Пуаро пристально посмотрел на него:

– И вы считаете, сейчас правосудие может оказаться именно таким. Но почему…

Спенс перебил его:

– Я знаю почти все, что вы хотите сказать. И отвечу на ваши вопросы заранее. Это дело вел я. Мне поручили провести дознание, собрать улики. Свою работу я проделал очень тщательно. Собрал все факты, какие мог. И все они указывали в одну сторону – на одного человека. Все, что у меня набралось, я передал своему начальнику. Дальше я к этой истории касательства не имел. Материалы пошли к государственному обвинителю, а уж он решал, заводить дело или нет. Дело он завел, да иначе и не могло быть при таких уликах. Джеймса Бентли арестовали, предали суду, по всем правилам судили и признали виновным. Улики со счетов не сбросишь, присяжные прекрасно это знают. Да и не сказать чтобы они сильно терзались сомнениями. Скорее его виновность была для них очевидной.

– А для вас – нет?

– Нет.

– Почему?

Старший инспектор Спенс вздохнул. Задумчиво потер ручищей подбородок.

– Не знаю. Понимаете, никакой причины для сомнений – конкретной причины – у меня нет. Просто в глазах присяжных он тянет на убийцу, а в моих – ну никак. А в убийцах я разбираюсь лучше, чем они.

– О да, тут вы специалист.

– Во-первых… как бы сказать… не было в нем никакой дерзости, наглости. Ни капли. А ведь этого добра у них обычно хоть отбавляй. Такое самодовольство, куда там! Каждый убийца считает, что уж как-нибудь вотрет тебе очки. И вообще он такой ловкач, все провернул чисто, комар носу не подточит. И даже когда они сидят на скамье подсудимых и чувствуют, что головы не сносить, все равно геройство это из них так и лезет, им это прямо удовольствие! Как же, ведь все глаза – на них. Прямо звездный час. Может, им впервые в жизни выпало играть главную роль. Вот и дерзят да изгаляются.

Последним предложением Спенс как бы подытожил все сказанное.

– Вы ведь мою мысль поняли, месье Пуаро.

– Понял, и очень хорошо. А у Джеймса Бентли ничего этого не было?

– Нет. Перепуган был до смерти – это да. С самого начала. Кое-кто считает: раз боится, значит, виновен. А по мне, тут никакой связи нет.

– Согласен. А каков он, этот Джеймс Бентли?

– Тридцать три года, среднего роста, кожа желтоватая, носит очки…

Пуаро остановил этот поток:

– Я не про физические данные. Что он за человек?

– Ах, это. – Старший инспектор Спенс задумался. – Такие к себе не очень располагают. Какой-то весь дерганый. В глаза не смотрит. Глядит как бы исподлобья, украдкой. В общем, для присяжных хуже не придумаешь. То пресмыкается да жмется от страха, то вдруг давай храбриться да буянить. Но все как-то не так.

Он сделал паузу и доверительно добавил:

– На самом деле тихоня тихоней. У меня двоюродный брат был такой. Приключится какая-нибудь неурядица – он такую небылицу наплетет, что никто в жизни не поверит.

– Похоже, этот Джеймс Бентли не очень привлекательный тип.

– Так и есть. Такие мало кому по нраву. Но чтобы его за это повесили – тут я против.

– Думаете, повесят?

– А почему нет? Ну, подаст его адвокат апелляцию, так ведь основания для нее совсем хлипкие, уцепится разве за какую-то формальность, но, боюсь, толку от этого не будет.

– А адвокат у него был хороший?

– По закону о защите неимущих ему в адвокаты назначили молодого Грейбрука. Малый он дотошный, старательный, что мог, то и сделал, корить его не за что.

– Выходит, суд был вполне законный, и присяжные – обычные люди, как и сам Бентли, – приговорили его к смертной казни.

– Именно так. Жюри присяжных – самое нормальное, обыкновенное. Семь мужчин, пять женщин, люди все достойные, порядочные. Судьей был Стейнисдейл, человек немолодой. В несправедливости, предвзятости его не упрекнешь.

– Получается, что все английские законы соблюдены, Джеймсу Бентли не на что и жаловаться!

– Так уж и не на что? А если его повесят за то, чего он не совершал?

– Да, верно.

– И начал это дело я, собрал факты, сопоставил их – а в результате его приговорили к смерти. Не нравится мне это, месье Пуаро, совсем не нравится.

Эркюль Пуаро задумчиво посмотрел на старшего инспектора Спенса – лицо покрасневшее, взволнованное.

