А с другой стороны, это было непонятно откуда взявшееся, но очень осознанное желание получить с боем курантов весточку оттуда, откуда получить ее, казалось бы, нельзя.

И вот уже семь лет Лена, встречая неизменно Новый год одна, знала, что именно в эту ночь, когда мгновение встречается с вечностью, а реальность плавно перетекает в фантастическую неосуществимость, ее душа соприкасается с душой того, кто был назначенной ей судьбой половинкой.

Лена знала, она была совершенно уверена: этой близкой душе должно быть хорошо там, в ее светлой и высокой запредельности, когда Лена здесь, на земле, в своей сверкающей чистотой и дышащей живой хвоей квартире, с радостным упоением и нежностью готовит какие-то совершенно необыкновенные блюда, сервирует стол на двоих, зажигает свечи и в положенные минуты, откупорив бутылку шампанского (она научилась это делать красиво и правильно), наливает его в высокие хрустальные бокалы, а потом, улыбаясь и вытирая неизбежные слезы, медленно пьет. Сначала — из одного бокала, потом — из другого. И в этот момент она не одинока, а счастлива.

Такая встреча Нового года была ее единственной сокровенной тайной, которой она не открывала никому. Даже Алле.

Алла, конечно, о чем-то догадывалась, потому что ей, подруге и ближайшей соседке, нельзя было наврать (не любила Лена это дело, но иначе было никак), как остальным знакомым, наперебой приглашающим в новогодние компании, что она традиционно уезжает тридцать первого декабря в Мурманск, к своим давним друзьям.

Алла о чем-то догадывалась — но не расспрашивала и в душу не лезла. И Лена была ей очень благодарна за это.

Как-то еще в начале декабря Буланкин как бы мимоходом спросил у Лены, где она собирается встречать Новый год. Она заученно ответила: еду в Мурманск к друзьям, традиция такая.

Юра внимательно посмотрел Лене в глаза.

— А нельзя традицию нарушить?

— Нельзя, — ответила Лена. Ответила не очень твердо, голос ее слегка дрогнул. И, моментально отметив это и сообразив, что, конечно, конечно, нельзя, быстро заговорила: — Юра, понимаешь, на самом деле нельзя. Я уже первого вечером буду дома. И надеюсь, что ты… Но тридцать первого я должна быть у них. Обязательно, понимаешь? Я не могу не поехать.

— Жаль, — ответил Юра. Теперь он смотрел в окно своего кабинета (разговор происходил именно там), почти отвернувшись от Лены. — А я думал…

— Но первого, первого-то я буду дома, — развернув его к себе и просительно заглядывая в глаза, торопилась словами Лена.

Но Юра, отводя взгляд, молчал. Лене хотелось растормошить его, хотелось прижаться к нему, хотелось сказать: «Я люблю тебя, дурак! Неужели не видно?» Но она не стала этого делать, а, отстранившись, рассеянно бросила «пока» и быстро вышла из кабинета Буланкина.

Юра до этого момента был абсолютно уверен в том, что Новый год они с Леной будут встречать вдвоем. Он ждал этого. Он серьезно к этому готовился. Он планировал… Да какая теперь разница, что он планировал!

Буланкин издевательски хмыкнул, покачался на стуле и набрал номер «Сполохов».

— Привет «новым русским»! Что у вас там в новогоднюю ночь планируется? Места еще есть? Меня не забудьте в списки свои внести. Что? Один, один. Да вот так получается…

Последние декабрьские дни Лена старалась избежать встречи с Буланкиным, и он не спешил появляться у нее в радиоузле. Позвонил уже тридцать первого.

— С наступающим, Елена Станиславовна.

«Елена Станиславовна». Как официально. Ну что ж, официально так официально.

— И вас тоже, Юрий Петрович, — постаралась ответить Лена как можно спокойнее.

Ну вот, все понятно. Значит, в Мурманске у нее скорее всего кто-то есть. Тогда зачем же было?.. Хотя ничего удивительного… Разве бывает по-другому?

— Желаю вам хорошо повеселиться в новогоднюю ночь. — Кажется, это он сказал.

Она что-то ответила, но Юра не расслышал и, еще раз выдавив из себя какую-то банальную фразу, положил трубку.

