– Родные, не надо! Стойте! Ведь все еще хуже выйдет! Не губите себя и детей. Посмотрите, забрали лишь стариков. Они свое пожили, а у вас еще все впереди. – видя, что слова его цели достигли, порыв народа смогли удержать, старец стал говорить уже тише, – Таких древних развалин, как Равда и Хенга и хромой Олет, прими, Ярад, их светлые души, и остальные, кого сегодня постигла горькая участь, среди нас еще много. Число за сотню потянет. Так неужто мы все – старичье, стоим хоть пары детских смертей?! – толпа притихла и слушала, а запал оратора все не сходил, – Если завтра опять начнут забирать, так я первым пойду! Сам! На смерть! И сдается мне, что я такой не один, кому выживание рода дороже собственной морщинистой шкуры. Что, Мараг, скажи – я не прав? – при этих словах долговязый старик пихнул локтем в бок своего лысого, но щеголявшего висящими седыми усами соседа. Тот поднял глаза, в них тоже светилась решимость.

– Да прав ты, Раст. Сто раз прав. – голос усатого Марага был спокоен, но сильно пропитан грустью. – У меня здесь две дочери, сыновья, жена и шестеро внуков. И все пока живы. Хочется, чтобы таковыми и оставались. Пускай жрут, твари проклятые. Авось костями моими подавятся. Нужно терпеть, Яра ждать. Не бросят родичи, придут, перебьют эту поганую нелюдь!

Вслед за Марагом и Растом, почти все старики подтвердили свою готовность на жертву. У большинства из них среди сидевших на поляне людей имелись дети и внуки. И лишь единицы, включая безумного Эльма, не проронили ни слова. Арил, хотя номинально и был здесь чужим, являясь с рождения Лисом, исполнился гордостью за могучих духом старцев рода Орла и решил для себя, что на их месте сам поступил бы также.

А еще он подумал, что вчера утром, по самым скромным подсчетам, рассталось с жизнью сотни две родичей разного возраста. Неужели такого количества мяса Орде хватило лишь на день? И если так, почему же сегодня забрали всего восьмерых? Не противоречащих друг другу ответов на эти вопросы пытливый ум Лиса так подобрать и не смог. А потому в голове у Арила родилась, до абсурда нелепая, и оттого, возможно, и верная, пугающая теория: пришельцы уже приравняли пойманных родичей к своей домашней скотине и просто чистят ряды, понемногу, стараясь не довести свое новое стадо до крайности, избавляясь от лишних…

В чем нельзя было обвинить пришельцев, так это в непоследовательности действий. Накормив своих зубастых зверей, заботливые хозяева не забыли и про новых питомцев, ближе к обеду явившись на поляну не с пустыми руками. С собой они пригнали нескольких коз, притащили большую охапку травы и четыре полных, сшитых из шкур мешка, в которых родичи обычно хранили зерно. Эксперимент начался.

Сначала перед удивленными людьми бросили зелень. Подождали, посмотрели, что никто радостно не набрасывается на такую еду, перешли к зерну. Один из мешков открыли и сунули прямо под нос, и опять никакой реакции. А что прикажете делать с сырой пшеницей?

Родичи зашептались, начиная понимать, что сейчас происходит, но мешок не трогали. Наконец дошла очередь и до коз. Один из нелюдей, схватив животину за рог, потащил ее к центру поляны. Арил продолжал подмечать интересные факты: пришельцы и не пытались, распуская капюшоны, мысленно приказывать домашним животным родичей, да и сами люди не подвергались такому воздействию – видимо, на живущих в Долине эти штучки не действовали…

Коза упиралась как могла и жалобно блеяла, но неравенство сил позволило монстру исполнить задуманное. Подойдя поближе, черный урод поднял одной рукой несчастное, извивающееся в четных попытках вырваться животное в воздух, чтобы все лучше видели, а второй достал из-за пояса острый костяной нож и быстрым движением вогнал его в брюхо козы. Рогатая еще не издохла, а черная лапа, запущенная в разрез, уже шарила среди внутренностей. Достав вырванное кровавое нечто, скорее всего печень, монстр, ничуть не стесняясь, откусил приличный кусок. Проживал, проглотил и, завершив демонстрацию, бросил свежее и, видимо, на его взгляд очень вкусное мясо прямо в гущу людей.

