Правда, приобрести золотые украшения в наше время было не так уж просто. Если в ювелирном магазине в продажу выбрасывалось что-то более-менее симпатичное — в отдел тут же выстраивалась очередь. В свободной продаже оставался только какой-то отстой. Мне же хотелось приобрети для любимой девушки что-нибудь эксклюзивное. В комиссионку идти не хотелось, там я мог что-нибудь обнаружить, но уже кем-то ношеное.

Заглянув в «Жемчуг», практически единственный ювелирный магазин Пензы, я обнаружил под стеклами витрин скудный выбор золотых изделий. Поделился своей проблемой с молодой продавщицей, и та, войдя в моё положение, дождавшись, когда поблизости никого не окажется, шепнула телефончик одного ювелира, с которым сотрудничал магазин. Вы удивитесь, но звали его не Абрам Моисеевич и не Семён Израилевич, а просто — Владимир Владимирович. Только фамилия была не Путин, а Носков. В тот же день я оказался у него в скромной на вид мастерской при Доме быта, и он выудил из маленького сейфа то самое колечко с маленьким топазом, обошедшееся мне в триста пятьдесят рубликов. Но на любимых, как и на здоровье, не экономят.

Дверь знакомой квартиры открыла сама именинница. Целоваться со мной на глазах у иностранца не решилась, с благодарностью приняла от нас букеты, пригласила проходить, раздеваться, переобуваться — тапочек за минувший год прибавилось, стало чуть ли не десять пар в расчёте на как раз такие посиделки.

— В Соединённых Штатах, кстати, не принято разуваться, — как бы между делом пояснил Стоун, — там на улицах почти так же чисто, как в доме. Но ваша страна — другое дело. Более холодный и сырой климат, здесь действительно можно натаскать грязи в дом.

— А где вы живёте в США, в каком городе? — тут же поинтересовалась Инга.

— В пригороде Вашингтона. Небольшой городок под названием Александрия, у вас бы он назывался посёлком городского типа.

Далее состоялось знакомство с родителями Инги и её роднёй в лице Сергея Борисовича, его небольшого семейства и Козыревым-старшим, который меня встретил как старого боевого друга, а американца достаточно настороженно. Когда гостю предложили перед застольем помыть руки в ванной, и он исчез в заданном направлении, дядя Инги незаметно отозвал меня в сторонку и спросил, как прошли эти два дня в компании журналиста-разведчика.

— Ходит за мной как тень, даже на день рождения вашей племянницы напросился, как сам видите, — вздохнул я. — Пока, правда, я вроде бы ничем себя не выдал, поведением стараюсь ничем не выделяться на фоне своих ровесников.

— Вот и ладно, — довольно кивнул Сергей Борисович.

А у меня почему-то закралась мысль, что его люди тоже зря время не теряли. Во всяком случае, за эти дни я несколько раз ловил на нас с американцем взгляды, бросаемые мужчинами средних лет неприметной внешности, одетыми в одинакового серого цвета плащи, костюмы и шляпы.

Между тем подтягивались и другие гости. Из класса Инги на этот раз пришла только одна девочка, Светлана. Я бы очень удивился, появись здесь запуганный мною когда-то в подворотне Артём. Пришли две подруги по дому, Варя и Марина, с которыми я уже был знаком. Будучи к этому времени достаточно известным не только в Пензе, но и далеко за её пределами человеком, я тут же оказался в центре их внимания. Отвязаться от настырных девчонок стоило немалого труда.

Тут весьма кстати пригласили за стол, и пошли тосты. Девушкам и мне было разрешено только шампанское, женщины тоже баловались игристым, а мужчины, за исключением Сергея Борисовича, употребляли напитки покрепче. Тот на вопрос Стоуна объяснил, что сегодня за рулём, поэтому приходится изображать трезвенника. Сам же Генри тоже поначалу отнекивался, надеясь ограничиться шампанским, но Борис Никанорович строго на него зыркнул и погрозил пальцем:

— Так, товарищ империалист, ты вот эти свои замашки оставь для Америки! За здоровье мужики у нас пьют водку, а шампанское пусть вон женщины употребляют. Ты меня уважаешь? Если уважаешь — то пей.

