Вот в таком приподнятом настроении я и направился к Транкавелю. Лично меня больше всего волновала встреча с Мартой, но предпочесть виконту простолюдинку — это если и не оскорбление, то обида точно. А он ее не заслужил.

Визит я подгадал ко времени «сортирного» приема вельможи, но стоило представиться, как меня провели в уже знакомый рабочий кабинет. Транкавель влетел бурный, как горная река, и яркий, как золотая осень. Красные, желтые, белые и черные цвета его костюма сплетались в ослепительную палитру и создавали удивительно радостное настроение.

— Как я рад Вас видеть, полковник! Вы не представляете, с каким вниманием я следил за этой кампанией! А результат! Я уже знаю о Вашей награде и позволил себе сообщить о ней барону! Он прислал мне довольно сухое письмо в ответ, я даже расстроился, но знаете, положение спасла баронесса. Она лично написала, что барон был счастлив и даже прослезился! За это надо непременно выпить. Во дворец пойду позже, а пока… Эй, кто-нибудь, принесите вина!

Высокая русоволосая миловидная женщина принесла открытую бутылку и два бокала и тихо ушла — все-таки вышколенная у него прислуга. И красивая. Вот что значит влиятельный вельможа.

Транкавель приветственно поднял бокал, но выпить не спешил — смотрел на меня взглядом выжидающим и лукавым.

— Виконт, я Вас правильно понял?! Это была…

И он расцвел окончательно. Действительно, любой мастер — артист. Сколько бы он ни зарабатывал, главным для него остается признание публики, восторг от результатов его труда.

— Вы добрый гений! Я пришел сюда из мира, обогнавшего этот на сотни лет, там можно летать по небу и опускаться на километры под воду, можно спокойно разговаривать с собеседником, находящимся на другом конце Земли, но там никто не способен повторить то, что сделали Вы! Я знаю, что Вы не единственный врач в этом мире, но я уверен, что никто из них не способен Вас превзойти! Я хочу выпить за Вас, за Ваше умение и за Ваш гений. Умению можно научить, гением надо родиться, ибо это от Бога! За вас виконт!

И мы выпили. По-русски, залпом и до дна. Конечно, я льстил ему грубо и напропалую, люди здесь удивительно падки именно на такую лесть. Но ведь говорил-то я правду! Лицо Марты не просто преобразилось — на нем не осталось и следа шрамов и переломов. Никаких шрамиков, перекосов, неровной натяжки кожи, ничего из того, что остается от работы самого лучшего пластического хирурга.

А потом выпили еще и еще и еще. За мою награду, за мои успехи, за хозяина дома — да мало ли поводов найдется у двух мужчин, чтобы выразить свою приязнь и поднять себе настроение.

А затем Транкавель вдруг резко погрустнел.

— Вы знаете, полковник, что в Вашей речи меня расстроило?

— ?!

— Вы ни разу не назвали меня другом. А ведь и у меня есть имя.

— ?!

— Шарль. Меня зовут Шарль.

— Принято. Тогда и я прошу называть меня по имени. Но по имени местному — Жан. Во избежание — и я с пьяной многозначительностью поднял вверх указательный палец.

За это уже грех было не выпить. Короче, ни в какой дворец Шарль не пошел — куда ему было идти. И разошлись только затемно. Так что утром у моей кровати стояла сияющая Марта с огромной тарелкой горячего лукового супа. В ответ попробовал улыбнуться, оказалось зря — не по силам мне это. И тут в комнату как вихрь влетел абсолютно здоровый и до омерзения свежий виконт.

— Шарль, я понял, почему ты богат.

— Потому что я веселый и добрый человек!

— Нет, ты хитрый и жестокий человек. Вначале напаиваешь своих гостей, а потом дерешь деньги за опохмел. Это жестоко, вот.

— Ну, друг мой, не было бы горя хуже, а этой беде я помогу бесплатно, всего за десять экю.

— Хрен тебе, мироед. Так справлюсь. (Плохо мне, но к магии я невосприимчив, а вот этого моему «другу» знать не следует. Умен, зараза, слишком много у него вопросов возникнет.)

— Жаден ты непомерно, Жан, а это грех.

— Я не жадный, я хозяйственный. Уйди, будь человеком, дай помереть спокойно. Я пока Марте исповедуюсь.