Народ расступился, и туша, ударившись о землю, осталась лежать. Еще не успевшие настолько оголодать, чтобы кидаться на сырую козлятину, люди с отвращением смотрели на щедрое подношение. Одна белокурая женщина средних лет, стоявшая ближе к мешку, запустила руку в пшеницу и, со словами "Лучше я буду жрать это", набила свой рот зерном и принялась усердно жевать. Ее примеру последовали и некоторые соседи, видимо, побоявшись, что сейчас их могут заставить отведать сырого мяса.

Удовлетворившись увиденным, хозяева Орды подтащили поближе остальные мешки и, оставив на месте тело козы, опять удалились с поляны.

Отсутствовали твари недолго. Часа через три, когда солнце стояло в зените, вернулись обратно, теперь приехав верхом. Двое спешились, и после небольшого осмотра, опять полезли в толпу. На этот раз похватали детей. Вернее подростков, лет по тринадцать. Паренька и девчонку. Тут уж народ не стерпел – полез защищать. Повисли всем скопом, вцепились, уперлись ногами. Кто-то даже отчаянно бросился с кулаками на нелюдей, но после пары увесистых плюх откатился назад. Твари взъярились, замелькали тяжелые лапы. Под градом ударов, люди посыпались в стороны, и отбитые жертвы покинули круг.

Дальнейшую судьбу перепуганных насмерть детей окутала тайна. Пускать их на корм, по крайней мере в ближайшее время, нелюди явно не собирались. Ремнями из кожи ребятам ловко связали сведенные за спину руки и, закинув наверх, усадили между белых неострых зубцов на спины двух рогачей, чуть подальше наездников. Ноги тоже стянули ремнем, пропустив его под брюхом животного, явно с целью – не дать живому грузу свалиться.

Сделав все, что хотели, монстры снова убрались с поляны. Спины бедных детей постепенно скрывались вдали, видимо, навсегда покидая свой род.

Лес жил своей жизнью. Привычной, размеренной, мирной. Солнце весело грело. Бездонное синее небо кое-где покрывали пушистые белые облака. Воздух полнился свежими ароматами. По округе лилась бесшабашная песня пичуг. Разномастные обитатели зеленой светлой дубравы занимались своими делами. На полянке щипала траву невеликая ростом косуля. Пробивавшиеся вдоль опушки молодые побеги торопливо, опасливо грызли робкие зайцы. С ветки на ветку, стрекоча о своем, перелетали длиннохвостые белки. У корней полосатый барсук с увлечением что-то копал. Мир и покой незримой сказочной пеленой ласково обволакивали окрестности.

Все изменилось мгновенно! На тропу, проходившую по краю поляны, вылетела огромная туша, спугнув обитателей леса, прыснувших в разные стороны. Растрепанный Гамай, тяжело дыша, собрав волю в кулак, пробежал по инерции еще несколько ярдов, и лишь только потом, не стерпев, перешел на размеренный шаг. Пот катился ручьем, в покрасневших ушах не смолкал появившийся пару часов назад нарастающий гул, кровь стучала в висках. До цели Медведя – родного поселка, оставалось еще много миль, преодолеть которые нужно как можно быстрее.

Вчера, получив от Кабаза, которого сейчас уже, пожалуй, не было в живых, ценнейшие для Племени известия, два парня бросились его доставить людям. Гамай, побоявшись, что родной поселок постигнет участь несчастных Орлов, рванул к своим – предупредить. Трой же помчался к Змеям – призвать собранных Яром охотников к спасению оставшихся в живых людей.

Время шло, Гамай, не обладавший особой выносливостью, по мере сил, подкрепляемых страхом за родичей, продвигался вперед и все думал: "Хоть бы успеть. Хоть бы успеть"

Покрытые листьями ветки хлестали вспотевшее лицо, толстые стволы деревьев, как назло, постоянно оказывались на пути, торчащие тут и там корни норовили поставить подножку, но бегущий справлялся с преградами и скорость практически не сбавлял. Крепкие ноги мелькали как никогда, и не удивительно – столь мощного стимула для забега у парня еще не бывало. Поставив на кон свою жизнь, Кабаз летел вперед, как на крыльях.