От Козырева-старшего был тост за встречу на Одере, Стоун, в свою очередь, вспомнил, что его тесть ходил в северных конвоях, в общем, в этом плане они нашли взаимопонимание. Меня же, вручив позаимствованную заранее у соседей простенькую гитару Борисовского производства, попросили спеть песню «С Днём рождения». Мы её с моими музыкантами давно уже записали на плёнку, но практически не исполняли. А сейчас снова нашёлся повод. Я было заикнулся, что связки ещё не до конца восстановились после фарингита, но народ требовал, и вроде бы обошлось, не дал «петуха».

Когда американец вручал Инге пуховый платок, та всем своим видом (а заодно и словами) выразила глубочайшую признательность, хотя в её глазах плясали смешинки. Понятно, что в этом платке будет щеголять мама именинницы. А то, может, даже и жившая в Каменке бабушка.

Мой же подарок был принят поистине восторженно. И хотя до этого родители подарили дочери золотую цепочку с её знаком зодиака, главные эмоции достались всё же мне. Правда, Козырев-старший пробурчал, что, мол, задарили девку золотом, в его годы всё было скромнее, на что Нина Андреевна легкомысленно заметила:

— В ваши годы, Борис Никанорович, отрезу на платье радовались. Слава богу, мы живём в другое время, когда имеется возможность как зарабатывать, так и тратить заработанные деньги на то, что тебе хочется.

И тут же улыбнулась в объектив фотокамеры Стоуна. Однако Борис Никанорович не собирался так просто сдаваться.

— Ты, Нина, глупость говоришь. Не в том радость, что дарить, а в отношении. Вы вон вручили своё золотишко, и сидите довольные, а в глазах внучки я не вижу особого счастья. Ну разве что когда Максимка ей колечко подарил. Ну так, я думаю, она бы любому подарку от него радовалась, даже вон какому-то пуховому платку.

Стоун на эти слова отреагировал удивлённым взглядом, и Козырев-старший, видимо, сообразив, что сболтнул лишнего, тут же налил гостю рюмку и предложил выпить в очередной раз за здоровье именинницы. Козырь у ветерана снова был железный: «Ты меня уважаешь?!»

Как итог, ближе к концу застолья заокеанский гость не то что лыка не вязал, но дошёл до такой кондиции, что на пару с Борисом Никаноровичем горланил срочно выученную «Но от тайги до британских морей…» Я ещё подумал, что было бы неплохо запечатлеть эту картину на видеокамеру. Но это ещё лет тридцать минимум ждать, пока у каждого появится мобильник со встроенной фото и видеокамерой. Уже после Сергей Борисович поведал мне, что под шумок записал исполнение дуэта на магнитофон, а затем до кучи ещё и разговор отца с американцем, в котором подвыпивший заокеанский гость под давлением Козырева-старшего и присоединившегося к беседе Михаила Борисовича вынужден был признать, что в его родных Штатах процветают жажда наживы, классовое неравенство, расизм и наркомания.

Мы же молодёжной компанией, как и год назад, уединились в комнате Инги, и снова слушали музыку. В девчачьих разговорах я участия не принимал, зато когда Инга, не устававшая любоваться пришедшимся впору колечком, поставила песни нашего ансамбля, я снова оказался в эпицентре самых разных вопросов. Они касались не только моего музыкального творчества, но и поездок за границу, и писательских успехов, даже интересовались моими достижениями на ринге.

А потом мне пришлось сажать нетвёрдо стоявшего на ногах Стоуна в такси и ехать с ним до гостиницы. По пути янки заявил, что у меня красивая гёрлфренд, чем-то похожая на его жену в молодости. Только попрощавшись с ним в холле гостиницы, и предупредив администратора, чтобы разбудили американца в шесть утра, иначе он опоздает на самолёт, я смог спокойно вернуться домой.

Где меня ждало сообщение от мамы, что звонила сама Пугачёва и, не застав меня дома, обещала перезвонить позже. Примадонна не обманула, перезвонила ровно в 11 часов, когда меня уже клонило в сон.

— Максим, добрый вечер, надеюсь, ты ещё не собирался спать?

— Здравствуйте, Алла Борисовна! Пока не ложусь, ждал вашего звонка.

— А я хотела тебе сообщить приятную новость, — в голосе Пугачёвой прорезалась нотка самодовольства. — «Две звезды» выбраны для исполнения на конкурсе «Песня года». И ты, как автор, должен подъехать на съёмки, занять место в зале и получить награду от ведущих.