— Ну-ну, грешная душа, супом не забудь причаститься. Как в себя придешь — спускайся в кабинет, я ждать буду, — ответил виконт и тихо закрыл за собой дверь. Если бы громко — моя голова точно бы треснула.

— Здравствуй, Марта, я рад тебя видеть. Вчера даже не узнал, ловко вы с виконтом меня разыграли. Помоги одеться, пожалуйста.

— Вы бы полежали, господин барон. Тяжело Вам, я же вижу, — сказала, но руку тем не менее подала. А сильная у нее рука, на такую опереться можно.

— Сам виноват — нечего было вчера пить, тем более столько. Так что если сейчас не помру — впредь умнее буду. А чем Транкавелево лечение терпеть, я лучше на тебя полюбуюсь. Ох, ну и красавица ты! По улицам ходишь — мужики, небось, головы сворачивают да в обморок валятся?

— Головы сворачивают, а в обморок — нет, не видела. Но ничего, куплю себе платье красивое, духи, научусь ходить как знатная дама и краситься, как они, — тогда да, точно на ногах не устоят — с лукавой улыбкой парировала плутовка.

Ожила девчонка! Вот ей-Богу ожила! Ну теперь все, теперь впереди только удача!

— Платье и ходить — ладно, согласен. А вот духи и краски не спеши покупать, это дело тонкое, может наоборот всех кавалеров распугать, если переборщишь. Как Леон?

Ой, зря я задал этот вопрос! Вообще-то Марта девушка не болтливая, но здесь ее прорвало, как плотину на Енисее. Закатила рассказ и остановить ее никакой возможности не было. А я же страдаю! Мне покой нужен! Главное понял — здоров и весел. А вот сколько раз он вчера описался — мне точно по барабану. В который голова превратилась.

С грехом пополам оделся и сел на стоявший у кровати стул. На кровать или диван нельзя — лечь захочу.

Знаком пригласил Марту тоже садиться.

— Чем думаешь заняться?

— Чем прикажите, господин барон.

Вот как у нее это получается? Вот вроде и скромница-недотрога, но это движение плеча, этот взгляд, эта полуулыбка… Да будь мне действительно восемнадцать лет — уже бы ее в кровать тащил, ну или хотя бы пытался. Черт, да я и так готов, даже несмотря на похмелье! Только ведь не выйдет ни хрена. На мне сейчас как на собаке Павлова опыт ставят на предмет слюноотделения.

Марта и раньше только о семье мечтала, а уж теперь, когда красавицей стала… Будет у нее муж, достойный, домовитый. Будет, никуда не денется. А я — вроде младшего брата, которого тоже вроде как любят, у которого даже, может быть, благословения спросят, но все сладкое — мужу.

И это хорошо. Когда я еще смогу с Леоном заниматься, так пусть растет в нормальной семье, без этих пап на неделю. Но что от меня зависит для его будущего, надо сделать уже сейчас, потому…

— Слушай, подруга, мне содержанка не нужна, мне нужна мать для моего сына. И эта мать должна быть достойной, самостоятельной женщиной. А для этого у нее должно быть уважаемое занятие. Благотворительностью я не занимаюсь, но хорошему делу помогу. Повторяю еще раз вопрос — чем хочешь на жизнь зарабатывать?

Марта ответила не задумываясь, как говорят о давней мечте.

— Я всегда хотела трактир открыть. Готовить я люблю и умею, с посетителями управлюсь — в караванах уж таких охламонов на место ставила. Только для начала деньги нужны, но я их быстро отработаю.

— Трактир — дело хорошее, только ведь и разоряются они. Почему ты решила, что справишься? Готовить умеешь, это хорошо, но тут ведь и слуг нанять, и в руках их удержать, и клиентов привлечь — много чего уметь надо.

— Ничего, я справлюсь. Я давно думала об этом, специально со многими трактирщиками разговаривала, расспрашивала что и как. Они, конечно, не все рассказывали, но один одно скажет, другой другое, так понимание и приходит. Я ведь уже много лет этим интересуюсь. А когда в замковой страже служила, меня управляющий учил учетные книги вести, я тогда много ему помогала.

Да, если уж у такой дело не пойдет, то не знаю, кто трактирным бизнесом и занимается. Да и есть в Галлии место, где я ее прикрыть могу, если уж совсем припрет. И у нее самой, в крайнем случае, есть там к кому обратиться.