А мне сидеть ещё четыре года -

Душа болит и просится домой…

Допев песню до конца, с чувством выполненного долга отложил гитару на диван позади себя.

— А я слышал, ты ещё и музыкант, — неожиданно заявил в мой адрес Орех.

— Есть немного…

— Чё, может, изобразишь?

Опаньки, такого поворота я не ожидал. Может, блюзняк сыграть? И потом услышать коронную фразу Промокашки: «Это и я так могу!» А затем он потребует сыграть «Мурку».

— А что ж вам изобразить? — спрашиваю, вставая и беря гитару в руки.

— Летку-енку, — прыскает Чебурашка.

— Не, это не надо, лучше чё-нить душевное, — на полном серьёзе возражает Скоморох.

Вот же блин, ломай ещё голову, что спеть «обчеству». Может, и правда «Мурку» слабать? Хотя нет, имеется вариант поинтереснее. Я за полминуты настроил гитару под шестиструнку и, стараясь не задевать седьмую струну, запел «Золотые купола» Михаила Круга. Баловался его творчеством недолгое время, выучив несколько песен для исполнения на разного рода застольях, надеюсь, сейчас мне это очень пригодится.

Дом казенный предо мной,

Да тюрьма центральная

Ни копейки за душой

Да дорога дальняя

Над обрывом пал туман

Кони ход прибавили

Я б махнул сейчас стакан

Если б мне поставили…

Пел я самым низким тембром, какой только мог изобразить. Не знаю, как со стороны, по мне так вроде бы и ничего. Когда закончил, с волнением ожидал реакции воров. К моему великому облегчению, она оказалась вполне доброжелательной.

— Вот это я понимаю — душевно, прям как про меня, — оценил Скоморох.

— Точняк, у меня аж в груди засвербело, — поддержал Чебурашка.

— Это чья же песня? — поинтересовался Орех. — Что-то я её раньше не слышал…

— Да это я так, на досуге сочинил.

Ну а что было сказать? Что автор песни пока ещё в школе учится?[1]

— Откуда такие познания про купола? Кого-то из людей знаешь?

Вот же… Откуда-откуда…

— Нет, кроме Лёни, не знаком, да и то один раз пересеклись, а после в поисках сумки я на него вышел. Да батя на приисках сколько лет сезонит, там всякий народ обитает, вот он кое с кем пообщался, да и мне потом рассказал. А меня что-то после этого на блатное творчество пробило.

— Мне в тех краях тоже когда-то «повезло» побывать, много там нашего народу остаётся жить, — подытожил удовлетворённый ответом Орех. — Козырная песня, чё тут скажешь. Может, ещё чё есть?

— Ну-у… Есть кое-что. Сыграть?

— А и сыграй.

Ты нежно гладишь теплою рукой

Письмо мое последнее к тебе,

Письмо мое нечастое домой

И думаешь, наверно, о судьбе,

Ты думаешь, как встретимся опять,

Я как всегда куплю тебе цветы,

Я знаю, мама, ты устала ждать

А ждать меня умеешь только ты.

Прости меня, прости, падабадабапам

Прости меня, прости,

Мамуля, мама, мам,

Мамуля, мама, мам…

Песня «Письмо матери» зашло вообще изумительно. Подвыпивший Чебурашка даже прослезился, махнул ещё один стопарик водки и принялся вспоминать свою покойную мать, пока Орех не остановил его пьяные сопли шлепком ладони по столешнице. Сам он кроме той стопки, что мы выпили с ним вместе, пока не употреблял, хотя до этого наверняка уже пил с братвой. Но пока держался вполне трезво.

На крайний случай у меня ещё была в загашнике песня «Владимирский централ», однако она была посвящена конкретному человеку, да ещё» этапом из Твери», хотя сейчас это Калинин. Понадеялся, что до её исполнения не дойдёт.

