Средняя ширина Великой реки колебалась в окрестностях полумили, и, придерживаясь в своем маршруте правого берега, возвращавшиеся домой лазутчики не сильно переживали, что их заметят охотники Боголюбов. Если бы кто-нибудь из извечных врагов гордого могучего клана и умудрился бы разглядеть вереницу маленьких лодочек на фоне отражавшегося в зеленой воде густого прибрежного леса и по какой-то причине даже отважился бы на погоню, то такая затея все равно ни к чему бы не привела – большое расстояние легко позволяло Безродным в любой момент пристать к берегу и без проблем затеряться в знакомой чащобе.
Наконец небольшое водное путешествие подошло к концу, и лодки начали причаливать к берегу. Вытащив свои суденышки из воды и тщательно укрыв их в кустах, Безродные, не забыв, конечно, и пленника, двинулись на восток, скрывшись под пышными древесными кронами. Оставив позади три часа пути по знакомой тропе и около десятка миль, так и не выполнившая свое задание, группа лазутчиков добралась до огромной поляны, большую половину которой занимали беспорядочно расставленные повсюду шатры.
Поселок Безродных с первого взгляда поразил Кабаза своими размерами. По самым осторожным оценкам плененного юноши в этом необычном селении проживало народу, минимум вдвое больше, чем в любом из родов Племени. Около конусообразных, сшитых из шкур жилищ, заменявших на этом берегу реки привычные для Кабаза землянки, сидели, стояли, шли и бежали, увлеченные своими повседневными делами, толпы лохматых, не очень опрятных и слегка диковатых, на взгляд плененного парня, людей обоих полов и всех возрастов – от малых детей до морщинистых старцев.
Все занимались какой-то работой: долбили шкуры, мастерили оружие, разделывали добычу, что-то шили грубыми костяными иголками, толкли в деревянных ступах зерно. Но как только ведущая парня процессия подходила чуть ближе, люди бросали дела и засыпали идущих вопросами, с любопытством разглядывая до сих пор немного хромавшего пленника. Хмурый Дубина на все прилетавшие фразы отвечал однозначно и коротко, остальные и вовсе помалкивали. Было видно, что нервы лазутчиков на пределе. Грядущая встреча с вождем изрядно портила настроение, а уж про реакцию скорого на расправу шамана не хотелось даже и думать.
Многие местные жители, особенно из числа мужской половины, охотно пристраивались вслед за отрядом, в надежде услышать побольше подробностей, и когда ведомые Дубиной охотники наконец достигли сильно выделявшегося своими размерами здоровенного шатра, несомненно, принадлежавшего вождю всего клана Ургов, толпа любопытных насчитывала уже несколько сотен человек, заполнивших своими телами практически все свободное пространство в ближайших окрестностях. Свободной оставалась лишь небольшая площадка перед входом в шатер Варага, который охраняли сразу двое внушительных стражников, да импровизированная полоса отчуждения, образовавшаяся как-то сама собой, вокруг обильно украшенного черепами различных животных, мрачного жилища шамана, стоявшего по соседству.
Один из охранников, видно, узнав пришедших, мгновенно скрылся за шкурой, закрывавшей входной проем, и через несколько долгих секунд воротился обратно уже в компании просто огромного человека среднего возраста, обряженного в полосатый тигриный плащ. Надменный взгляд из-под черных густых бровей, направленный на стоявшего впереди всех Дубину, обладал такой силой и властностью, что и без того невысокий командир лазутчиков как-то весь съежился, сделавшись еще ниже, а Кабазу стало предельно понятно – перед ним сам Вараг, и с ним шутки плохи…
На протяжении всего сбивчивого рассказа Дубины о происходящих за рекой чудесах, суровый владыка Ургов упорно молчал, напустив на свое мрачное скуластое лицо выражение властной презрительности. Повествование у перепуганного охотника выходило крайне расплывчатое и перепрыгивающее в своей непоследовательности от одного момента событий к другому без всякой зависимости. Из окружавшей рассказчика толпы постоянно доносились уточняющие вопросы, комментарии и возгласы недоверия. Издерганный Дубина терялся и еще сильнее запутывался в своих же словах, а суровый вождь хмурился все больше и больше.
