За ней находилось большое помещение, сплошь заваленное книгами. Книги не умещались в достигавших потолка книжных шкафах и лежали стопками на креслах, столах и даже на полу. Но тем не менее беспорядка здесь не чувствовалось.

В библиотеке было холодно и пахло пыльными старыми книгами и восковыми свечами. Какого-то запаха в этом букете не хватало. Через несколько секунд я понял, какого именно: табачного. Филип Леонидис не курил.

При виде нас он встал из-за стола — высокий мужчина, лет под пятьдесят. Исключительно красивый мужчина. Все настойчиво подчеркивали внешнее безобразие Аристида Леонидиса, и я почему-то ожидал, что сын его окажется тоже весьма непривлекательным с виду. И абсолютно не был готов увидеть черты столь совершенные: прямой нос, безукоризненная линия подбородка, светлые, чуть тронутые сединой волосы, откинутые назад с прекрасного высокого лба.

— Это Чарлз Хэйворд, Филип, — сообщила Эдит де Хэвилэнд.

— Да, очень приятно.

По его лицу я не понял, знакомо ли ему мое имя. Протянутая мне рука была холодной. Лицо Филипа Леонидиса не выразило никакого интереса. Я несколько растерялся. Он молча стоял напротив меня и смотрел мне в глаза спокойно и абсолютно безразлично.

— Где эти ужасные полицейские? — осведомилась мисс де Хэвилэнд. — Они здесь уже были?

— Полагаю, старший инспектор… — Филип взглянул на карточку на столе, — э… э… Тавернер собирается в скором времени побеседовать со мной.

— А где он сейчас?

— Понятия не имею, тетя Эдит. Наверное, наверху.

— У Бренды?

Глядя на Филипа Леонидиса, невозможно было даже представить, что где-то по соседству с ним могло произойти убийство.

— Магда еще не спускалась?

— Не знаю. Она не встает раньше одиннадцати.

— А вот и она, похоже, — сказала Эдит де Хэвилэнд.

В коридоре послышался быстро приближающийся, говорящий скороговоркой голос. Дверь с грохотом распахнулась, и в библиотеку стремительно вошла женщина. Не знаю, каким образом, но ей одной легко удалось создать полное впечатление того, что в библиотеке появились сразу три женщины — и очень шумные.

Одной рукой она придерживала на груди розовый шелковый пеньюар, другой — держала дымящуюся сигарету в длинном мундштуке. Ее тициановские волосы струились по спине густыми волнами. Лицо миссис Леонидис казалось почти неприлично обнаженным, как у всех современных женщин, не успевших с утра накраситься. У нее были огромные голубые глаза и хрипловатый, довольно приятный голос. Говорила Магда очень быстро, по-актерски отчетливо произнося каждое слово.

— Дорогой, я этого не переживу… Я просто этого не переживу! Ты только представь себе, какой шум поднимется в печати!.. Да, еще не поднялся, но обязательно поднимется — и очень скоро. А я просто ума не приложу, в чем мне выступать на дознании. Наверное, в чем-нибудь очень, очень темном… Но не черном… Может быть, в темно-фиолетовом… Но у меня больше не осталось купонов, к тому же я потеряла адрес этого ужасного магазина, в котором всегда покупаю… Знаешь, это где-то в районе Шафтсберри-авеню… Но если я поеду туда на машине, полицейские обязательно увяжутся за мной и будут задавать мне всякие неуместные вопросы, правда? А что я должна им отвечать? Но как ты спокоен, Филип! Как ты можешь быть так спокоен?! Разве ты не понимаешь, мы можем теперь уехать из этого ужасного дома? Свобода!.. Свобода! О, какой кошмар… Наш бедный старый дорогуша… Конечно, мы никогда не покинули бы его, будь он жив. Он в нас действительно просто души не чаял…

Несмотря на все старания этой интриганки наверху. Я совершенно уверена, что если бы мы уехали и оставили бы его в ее власти, она живо лишила бы нас наследства. Мерзкая тварь! В конце концов, бедняжке было уже под девяносто…

И все интересы семьи ничего не значили для него по сравнению с интересами этой ужасной женщины. Знаешь, Филип, я думаю, теперь есть прекрасная возможность для постановки «Эдит Томпсон». Эта шумиха вокруг убийства привлечет к нам внимание. Да, все говорят — с моим носом играть только в комедии, но, знаешь ли, в «Эдит Томпсон» очень много комичного… Вряд ли сам автор осознавал это… Я знаю, как играть героиню: пошлое, глупое, фальшивое существо — и вдруг в последнюю минуту…

Магда выбросила руку вперед — сигарета выпала из мундштука на полированный стол красного дерева и задымилась. Филип спокойно взял ее со стола и бросил в корзинку для мусора.

