И именно ради этого Борис шёл на сознательный риск. Именно ради этого он сегодня ехал на сорок восьмой километр Новорижского шоссе.
Борис любил водить машину, за рулём он особенно ясно ощущал пульс жизни. В своё время, когда он работал оперуполномоченным МУРа, ему не раз приходилось участвовать в погонях, творить на машине какие-то невообразимые вещи, и, самое главное, он ни разу не побывал в серьёзных авариях, не получил за рулём ни одной травмы. В этом ему потрясающе везло, хотя он не раз был на волосок от смерти.
Пока Борис работал оперуполномоченным МУРа, он так и не сумел накопить денег на хорошую машину. Только теперь, после ремонта квартиры, он собирался купить «девятку». А тогда, десять лет назад, он, заняв денег чуть ли не у всех своих знакомых, купил «Москвич-2141», причём покупка этой машины очень обрадовала и его и Алену. Тогда у неё были другие критерии в жизни. Собственная машина принесла им всем немало приятных впечатлений. Они ездили на ней на дачу к родителям, ездили то в Ленинград, то в Крым…
Их семью считали счастливой. Впрочем, она таковой и являлась. Она была такой не менее десяти лет. И Алена уважала работу мужа, считала её почётной мужской работой.
Но наступили новые времена, и ориентиры стали меняться. Образовалась пропасть между имущественным положением людей. Появилась возможность сравнивать. Поменялись ориентиры и у Алены. И довольно быстро.
Началось с того, что она уволилась из института, где преподавала английский язык, и перешла на работу в солидную коммерческую фирму. И вскоре Борис увидел воочию происходящие с ней перемены.
Во-первых, она стала зарабатывать больше, чем муж. Одно это уже было неприятно и унизительно. Она стала гораздо лучше одеваться, по-другому разговаривать. Затем жена стала нервной и раздражительной, начала позволять себе резкие выпады в адрес мужа. Он понимал, что между ними вырастает стена отчуждения. В его груди закипала обида. Борис умело скрывал эту обиду, считал недостойным для мужчины выяснение отношений, расспросы с пристрастием, скандалы.
Она сама начала давно назревавший разговор. И все стало предельно ясно буквально в один момент. Иллюзии мгновенно испарились.
Борис потерял почву под ногами, хоть и стеснялся себе в этом признаться. Но это было именно так…
С тех пор, как жена с сыном ушли от него, жизнь стала совсем другой — какой-то серой, бессмысленной. И только совсем недавно он снова почувствовал интерес к жизни.
Чувство долга — громкое слово. Но другого слова Борис не мог подобрать. Он был должен. Он был должен сделать это. Передать дискету одному человеку. Очень важную дискету. Человека, которому он должен был её передать, звали Андрей Стрельцов.
Борис взялся за это опасное дело не просто с охотой, но даже с удовольствием. Он чувствовал пульс жизни, чувствовал, что делает важное дело… Но откуда эта тревога, откуда это предчувствие беды? Это ощущение не было похоже на обычное будоражащее душу волнение перед ответственным и опасным делом, это было нечто иное…
Полдня он убирал квартиру, отчищал от краски полы, выносил на помойку пустые банки и остатки обоев. И постоянно поглядывал на часы. Время тянулось невероятно медленно, Борису не терпелось скорее сесть за руль и поехать на встречу. И то и дело в душе просыпалось то самое чувство тревоги, которое появилось у него ещё с утра.
И вот наконец время настало. Он быстро оделся и спустился вниз к машине. Завёл двигатель.
Борис уверенно и профессионально вёл машину по московским улицам. Рядом, на правом сиденье, лежал кейс, в котором находилась та самая дискета. А в правом боковом кармане пиджака — пистолет Макарова с полной обоймой патронов.
Он поглядел в зеркало заднего вида. Вдруг ему показалось, что за ним постоянно следует зелёная «девятка», очень грязная. Номер был также забрызган грязью, прочитать его оказалось невозможно…
Потом зелёная «девятка» скрылась в потоке машин, и Борис решил, что ему показалось, никакой слежки не было. Хотя, разумеется, её вполне можно было ожидать. Но мысли его неумолимо перенеслись совсем в другое русло. Перед глазами вдруг встали лица родителей, изрезанное морщинами лицо отца, проникновенные глаза матери. Он понимал, что, кроме них, у него теперь никого не было на свете. Ему стало стыдно за то, что он в последнее время так редко навещал их, даже в свободное время. Ему не хотелось представать перед родителями неудачником, бобылём, не хотелось видеть жалость в их глазах… Поэтому ему и сегодня не хотелось встречаться с ними.
