Конец воспоминания.

— Хорошо, хозяин дома. Пойдём, поговорим.

— Ишь ты! Да ладно, что тебе эта балаболка Петрович моего имени не сказал — ни в жизь не поверю.

На это предположение я промолчал. Домовой вздохнул и пошел впереди меня, показывая дорогу. Наконец, мы пришли в небольшую, но добротно обставленную комнату. Подойдя к столику, ломившемуся от разнообразных закусок, домовой повернулся ко мне и поклонился:

— Митричем меня зовут. А как зовут уважаемого гостя?

Тут ещё одна тонкость. Так как он представился первым, да ещё и по собственной инициативе, то я могу своё не называть, и получить небольшую власть над домовым. Но оно мне надо? Во-первых, власть действительно небольшая, во-вторых, представившись первым, домовой показал мне своё доверие и смысл его разрушать?

— Серж Ривас. Очень приятно познакомиться.

После этого мы сели за стол и если я отдал должное стряпне домового, то сам он за обе щёки уплетал медовые коржики, приготовленные ещё в замке Тодт и поднесённые ему со всем уважением. Митрич окончательно отмяк.

— Хороший ты человек, с пониманием. Не то, что некоторые.

— Ладно, Митрич. Давай к делу. Чем ты можешь помочь?

— Ну ежели ты сможешь её за пределы этого пояса защиты выманить, то я её и схвачу и обездвижу. Ух и наплачется она у меня тогда! — В глазах домового заплескалось столько злобы, что мне как-то даже на миг стало жалко эту кикимору.

— А как, чем она атакует?

— Обычно когти запускает изнутри. То есть жертву кикиморы так узнают: снаружи — ни одной ранки, а изнутри на сердце или печени как следы когтей. А эта…не знаю, может, наверное, и все внутренности поперемешать.

— Стоп, а как она тебя победила?

— Так я и говорю. Обычно, ежели кикимора на хозяина нападает, то он попросту растворяет то место, где она атаковала и снова собирает. То есть ущерба никакого. эта как схватит и давай крутить. Я раствориться попробовал, так ей это ещё и лучше оказалось: она меня так перекрутила, что я только через пять дней оклемался. Как вырвался от неё — не помню. Вполне мог на перерождение уйти, удержи она меня ещё хоть ненадолго.

— А как обычно домовой атакует кикимору?

— Сплющивает он её. Она ж растворяться не может. Вот раскатаешь её в блин, она пока соберётся обратно — ты ей коготочки-то и подрезаешь.

— А как ещё справляются с кикиморой?

— Божьим благословением. Если у тебя святая вещь, ты можешь попытаться найти воплощение кикиморы — фигурку. Эта фигурка из дерева, соломы или тряпья делается. Ну а если ты этой фигуркой завладел — уничтожь её, тут кикиморе и конец придёт.

— Понятно.

Мне действительно всё стало понятно. Всё, кроме одной маленькой, почти ненужной детали: как эту тварь победить именно мне и именно сейчас?

В теории всё было довольно просто: защита от таких атак, которыми, судя по описанию, «грешила» кикимора было известно уже довольно давно — барьер помех. Главная прелесть этого барьера при борьбе с нечистью и прочими субъектами, обделёнными смекалкой в том, что этот барьер изначально брал достаточно много энергии на отражение атак. Но, если суть атак не менялась, на отражение каждой последующей атаки уходило чуть меньше энергии, чем на предыдущую, вплоть до того, что вместо затрат энергии, барьер за их счет начинал пополняться ею. То есть поставить барьер, спокойно дойти до костяка Карла Тодт, разорвать связь между этим костяком и кикиморой (что вообще не проблема — достаточно сдвинуть его с места) и спокойно наблюдать из третьего ряда партера эпическую драму «наказание чересчур обнаглевшей кикиморы». Только вот пятьсот единиц, два заклинания высшей магии и ещё один маг в ранге не ниже специалиста, который будет отслеживать обстановку, поскольку ты сам ничего за пределами барьера не почувствуешь… Да уж, лучше бы и не вспоминал.

— А кикимора только на разумных реагирует?

— Ага, как же! Думаешь, я не пытался ей крысу какую подослать, чтобы та ей воплощение-то погрызла. Ан нет, сразу бросается и убивает. У нас-то в подземелье и крысы ни одной не осталось.