— Вдруг… — прошептала Магда Леонидис, глаза ее расширились и лицо оцепенело, — …Начинается этот кошмар…

Секунд двадцать ее напряженное лицо выражало полнейший ужас, потом неожиданно расслабилось и медленно искривилось: перепуганный и сбитый с толку ребенок собирался заплакать.

Потом вдруг с лица ее разом исчезли все эмоции — словно были стерты влажной губкой, — и миссис Леонидис повернулась ко мне и деловито спросила:

— Вы не находите, что Эдит Томпсон нужно играть именно так?

Я сказал, что на мой вкус Эдит Томпсон нужно играть именно так. Кто такая эта Эдит Томпсон, я представлял себе очень слабо, но мне было важно не испортить отношений с матерью Софии в самом начале знакомства.

— Очень похоже на Бренду, не правда ли? — сказала Магда. — Знаете, мне это только что пришло в голову. Очень интересная мысль. Может, стоит поделиться ею с инспектором?

Мужчина за письменным столом почти незаметно нахмурился.

— Тебе нет никакой нужды встречаться с ним, Магда, — сказал он. — Я сам могу сообщить инспектору все интересующие его сведения.

— Не встречаться с инспектором?! — повысила голос Магда. — Конечно же, я должна с ним встретиться! Дорогой, дорогой, но ты начисто лишен воображения! Ты не понимаешь важности разных деталей. Инспектор захочет узнать о развитии событий в подробностях, его будут интересовать всякие, знаешь, мелкие частности: ну там, кто-то заметил случайно что-то странное…

— Мама, — сказала София, появляясь в дверях, — ты не станешь вливать инспектору в уши всякую чепуху.

— Но, София, дорогая…

— Я знаю, мамочка, ты уже все тщательно продумала и готова разыграть потрясающий спектакль. Но здесь ты ошибаешься. Глубоко ошибаешься.

— Но ведь ты даже не знаешь…

— Я все знаю. Но ты будешь играть совершенно другую роль, дорогая. Подавленная несчастьем женщина… Замкнутая, уклончиво отвечающая на вопросы… Все время настороже… Защищающая интересы семьи.

На лице Магды Леонидис изобразилось наивное детское недоумение.

— Милая, ты действительно полагаешь…

— Да. И тут не может быть никаких разговоров, — отрезала София и добавила, увидев довольную понимающую улыбку матери: — Я приготовила тебе шоколад. Он в гостиной…

— О… Прекрасно… Умираю от голода.

В дверях Магда на мгновение задержалась.

— Вы себе не представляете, — сообщила она то ли мне, то ли книжному шкафу за моей спиной, — как это замечательно иметь взрослую дочь!

После этой заключительной реплики она вышла.

— Бог знает, что она может наболтать полиции, — сказала мисс де Хэвилэнд.

— Все будет в порядке, — уверила тетушку София.

— Она может ляпнуть все, что угодно.

— Не беспокойся, — сказала София. — Она будет играть так, как потребует режиссер. А сейчас ее режиссером являюсь я!

Она вышла вслед за матерью, но тут же вернулась:

— Тебя хочет видеть инспектор Тавернер, папа. Ты не возражаешь, если Чарлз будет присутствовать при вашем разговоре?

Мне показалось, что легчайшая тень удивления скользнула по лицу Филипа Леонидиса. Еще бы! Но его привычка никогда ничему не удивляться в этот раз сыграла мне на руку.

— Да-да, конечно, — неопределенно промямлил он.

Вошел главный инспектор Тавернер — основательный, располагающий к доверию и производящий умиротворяющее впечатление человека решительного и делового.

Извините, еще одна неприятная мелкая формальность, — казалось, говорил его вид, — и мы тут же уберемся из вашего дома восвояси — и ни для кого это не будет так приятно, как для меня. Мы совершенно не хотим докучать вам, уверяю вас…