Наступило молчание. Я засомневался: «Может, не стоило обращаться к Рейчел? Слишком много стоит между нами». Но, в конечном счете, я ей доверял. Да, нужно действовать профессионально. Котлеты отдельно, мухи отдельно.

– Я хочу вернуть свою дочь, вот и все, – подытожил я вслух.

Рейчел кивнула, открыла рот, словно собираясь ответить мне, но так ничего и не сказала.

Раздался телефонный звонок.

Лидия любила разглядывать старые фотографии.

Интересно, почему? Душу это занятие, во всяком случае, не грело. Фактор ностальгии играл, в лучшем случае, роль весьма ограниченную. Вот Хеши никогда назад не оглядывался. В отличие от Лидии, хотя, чем это вызвано, внятно объяснить она не могла.

Данный снимок относился к тому времени, когда Лидии было восемь лет. В черно-белом изображении воспроизводился один из эпизодов популярнейшего телесериала «Семья смеется», который крутили семь лет подряд. Премьера состоялась, когда Лидии было семь лет, последний показ совпал с тринадцатым годом рождения. Главную роль в телефильме играл бывший исполнитель ролей комических персонажей Клайв Уилкинс. Он представлял овдовевшего чадолюбивого отца близнецов Тода и Рода и небесного создания с соответствующим именем Стелла. Девочку играла вездесущая Лариса Дейн. Да, знаменитый был сериал, ему до сих пор многие на телевидении подражают.

Программа «Истинная история Голливуда» иногда рассказывает о судьбе артистов, занятых в «Семье». Клайв Уилкинс умер от панкреатита через два года после того, как сериал сошел с экрана. Ведущий непременно заметит, что Клайв был «всем как отец», что (Лидии это хорошо известно) ни в коей мере не соответствует действительности. Парень сильно пил, и от него всегда несло табаком. Когда Лидия, позируя перед камерами, обнимала Клайва, ей требовалось все ее не развитое тогда актерское мастерство, чтобы не закашляться от вони.

Близнецы Джэред и Стэн по фамилии Фрэнк – в сериале Тод и Род – пытались впоследствии сделать музыкальную карьеру. По сюжету они играли в любительском оркестрике. Музыку для оркестрика писали другие, исполняли ее – за кадром – тоже другие, а мальчишеские голоса усиливал синтезатор. Тем не менее, Джэред и Стэн, которые и в нотах-то не слишком разбирались, решили податься в музыканты. В первой серии им было одиннадцать лет. Теперь – под сорок, оба усердно лечатся от облысения и уверяют себя и друг друга, что хоть и «устали от славы», но непременно вернутся на телеэкран.

Но главная, самая захватывающая тайна «Семьи» – это судьба всеми обожаемой Стеллы, то есть Ларисы Дейн. Вот что о ней известно: в последний сезон показа сериала родители Ларисы развелись и устроили безобразную свару вокруг ее заработков. В конце концов, отец вышиб себе мозги, а мать вышла за какого-то актера-мошенника, благополучно исчезнувшего с деньгами. Подобно большинству актеров-детей, Лариса Дейн сразу стала достоянием прошлого. Правда, одно время циркулировали слухи о ее беспутном поведении и пристрастии к наркотикам (все это было еще до повальной ностальгии по старым временам), но, в общем-то, никого она не интересовала. В пятнадцать лет Лариса превысила дозу и едва не отправилась на тот свет. Ее поместили в нечто вроде санатория, после чего она, похоже, вовсе исчезла с лица земли. Ничего о ней толком не было известно. Многие считали, что она снова – и на сей раз фатально – перебрала.

Но разумеется, все было не так.

– Ну что, Лидия, пора звонить? – спросил Хеши.

Она ответила не сразу, продолжая ворошить фотографии. На очередном снимке был изображен еще один эпизод из «Семьи». У маленькой Стеллы рука в гипсе. Тод хочет нарисовать на нем гитару. Отцу эта затея не нравится. «Папа, – хнычет Тод, – обещаю: только нарисую, играть не буду». Взрыв хохота. Маленькая Лариса шутки не понимает. Взрослая Лидия – тоже. В тот день она действительно сломала руку. Обычные детские фокусы: сбегала по лестнице и упала. Рука болела неописуемо, но съемка должна была состояться во что бы то ни стало. Доктор всадил в нее бог знает что, а двое халтурщиков-сценаристов использовали всю эту историю в сюжете. Съемки прошли, как в тумане.