Борис пересёк Окружную дорогу. И тут снова мелькнула перед глазами зелёная «девятка».
«А ведь она и в самом деле пасёт меня. Это не совпадение… — закусил губу Борис. — >Ну что же, этого вполне можно было ожидать…»
«Девятка» приблизилась почти вплотную. Стекла в машине были тонированными, и разобрать, кто сидит внутри, не удавалось.
Борис прибавил газ, пытаясь оторваться от преследования, но «девятка» легко, без напряжения продолжала двигаться следом на том же расстоянии. Он понимал, что силы неравны, что двигатель у его старенького «Москвича» на подвиги не способен.
Но что, собственно говоря, хочет тот, кто сидит за рулём «девятки»? Такое ощущение, что он чего-то выжидает, следует на одном и том же расстоянии, но не больше…
Надо было позвонить Стрельцову и предупредить его. Ведь их встреча вполне может не состояться. А ведь Борис обязательно должен передать ему дискету, он считает это делом чести… Только как позвонить? Он и так выжимает из машины все, что возможно, скорость достигла уже ста десяти километров в час, больше «Москвич» просто не потянет, его и так всего трясёт, такое ощущение, что он вот-вот развалится.
Борис резко ушёл вправо, подрезав грузовик. И тут же ушёл ещё правее. «Девятка» дёрнулась за ним, но слегка отстала. Борис вытащил из кармана телефон и нажал кнопку памяти телефонной книги. На связи был Андрей Стрельцов.
— Вы где? — спросил Борис.
— Я только что свернул на Новорижское шоссе. На Ленинградском проспекте была пробка.
— Мне осталось пятнадцать километров. За мной «хвост»…
— Этого вполне можно было ожидать. Что за машина?
— Зелёная «девятка», стекла тонированы, номер не разобрать…
— Я прибавлю скорости. Держись, брат. Я скоро… Давай. Оторвись от него. Поверь мне, это очень, очень важно… Сделай все, что возможно…
— Постараюсь, — усмехнулся Борис и поглядел в зеркало заднего вида. «Девятка» снова была уже совсем рядом.
А вокруг машин нет, грузовики давно безнадёжно отстали.
— Ну, дружище, ну, — шептал Борис, до предела выжимая педаль акселератора. — Ну давай, давай, всего восемь километров до поста ГАИ…
«Москвич» весь дрожал и вибрировал от непомерной для него скорости, но большего сделать не мог.
Из окна «девятки» показалась рука… В ней пистолет… Борис мгновенно правой рукой вытащил из кармана свой «ПМ» и положил рядом на сиденье.
Из окна «девятки» раздались два хлопка, два почти бесшумных выстрела по колёсам.
«Москвич» дёрнулся и неумолимо понёсся вправо… Полетел в кювет…
«Не успел, не успел», — шептал в жуткой досаде Борис, пытаясь сгруппироваться. Теперь он понял, почему у него с утра было это чувство тревоги. Это была не та веселящая тревога, когда он шёл на дело, это было предчувствие беды.
«Москвич» перевернулся два раза и снова встал на колёса.
В салоне жутко запахло бензином.
Борис получил несколько ударов и синяков, но в общем-то был невредим. Он попытался открыть дверь, но её заклинило.
А из «девятки» уже бежал к нему высокий мужчина в чёрной кожаной куртке.
И пистолета рядом, естественно, уже не было. Он свалился куда-то под сиденье. Борис нырнул вниз, стал шарить рукой по полу. Где же пистолет? Где же он? Где?!
Отчаявшись найти пистолет, он попытался вылезти через левую дверцу.
Но киллер был уже рядом.
Вот его лицо. Обыкновенное, незапоминающееся. Злые бесцветные глаза, прямой нос, тонкие губы… Вот она — его смерть. Разве в таком обличье он представлял свою смерть? Её никто никак не представляет, пока она не придёт к человеку. И только тогда перед ним приоткрывается на какое-то мгновение зловещая тайна бытия. И это озарение он уносит с собой в могилу.