— А неживой предмет?

— Это ж какой ты неживой предмет пустишь, чтобы он сам двигался по всем коридорам?

— Да, это я не подумал. А вообще заранее почувствовать, что она атакует, можно?

— Можно, только вот не спасёт это тебя. Отскочить всё одно не успеешь. — Если в самом начале нашего разговора Митрич отвечал с охоткой и каким-то азартом, то теперь расслабился и отбивал мои реплики с ленцой и несколько свысока.

— А встречная атака?

— Ну это… домовой замер. Так, абсолютно не шевелясь, он просидел секунд двадцать, а затем поднял на меня вновь загоревшиеся глаза:

— А ведь может и выйти. Смотри: я атакую, она отбивает атаку и атакует в ответ, но я уже не успеваю к её атаке подготовиться. А ежели мы с тобой вдвоём пойдём, то может и получиться. Она мою атаку отбила, ей надо примерно секунду на то, чтобы самой атаковать и тут ты — она снова отбила, но тут уже я подоспел. А нам же главное — до тела этого непутёвого добраться. А уж как связь разорвём, мы её затопчем!

— Ну это проверять ещё надо и силу атак подбирать. Да и в загашнике у неё могут ещё какие сюрпризы находиться. Так что подготовиться нам надо серьёзно. Слушай, — тут мне в голову пришла ещё одна мысль, — а ты не знаешь, как она к серебру относится?

— Не действует.

— А есть то, что действует?

— Полынь, только слабая она против этого монстра. Ещё куриный бог помогает, ну и можжевельник. А любит она корни папоротника.

— А себя она как, хитрой да умной считает?

— Ещё бы!

— Если я правильно понимаю, куриный бог должен её удары отводить, полынь чихать заставляет, а можжевельник — чесаться?

— Ну да.

— Замечательно выходит. А ты не мог бы мне добыть корней папоротника?

— Выманить её хочешь? Неплохая затея, только вот не выйдет ничего.

— А почему?

— У неё этого корня — просто завались. Ей человечек из замка поставляет, как лакомство.

— Тьфу ты. Опять облом.

— А чем тебе первый вариант не нравится?

— Мал я ещё для него. Мне ещё полтора года расти до первой инициации.

— Ну, полтора года это недолго. Можно подождать. Главное — надежда теперь есть.

— Надежда — это хорошо. Митрич, достань-ка мне полыни и можжевельника. И доступ в зельевую палату этой ночью обеспечь. Попробую я всё-таки ловушку ей приготовить, может быть клюнет, а там ты главное не растеряйся.

— Уж будь спокоен, не растеряюсь.

В результате всех приготовлений, спать я отправился уже далеко за полночь. И лёг не в карете, а в той самой комнате, где мы разговаривали с домовым.

Казалось, только прикоснулся головой к подушке, а меня уже расталкивают. Вскакиваю и вижу перед собой Митрича:

— Вставай, ищут тебя повсюду. Уже даже хотят карету ломать. Человечек-то главный вообще не ложился, бегает, орёт на слуг, а управляющего вообще высечь приказал и сказал, что если ты не найдёшься — тому головы не сносить.

— Так, Митрич, а ты можешь меня незаметно в карету доставить?

— Наказать их хочешь за неуважение? Правильно, пусть будет им уроком. А то они ни гостей ни хозяина не уважают. Но ты смотри. Помочь-то я тебе помогу, но и ты тоже особо много с них за неуважение не требуй. Какие бы жильцы не были, всё ж мои жильцы, не чужие.

— Договорились, Митрич.

— Тогда одевайся.

— Зачем, я только вот штаны натяну и всё. Остальное пусть так и будет валяться… в карете.

Я и в самом деле не собирался особенно сильно наказывать Кобленцев. Мне с ними делить было нечего, поэтому пусть лучше у них передо мной хоть маленький долг появится, чем я им, образно говоря, карманы выверну.

Митрич исполнил всё, как обещался. Подойдя под его прикрытием к карете незамеченным, я скользнул внутрь, пока Митрич отвлёк обоих сторожей, которые могли заметить открывшуюся и закрывшуюся дверь кареты. придав себе сонный вид и смяв постель, расстеленную на одном из диванов кареты, чтобы было ощущение, что в ней спали, я вылез с другой стороны.