— А может быть, напоёте?

Вопрос Беляевой меня огорошил. Не было такой договорённости. Она вообще своими вопросами куда-то не у ту степь меня загнала. Надо срочно что-то придумывать.

— К сожалению, а капелла у меня не очень получается. Была бы гитара…

— А мы сейчас организуем, — мило улыбнулась ведущая «Музыкального киоска». — Товарищи, небольшой перерыв… Верочка, вы где?

Звонарёва материализовалась словно из воздуха.

— Да, Элеонора Валериановна?

— Верочка, если можно, разыщите где-нибудь акустическую гитару.

— Хорошо, — кивнула та как ни в чём ни бывало и направилась к выходу.

— Шестиструнную, — в спину ей громко сказал я.

А сам стал лихорадочно думать, что я сейчас буду исполнять перед взыскательной слушательницей. Понятно, не шансон, нужна песня. Которой я худо-бедно помню аккорды, да и сам текст. Можно было бы на английском что-нибудь исполнить, но все песни на языке Шекспира, которые я знал наверняка, в СССР уже вовсю ловили на «вражеских голосах». Да и вряд ли в этой студии приветствуются композиции на английском.

В этот момент появилась Вера Васильевна, она вышагивала, держа перед на вытянутых руках 6-струнную вестерн-гитару от наших друзей из Чехословакии, а именно легендарную «Кремону». Малость потёртую, но, когда я взял её в руки и настроил, понял, что даже новая «ленинградка» этой и в подмётки не годится. Была у меня в своё время гитара ленинградского производства, так что знаю, о чём говорю.

— Ну что, готовы порадовать нас новой песней? — вывел меня из раздумий голос Беляевой.

Эх, вдарить бы Чижом или Наутилусом, так ведь времена сейчас не те. «Ты ушла рано утром, чуть позже шести…». Даже такой безобидный по меркам будущего текст здесь в эфир никто не пропустит.

— Это песня не на мои стихи, — сказал я, — их автором является советский поэт Николай Рубцов. Надеюсь, его родственники не будут против, что я использовал стихи Николая Михайловича. Песня называется «Букет».

Я сыграл вступление, и запел: «Я буду долго гнать велосипед…»

Пока исполнял — ни на кого не смотрел. Ни на Беляеву, ни на операторов, ни на «звукача» за толстым звуконепроницаемым стеклом. А когда закончил, после короткой паузы сказал:

— С аранжировкой, конечно, эта песня заиграет новыми красками.

— Браво! — пару раз хлопнула в ладоши Элеонора Валериановна. — Я сама очень люблю стихи Николая Рубцова. Правда, то своё стихотворение, насколько я знаю, он писал своей возлюбленной, которая его не дождалась из армии, так что предыстория тут достаточно грустная. Однако в мажорной тональности песня звучит достаточно органично… Что ж, дорогие друзья, надеюсь, и вам эта песня придётся по душе. А у нас в гостях был автор популярных песен Арсений Коренев.

Так вот и закончилось моё свидание с ТВ. А программа вышла неделю спустя. Несмотря на мои опасения, что нашу беседу с Беляевой могут серьёзно порезать, в эфир вошло практически всё, включая исполнение бессовестно украденной у Барыкина песни «Букет».

Вот тут-то слава на меня и накатила по полной. Меня стали узнавать на улице, в магазинах, и даже пациенты, с которыми мне приходилось иметь дело. А Володя Вишневский уговорил написать ему на листочке текст с аккордами.

Конечно же, позвонил и Гришин. Переживал, что песня не подходит для его коллектива, однако напомнил про необходимость зарегистрировать её у пензенского представителя ВААП. А я ведь и забыл совершенно про него! Воспользовавшись советом, я уже на следующий день оформил авторские права. К тому же часть авторских будет отчисляться родственникам уже несколько лет как почившего Николая Рубцова. Думаю, им будет приятно.

А насчёт аранжировки постарался вокально-инструментальный ансамбль «Искатели», официально работавший при ДК «Южный», и игравший вечерами в парке на танцплощадке. Примерно пару недель спустя после выхода в эфир программы руководитель коллектива Игорь Орлов сам меня нашёл и предложил сделать качественную запись, включив песню в их альбом, материал для которого они копили не один год.