— Эх, пацан, сумел душу воровскую тронуть, — вздохнул он и провёл ладонью по лицу с такой силой, словно бы хотел содрать кожу. — Да-а, мать — это святое, мать у каждого из нас одна. Сколько они из-за нас слёз пролили… Ладно, порешаем, придумаем что-нибудь. Ступай, детское время уже кончается, а про то, что здесь видел и слышал — никому ни полслова. И дорогу сюда забудь. А с Резаным нам ещё кое-что перетереть надо.

— Слышь-ка, — окликнул меня кинувшийся провожать Чебурашка. — Ты это… Слова песен можешь переписать?

— Могу, и аккорды напишу, если надо. Прямо сейчас?

— Сейчас не до того, — оглянулся он на глядевшего в нашу сторону с прищуром Ореха. — Как время будет. И… и Резаному отдай, а он уже мне передаст.

— Договорились, — улыбнулся я.

Дверь открыла мама (батя снова был в поездке), и сразу же мне не понравился её взгляд. Да ещё и принюхиваться начала.

— Та-а-к… А чего это от нас водкой попахивает? — тихо, с угрозой в голосе поинтересовалась она, когда я стал в коридоре раздеваться.

— Да ты что, мам, какой водкой…

— Ну ты меня за дуру-то не держи. Я что, не знаю, как водка пахнет? Уж за столько лет от твоего отца нанюхалась.

Ёкарный бабай, я ж всего стопарик опрокинул, у неё как у собаки нюх что ли?

— Ма-а…

— Ну чего ма-а? — передразнила она меня и устало махнула рукой. — Ох, горе ты моё луковое. Думаешь, взрослый уже стал, так и выпить можно? Так возраст не тем определяется, что водку пить начал, а поступками.

Вот, теперь на полчаса мораль читать будет, свою маму я знаю… Давно, правда, не читала, это она прежнего Максима всё больше на путь истинный наставляла, а в этой реальности за минувшие год с небольшим от силы пару раз.

— И зачем ты меня обманул, будто с Ингой в кино идёшь? — вывел меня из раздумий голос мамы.

— Что?

— А то, как ты ушёл, через час где-то Инга звонила, тебя зачем-то спрашивала. А я и говорю, мол, разве он не с тобой гулять-то пошёл? Инга и выдёт: «Нет, мы с Максимом не договаривались сегодня гулять». Попрощалась так вежливо и трубку повесила.

Вот же бл… Нет, ну надо же было так совпасть! Знал бы — заранее Ингу предупредил, ввёл бы, так сказать, в курс дела. Пусть не всё рассказал, но хотя бы намекнул, что предстоит важная встреча, о которой маме знать не следует, и потому вот прикрываюсь встречей с тобой. А теперь будет думать бог знает что, ещё, чего доброго, вобьёт себе в голову, что у меня завелась любовница.

Звонить немедленно? Получится, что я оправдываюсь, хотя, конечно, мне и придётся оправдываться, что уж тут душой кривить. Но лучше подождать до завтра, когда получится собрать мысли в кучу.

На следующий день после учёбы, притащив телефонный аппарат в свою комнату, набрал Козыревых. Трубку подняла Нина Андреевна.

— Здравствуй, Максим! Ингу позвать? Сейчас.

Сердце моё колотилось в грудную клетку с такой силой, словно хотелось вырваться наружу. Сейчас я бы, пожалуй, минуту общения с Ингой с радостью променял бы на ещё один визит к ворам.

— Слушаю!

Да уж, в голосе чувствуется прохладца. Но я это, в общем-то, и предполагал.

— Привет! Понимаю твои чувства после того, как я прикрылся вчера перед мамой свиданием с тобой, но, поверь, это было сделано ради одного серьёзного дела.

В трубке тишина, слушает, но сама пока ничего не говорит. Ладно, продолжим. Надеюсь, в моём телефоне не стоит «жучок», и линию соответствующие органы не прослушивают, Хотя от ребят Сергея Борисовича всего можно ожидать. Даже если и прослушивают — я тут не про дела государственные говорю, а рассказываю своей девушке о личных проблемах, пусть даже там и замешаны уголовники. Это всё равно вотчина не КГБ, а МВД и, если даже чекисты захотят мешаться, я уж как-нибудь попробую с СБ договориться.