В какой-то момент по правую руку от великана, неизвестно как и откуда, по крайней мере Кабаз не смог уловить сам миг его появления, бесшумно возникла нереального вида фигура, одетая в какое-то бесформенное покрывало, сшитое из множества разнообразных шкурок мелких животных. На лохматой, как и у всех, голове шамана, а это, без сомнения, был именно он, покоился уродливой шапкой выбеленный временем череп большого медведя, крепко сидящий на своем месте, при отсутствии нижней челюсти. Проводник духов усердно буравил рассказчика своими маленькими колючими глазками, и этот пронзающий насквозь взгляд не предвещал Дубине и его товарищам ничего хорошего.
Когда изрядно затянувшееся повествование наконец-то закончилось, начинавший прощаться с жизнью Кабаз в бессильной обиде злился на бестолкового командира лазутчиков. Абсолютно правдивая история была преподнесена растерявшим от страха всю свою хитрость Дубиной так неумело, коряво и не реалистично, что пленник бы сам никогда не поверил такому рассказу, не знай бы он истины.
Но, видно, в клане врать было совершенно не принято, или вмешались еще какие-то неизвестные Кабазу факторы, да только и вождь, и шаман поверили лазутчику безоговорочно. Правда, вернувшимся из вылазки охотникам такая доверчивость начальства пользы не принесла. Хотя, возможно, наказание, назначенное владыкой Ургов для не выполнивших свое задание людей, считалось по меркам Безродных весьма мягким и вполне приемлемым, так как взведенные нервным напряжением до предела лазутчики, услышав свой приговор, сразу расслабились и даже немного повеселели. А прозвучало все это так:
– Вы принесли действительно бесценные вести, – голос вождя оказался неимоверно басист, словно звук выходил из дупла векового дуба, – Но всеми вами была дана перед духами предков, и самого великого Урга, священная клятва – не возвращаться назад, не убив бессмертного демона. Свою клятву смогли сдержать лишь Иржаг и другие, кто пал и уже не вернется. А вы свои обещания преступили и заслуживаете мучительной смерти. – Вараг сделал паузу и, повернув голову, о чем-то немного пошептался с шаманом и только затем продолжил, – Но времена настали суровые, и нам потребуется каждый, даже самый трусливый воин. И я даю вам возможность свою вину искупить. Смыть свой позор кровью в грядущих битвах. – вождь снова провел маленькое совещание с шаманом и завершил свое показательное, приукрашенное возвышенными словами специально для публики, выступление: – Левые мизинцы долой, и свободны.
Зашумевшая толпа расступилась, образовав проход, к, видно, специально установленному у жилища шамана, большому плоскому камню, являвшемуся местом разных обрядов, в том числе и таких. Прощенные лазутчики выстроились живой очередью к алтарю, а кто-то уже расторопно развел рядом костер, в котором жадный огонь тут же принялся усердно лизать заготовленные сухие ветки.
По тому, как обыденно происходило все это действие, Кабаз догадался, что такие, или подобные наказания в клане Безродных не редкость. Люди по одному выходили вперед, клали левую руку на камень, оттопыривали мизинец, а идущий следующим охотник лежавшим рядом ритуальным каменным топором, резко ударив, производил эту грубую ампутацию. Наказанный издавал громкий рев, встречаемый одобрительным гулом толпы и, выхватив из костра ветку, ее обугленным концом тут же прижигал свою рану и уступал место очередному охотнику, который передавал дальше уже отведавший крови топор.
Мерзкое действие все продолжалось и продолжалось. Шаман складывал отрубленные пальцы в какую-то глиняную мисочку и постоянно что-то нашептывал, немного при этом приплясывая. Все это выглядело настолько дико и отвратительно, что связанный пленник ощущал себя представителем совершенно другого мира, в котором такой бесцельной жестокости просто не было места. А больше всего впавшего в оцепенение Кабаза пугали нечеловеческие в своих безумных гримасах лица собравшихся зрителей. В глазах и мужчин и женщин и даже видневшихся кое-где детей открыто читались звериная радость и непонятно от чего возникавшее удовольствие. То ли эти чувства приносили чужие страдания, то ли Безродных так возбуждал скрытый религиозный подтекст ритуала, но несчастный пленник, ощущая мощные волны кипящих вокруг отвратительных, но очень сильных эмоций, понимал, что его самого ждет нечто еще более ужасное…