— Вам же самому приятно будет услышать свою песню в качественной обработке, — говорил он. — А мы будем вносить её в рапортичку перед каждым выступлением, и вы станете, как и полагается, получать авторские отчисления.

Меня такой вариант вполне устраивал, и мы ударили по рукам. Бобину с единственной песней Игорь мне вручил неделю спустя, благо что у меня дома имелся катушечник, и я мог прослушать результат работы музыкантов. «Букет» в этой обработке меня вполне удовлетворил, хотя несколько и отличался от оригинала Барыкина.

Но до встречи с Орловым произошло событие, ставшее для меня такой встряской, после которой я с неделю, наверное, не мог оправиться. Моё очередное дежурство выпало в ночь с субботы на воскресенье. Не лучший вариант, но не в моём положении было ерепениться. Тем более, мне казалось, что завотделением меня почему-то невзлюбил больше, чем остальных. Любимчиков у него точно не было, даже постукивавшей на коллег карьеристке Голубевой иногда за что-нибудь выговаривал. Делал он это обычно, приподняв подбородок, наверное, с высоты своих 175 сантиметров (это я так навскидку определил) ему казалось, что так он смотрит на остальных сверху вниз. И говорил при этом через губу, менторским тоном, причём ещё и нудно, на одной ноте, отчего у меня после пары минут общения с ним начинала болеть голова.

Так вот, утром в воскресенье я вернулся с дежурства домой, и меня неприятно поразил вид матери. Словно она всю ночь не спала. Впрочем, как выяснилось чуть позже, так оно и было.

— Мам, ты чего? Не заболела? — спросил я.

— Уж лучше бы заболела, — махнула та рукой, тяжело вздыхая.

— Тебя Юрий Васильевич обидел? — спросил я, памятуя, что накануне вечером они должны были идти в ресторан.

— Что ты, что ты, — замотала она головой. — Мы вчера прекрасно провели вечер, вот только…

Она прикусила губу, а я, вздохнув про себя, приготовился выпытывать из неё подробности этого «вот только».

— Мам, давай уже говори! Я из тебя по капле буду выжимать информацию?

Она набрала полную грудь воздуха, будто собираясь нырять, потом медленно выпустила его и подняла на меня глаза.

— Сеня, вчера мы с Юрием Васильевичем отдыхали в ресторане «Нева». Сидели за дальним столиком, чтобы нам никто не мешал общаться. И тут вдруг вижу, как в зал входит парочка, которую официантка провожает к свободному столику в противоположном конце зала. Зрение у меня после того, как ты меня в прошлом году омолодил, идеальное. Хотя в первый момент показалось, что глаза меня всё-таки подводят. Но, как следует приглядевшись, поняла, что нет, не подводит. Это была Таня.

Так… Я нахмурился, понимая, к чему идёт дело, но молчал, не прерывая речь матери.

— А с ней был высокий, спортивного сложения молодой человек, хорошо одетый. Они нас не заметили, а я всё время смотрела на них. И они напоминали двух влюблённых. Он то и дело трогал её за руки, потом они танцевали медленный танец, а когда закончили танцевать, он её… поцеловал. И потом ещё они целовались. Я сдерживалась как могла, мне хотелось плакать. Юрий Васильевич заметил моё состояние, спросил, как я себя чувствую. Я сказала, что не очень хорошо, и лучше будет, если он проводит меня до дома. К счастью, они нас вроде бы не заметили, когда мы уходили, слишком были поглощены друг другом. Но нам пришлось обогнуть их столик, и я услышала, как она его называет Женей.

Она замолчала, я тоже молчал, слышно было только, как тикают настольные часы производства Сердобского часового завода, да за окном со стороны улицы Кирова доносился приглушённый звук набиравшего ход от остановки троллейбуса, походивший на звук начинавшего разбег по ВВП самолёта. Ирония судьбы — факт измены был задокументирован в том же ресторане, где мы собирались играть свадьбу.

Я не выдержал тягостного молчания первым.

— Что ж, похоже, свадьбы не будет.

А может, надо было, как Шурик из «Кавказской пленницы», вскочить и заявить: «Свадьбы… Не будет!». Но я обошёлся без излишнего пафоса. Не та ситуация, чтобы ёрничать.