Но, боюсь, чувство ответственности перед своими близкими не позволит такому случиться. Особенно если я обзаведусь женой и детьми, а этот вариант более чем правдоподобен.

А между тем меня живо интересовал вопрос, как там продвигается дело со съёмками фильма по моему роману. В сентябре мы с Ольгой Васильевной созванивались, она говорила, что Харатьян дал согласие и запускается съёмочный процесс. И с тех пор от неё ни слуху, ни духу. Так что через пару дней после визита Инги, когда с голосом стало получше, я набрал домашний номер Корн. Трубку подняла, судя по голосу, пожилая женщина.

— Здравствуйте, а могу я услышать Ольгу Васильевну?

— Добрый день! А Ольги Васильевны нет.

— А когда она появится?

— Боюсь, не так скоро, не на этой неделе точно.

— Просите, а с кем я имею часть?

— Это её мама, Тамара Владимировна.

— Тамара Владимировна, это вас из Пензы беспокоит Максим Варченко, по роману которого «Остаться в живых» товарищ Ростоцкий должен вроде бы уже снимать фильм. Я хотел узнать, как обстоит дело со съёмками. У меня есть только домашний номер Ольги Васильевны, который она мне дала. Думал, позвоню, узнаю, но, видимо, придётся перезванивать через неделю.

— Так я вам могу сказать, хоть и в общих чертах, как идёт процесс, — неожиданно заявила бабуля. — В данный момент съёмочная группа находится в Черустинском заказнике в Шатурском районе Подмосковья, где снимаются натурные сцены партизанского движения. До этого они две недели работали в павильонах студии Горького. Это в общих чертах.

— Ого, спасибо, не ожидал, что вы в курсе происходящего… Спасибо вам большое, Тамара Владимировна!

Что ж, приятно сознавать, что процесс идёт и, надеюсь, никто не вставляет киношникам палки в колёса. Вот ведь жизнь наша какая полосатая, словно зебра, то светлая полоса, то тёмная. И этих полос поровну, просто одна может тянуться дольше второй, и желательно, чтобы это была именно светлая полоса. А чёрной полосы вроде разбора на педсовете и едва не «залетевшей» Инги мне до конца этого года будет достаточно.

Батя приехал в среду днём, 18 октября, когда я, уже поправившийся, был в училище, а мама ещё не вернулась с работы. Ключа от квартиры у отца не было, поэтому в ожидании родственников он расположился прямо на лестничной площадке. Но тут его выглядела в «глазок» Варвара Петровна из 33-й квартиры и пригласила к себе в гости, мол, нечего, как беспризорнику, на лестнице сидеть. В качестве ответного жеста батя презентовал бабуле баночку варенья из кедровых орешков.

Когда же я пришёл домой, мама и папа сидят на кухне чаёвничали под уже другую банку варенья — из кедровых шишек.

— Ого, как отпрыск вымахал!

Батя похлопал меня по плечам с такой силой, словно старался вбить в паркетный пол как минимум по колено. И тут же получил шлепок ладонью по спине от мамы на предмет того, что ребёнок только что выздоровел, но ещё слаб и негоже лупить по его хрупким плечам с такой силой.