Отдав все необходимые распоряжения, Буланкин опечатал свой кабинет и спустился к проходной. Ободряюще подмигнув молодой вахтерше Марине, которая давно смотрела на него грустными глазами, он вышел на улицу, не зная толком, куда он сейчас пойдет, и уже жалея о том, что не остался на службе, решив сделать себе, как у всех, короткий день.

Юра слился с оживленной толпой, в которой каждый нормальный человек осознавал, куда и зачем он спешит. Два года назад Юра, помнится, тоже торопился.

У Светланки была дурная привычка (это он всем так говорил «дурная привычка», хотя на самом деле так не считал) встречать Новый год с выбитыми-вычищенными на снегу коврами. И поскольку времени на это в обычные дни почему-то не хватало, то приходилось, если он не дежурил, вытаскивать во двор все ковры-паласы в самые что ни на есть предновогодние часы. Елка у них соответственно наряжалась не как у людей — заранее, а часов в десять-одиннадцать. И наряжал ее обычно Юра. Сначала один, а потом со Светланкой номер два…

В прошлом году никакой елки уже не было. И так называемая «встреча» состоялась в какой-то гнилой компании и прошла в отвратительном пьяном угаре. Не хотелось бы, чтобы и в этот раз… Хотя какая, если вдуматься, разница! Где, как, с кем… Да и вообще можно никуда не ходить. Вот дурак, до последнего на что-то надеялся. Да зачем ей нужен какой-то вшивый каплей? С ее, как говорится, данными… Как он раньше не догадался? Ведь в Мурманск она ездит почти регулярно. К друзьям. Да ни к каким не друзьям! К какому-нибудь преуспевающему бизнесмену. Как он раньше не догадался? Тогда почему он к себе ее не забирает, этот бизнесмен? Почему-почему… Женатый скорее всего. Вот почему. Так. Но если у него семья, то как она с ним Новый год встречать собирается? Между прочим, осталось…

Буланкин отогнул обшлаг шинели, глянул на часы. До двенадцати оставалось семь с половиной часов. Буланкин продолжал размышлять.

Итак, до Нового года семь с половиной часов. А она пока еще здесь. На чем она собирается ехать? Почему не уехала с четырехчасовым автобусом? Могла ведь с работы уйти пораньше. Значит, поедет последним рейсом. Билет наверняка взяла заранее. Так просто сегодня не уедешь. В «Сполохи», что ли, податься? Зачем? А черт его знает! Время куда-то надо девать. Конечно, неплохо было бы приборку в хате сделать. Новый год все-таки. Да ладно, потом как-нибудь. Себя в порядок привести недолго. К двадцати двум сто раз успеется. Ну а сейчас-то зачем туда переться?

Буланкин затормозил на полпути к «Сполохам» и, резко развернувшись, пошел все-таки домой.

— Юр, привет!

Голос знакомый. Но все женские голоса с некоторых пор стали для него неразличимо-похожи. Кроме одного.

Юра обернулся. Алла. Вот кого сто лет не видел. Красивая. В шубе. Вся светится. В новой, наверное. Сейчас что-нибудь про Ларису скажет… Вот черт, как некстати…

— Здравствуй, Алла. Выглядишь потрясающе, — попытался даже улыбнуться Буланкин. — Как дела?

— Да ничего, грех жаловаться, — еще больше засветилась на комплимент Алла. — У тебя-то как жизнь?

И, не дожидаясь ответа, приблизив свое лицо к Юриному, она громко зашептала:

— Юра, я давно хотела с тобой поговорить…

— Алла, ну о чем? — недовольно отшатнулся Юра.

— Не о чем, а о ком. — Алла как будто бы не обратила ни малейшего внимания на Юрино недовольство, но на всякий случай ухватила его за рукав, чтобы не сбежал. — О Лене Турбиной, вот о ком.

Вот это ново. И Юра вспомнил, что Алла живет на одной площадке с Леной. И Лена ведь как-то что-то говорила. Что они дружат, кажется. Да уж… Может, сказать, что некогда? Но ведь любопытно, черт возьми, что она скажет.

А Алла между тем и сама еще не знала, что именно она может сказать Юре. Но сказать было нужно. Очень нужно. Вон как Ленка мается. Что уж они все в этом Буланкине нашли?

Алла собиралась с мыслями, выразительно вращая глазами. Юра ждал. И вдруг его осенило.

— Слушай, а Лена с вами встречает Новый год?

— Нет, — честно ответила Алла. — Не с нами.