– Ну хорошо, – наконец сказал он. – Что вы предлагаете?

Спенс совсем смутился.

– Вы, конечно, понимаете, что будет дальше. Дело Бентли закрыто. Я уже веду другое дело – о растрате. Сегодня вечером мне надо ехать в Шотландию. Я ведь человек подневольный.

– А я – свободный?

Спенс, преодолевая неловкость, кивнул:

– Вы – человек догадливый. Может, это и нахальство с моей стороны. Но ничего другого придумать не могу, не вижу другого выхода. Сам я сделал, что мог, проверил все возможные версии. И ни к чему не пришел. Да и вряд ли мог прийти. Но вы… может, вы до чего-то и докопаетесь. У вас – извините, не в обиду будь сказано – какой-то диковинный взгляд на вещи. Может, в этом деле такой подход и нужен. Ведь если Бентли ее не убивал, это сделал кто-то другой. Сама себя она по затылку не рубанула. Может, наткнетесь на что-то, что я проглядел. У вас-то, конечно, никакого резона в это вмешиваться. С моей стороны чистая наглость даже предложить вам такое. Но уж как есть. Я приехал к вам, потому что ничего умнее придумать не смог. Но если вам неохота сниматься с якоря – да и к чему оно вам?..

Пуаро перебил его:

– Ну, резон есть, и даже не один. Свободного времени у меня сверх меры – это во-первых. Во-вторых, вы меня заинтриговали – да, и даже очень. В-третьих, это вызов, вызов серым клеточкам моего мозга. В-четвертых, нельзя сбрасывать со счетов мое уважение к вам. Я представляю, как через полгода вы в своем саду сажаете, скажем, кусты роз. Ничто не должно омрачать вашего счастья, но, увы, есть некая червоточинка, некое воспоминание, которое вы все время пытаетесь отогнать, – нет, друг мой, я хотел бы, чтобы ваше счастье было полным. И наконец, – Пуаро выпрямился и энергично тряхнул головой, – существует такая вещь, как принципы. Если человек убийства не совершал, нельзя допустить, чтобы его повесили. – Он смолк и тут же добавил: – А если он все-таки ее убил?

– Если так, у меня камень упадет с души.

– Значит, одна голова хорошо, а две – лучше? Что ж, предложение принято. Я берусь за это дело. Причем немедля – время не ждет. След и так уже остыл. Миссис Макгинти убили… когда?

– Двадцать второго ноября.

– Раз так, будем брать быка за рога.

– У меня есть записи по делу, я их вам передам.

– Прекрасно. Но сейчас нас интересует общая картина. Если миссис Макгинти убил не Джеймс Бентли, то кто же?

Спенс пожал плечами и натужно произнес:

– У меня никаких подозреваемых нет.

– Такой ответ нас не устраивает. В любом убийстве есть мотив, и надо подумать, какой мотив мог подойти для миссис Макгинти. Зависть, месть, ревность, страх, деньги? Начнем с последнего – он самый простой. Кому ее смерть принесла материальную выгоду?

– Крупную – никому. На банковском счету у нее лежало двести фунтов. Эти деньги получит ее племянница.

– Двести фунтов – не бог весть какая сумма, но в определенных обстоятельствах этого может быть вполне достаточно. Итак, племянница. Извините, мой друг, что я иду за вами след в след. Я знаю, что вы не обошли племянницу вниманием, но мне придется повторить весь пройденный вами путь.

Спенс согласно наклонил свою большую голову.

– Конечно, племянницу мы вниманием не обошли. Тридцать восемь лет, замужем. Муж маляр, строит и отделывает жилые дома. Отзываются о нем хорошо, работа у него постоянная, малый он толковый, неглупый. Она – приятная молодая особа, немного болтливая, тетушку свою не сказать чтобы обожала, но, в общем, относилась к ней прилично. Ни ему, ни ей эти деньги не были нужны позарез, хотя такому подарку они явно рады.

– А ее коттедж? Он тоже достается им?

– Дом сдавался в аренду. По закону об аренде хозяин, разумеется, не мог выселить старушку. Но теперь, когда она умерла, едва ли это жилище может занять племянница – да они с мужем на это и не претендуют. Они живут в современном домике на одну семью, принадлежащем муниципальному совету, и очень им гордятся. – Спенс вздохнул. – Племянницу и ее мужа я прощупал как следует – они ведь казались самыми подходящими кандидатурами. Но уцепиться ни за что не удалось.