Только, пожалуйста, не надо скрипок…

Лидия читала книгу Дэнни Партриджа. Слушала завывания Уиллиса в «Других ударах». Все знала о судьбе юных звезд, о том, как к ним пристают, отнимают у них деньги, эксплуатируют их. Она видела все эти ток-шоу, слышала сетования, наблюдала крокодиловы слезы коллег – и еле сдерживала тошноту.

А правда состоит в следующем. Нет, дело не в приставаниях, хотя юной и достаточно наивной, чтобы верить, будто психологи способны помочь, Лидии внушали, что следует «препятствовать», то есть не поддаваться навязчивому ухаживанию одного из продюсеров сериала. И родителей обвинять не в чем – ни в равнодушии, ни в чрезмерном энтузиазме, с которым некоторые делают из своих детей звезд. А уж про одиночество, утомительные часы съемок, замкнутость среды, обилие наставников на студии и подавно можно забыть. Все это не то.

Главное – софитов больше нет.

Полный абзац. Все прочее – отговорки, потому что ведь никто не хочет признаваться в мелком тщеславии.

Лидия начала сниматься, когда ей было шесть. От той поры мало что сохранилось в памяти. Она только помнит, что была звездой. А звезда – это нечто особое. Звезда – это королевский статус. Звезда – это близость к Богу. А ничего другого у Лидии и не было. Мы внушаем своим детям, что они не такие, как все, но Лидия знала это не понаслышке. Все ее обожали. Все считали ее безупречной дочерью – любящей, доброй, в меру шаловливой. С нее не сводили восхищенных взглядов. Всем хотелось побыть рядом, провести с ней какое-то время, прикоснуться к краю одежды.

И вот в один прекрасный день все исчезло.

Слава – наркотик пострашнее героина. Взрослый, утративший славу, пусть на миг блеснувшую, обычно погружается в депрессию, хотя и делает вид, будто ничего особенного не происходит. Он не желает признавать правды. Его жизнь превращается в обман, в череду попыток уцепиться за поезд, который ушел. Достать дозу самого сильного из наркотиков – славы.

Это взрослый, успевший глотнуть нектара, прежде чем отняли чашу. А для ребенка этот нектар, как молоко матери. Слава – все, что он знает. Он не понимает, что слава быстротечна. Ему этого не объяснишь. Нельзя подготовить ребенка к неизбежному. Так было и у Лидии. Обожание – ничего другого она не знала. И вдруг в одночасье софиты погасли. Впервые в жизни она осталась одна, во тьме.

Вот что по-настоящему мучает.

Теперь Лидия это понимала. Спасибо Хеши, он здорово ей помог. Он вытащил ее из ямы – раз и навсегда. Она сознательно причиняла себе боль. Сделалась потаскухой. Накачивалась наркотиками. Не для того, чтобы забыться, не для того, чтобы отомстить – чему-нибудь или кому-нибудь. Ошибка, которую она осознала в клинике, куда попала после одного действительно ужасного случая, заключалась в том, что мстит она самой себе. Одних успех возвеличивает. Других делает мельче. Так зачем причинять боль той, кто должна быть выше всех? Почему не переключиться на презренную массу, на тех, кто боготворил ее, наделил головокружительной славой и – бросил? К чему уничтожать личность, имеющую право на овации?

– Лидия!

– Да?

– По-моему, пора звонить.

Она повернулась к Хеши. Они познакомились в психушке, и общее несчастье сразу сблизило их. Хеши выручил Лидию, когда ее пытались изнасиловать двое санитаров. Тогда он просто отшвырнул их. Санитары угрожали им, и они пообещали никому не говорить. Но Хеши умел ждать. И он выждал. Две недели спустя он наехал на одного из негодяев на краденой машине. Череп хрустнул, как яйцо. А через месяц другого – главного – обидчика нашли дома с оторванными пальцами. По свидетельству судмедэксперта, пальцы не отрезали, их выворачивали до тех пор, пока сами не отвалились. Один из тех пальцев Лидия до сих пор хранила в подвале. Как сувенир.

Два года назад они сбежали из клиники и поменяли имена. Наружность – лишь настолько, чтобы нельзя было узнать. Они начали жизнь заново.