– Да-а, – протянул Хукс. – Но запаха спиртного нет. Он сказал, что работает на двух работах. Днем здесь, а полночи в магазине на Вермонт-авеню. Утверждает, будто этой ночью как раз там и был. Нетрудно проверить. А что, Монтес вызывает у тебя какие-то сомнения? Да если он окажется замешанным, ему Оскара нужно давать, так играет свою роль.

Хукс посмотрел сквозь ограду в сторону Двадцать восьмой улицы, затем повернул голову к забитой автомобилями Вестерн-авеню.

– Прохожий или кто-нибудь из машины мог запросто видеть, как она висела, но ты же слышал, что уборщик сказал про сборища на школьном дворе. В отличие от него другим, видимо, и в голову не пришло вмешиваться.

– С другой стороны, – откликнулся Майло, – если предположить, что тут поработал ублюдок из местных, тоже неясно, зачем ему было напрашиваться на неприятности там, где он живет.

– Трудно сказать. Может, столкнулись где-то за углом, договорились о встрече здесь. Монтес ведь упоминал про презервативы.

– Эксперты смогут определить, когда была сорвана цепь с ворот?

– Скорее подтвердить, что это было давно. Монтес и тут не соврал. От наших подростков надежных запоров нет. – В который раз Хукс обернулся к телу. – Наверное, все-таки есть какой-то смысл в том, что убийца затащил ее сюда. Вроде как бы знак подал.

– Например?

– Типа «ненавижу школу!» – Он вновь улыбнулся. – Круг немножко сужается, не так ли? В первую очередь в него попадут двоечники и прогульщики.

Майло фыркнул от смеха, морщины на лбу Хукса разгладились.

– Подними руки, шпаненок! – скомандовал Хукс, выставив вперед указательный палец. – Покажи оценки! Что? Две «удовлетворительно» и одна «плохо»? В сторону! – Он захохотал и на глубоком, выдохе добавил: – Ладно. Как бы то ни было, не вижу ничего общего с твоим делом – кроме того, что обе задушены и страдали слабоумием.

– Удушение, задержка развития и отсутствие признаков изнасилования, – уточнил Майло.

– Последнее нам пока неизвестно, – запротестовал Хукс.

– Но если не обнаружат следов какого-либо насилия, то случай представляется весьма интересным, а, Уиллис? Много ли сексуальных маньяков не притрагиваются к телу жертвы?

– Не знаю. Да и кто может сказать, что происходит в их долбаных мозгах? А если сама казнь довела его до оргазма, когда он стоял и балдел от агонии? Кончил в штаны и отправился домой смотреть сладкие сны. Помню, несколько лет назад был один парень, так он кончал, играя с ногами трупа. Сначала убивал, затем укладывал на постель, расстегивал ширинку и принимался ласкать ступни жертвы. И кончал! Что ты на это скажешь, док?

– Каждому свое, – ответил я.

– Этот ножной оператор даже не прикасался к своему члену.

– У меня был подобный случай, – вспомнил Майло. – Только мой не убивал, он просто связывал жертву, а потом все как твой.

– Начал бы и убивать, если бы не посадили.

– Может быть.

– Про этих извращенцев можно много чего рассказать. – Хукс вдруг поник и бросил на Майло быстрый смущенный взгляд, но лицо Майло сохраняло полную невозмутимость. – О'кей, если мы с Маком что-нибудь раскопаем, обязательно дадим тебе знать.

– Спасибо, Уиллис.

– Не стоит.

К нам подошел молодой белый полисмен.

– Простите, детектив, – обратился он к Хуксу. – Водитель машины коронера спрашивает, можно ли увезти труп.

– Тебе он еще зачем-нибудь нужен, Майло?

– Нет.

– Увозите.

Полисмен подал знак, и двое служителей морга направились к качелям с носилками и черным пластиковым мешком. Стоя у северной ограды участка, я наблюдал за тем, как группа учителей – многие со стаканчиком кофе в руке – начала медленно выдвигаться поближе к оранжевой ленте.

– Эх, школьные денечки, – задумчиво проговорил Хукс. – Я родился на Тридцать второй, а когда мне исполнилось три года, родители переехали на Лонг-Бич. И слава Богу – иначе тоже ходил бы сюда.

Санитары уложили тело в мешок и подняли носилки. Молодой полисмен между тем подозвал к себе своего коллегу, с кожей потемнее даже, чем у Макларена.

– Может, это совсем не имеет значения, сэр, но я подумал, что вы захотите взглянуть.

– На что? – Хукс придвинулся ближе.

– Нашли под телом. – На вытянутой ладони чернокожего полисмена лежал клочок бумаги размером не более спичечного коробка.

– Может, это и не важно, сэр, но он был прямо под телом, и там что-то напечатано.

Я увидел буквы. Хукс склонил голову.

– D-V-L-L. Кому-нибудь это что-то говорит?

Полицейские переглянулись.

– Нет, сэр, – ответил белый.

– Может, это «дьявол»? – предположил чернокожий.

– А банда какая-нибудь не использует эту аббревиатуру? Общее недоуменное пожатие плеч.

– Да и с каких это пор шпана стала печатать на машинке, – буркнул Хукс, поворачиваясь к белому полисмену. – Ну-ну, Брэдбери, у тебя орлиный глаз! Окажи услугу, проверь писанину на стенах школы – вдруг найдешь что-то похожее.

– Есть, сэр. – Брэдбери направился к зданию, и толпа учителей расступилась перед ним, с интересом глядя вслед.

– D-V-L-L, – повторил Хукс. – Видел раньше, Майло?

– Нет.

– Я тоже. Но если на землю ее укладывал уборщик, значит, бумажка, скорее всего, валялась тут еще до того, как все случилось. Обрывок школьного объявления, скажем.

В неподвижном воздухе клочок казался прилипшим к ладони.

– То есть экспертов можно не беспокоить? – поинтересовался чернокожий.

– Нет уж. Пусть сунут в пакет и сфотографируют, – распорядился Хукс. – Не хочу, чтобы нас потом обвинил в безграмотности какой-нибудь бойкий адвокатишка.

Майло выехал на улицу и остановился позади моей «севиллы».

– Ну вот, – сказал он, глядя в зеркало заднего вида, – наконец-то игра началась.

За нашими спинами из только что подтянувшегося к воротам школы автофургона местной телестанции выскакивали репортеры со своей аппаратурой. Охранник у ворот перебросился парой слов с Хуксом, и серый фургон, тронувшись с места, обогнул нас и ушел в сторону Вестерн-авеню. Похожий на испанца водитель с такой же седоватой, как у Монтеса, бородкой успел бросить быстрый взгляд на нашу машину.

– Дочка дипломата на Вест-сайде и девчонка-наркоманка здесь, – проговорил Майло. – Есть какие-нибудь соображения?

– Определенное физическое сходство между Айрит и Латвинией, обе с задержкой умственного развития, обе удушены, Айрит не изнасилована, не обнаружены пока следы изнасилования и у Латвинии. Положение трупов. Но Латвиния удушена иначе, и уборщик перемещал тело.

– Уборщик.

– Он не понравился тебе?

– Еще как. Потому что он был там. И потому что он перемещал тело.

– Беспокоясь о собственных внуках, – заметил я.

– Есть что-то еще, Алекс. Он обрезает веревку, аккуратно укладывает тело, но не пытается запихнуть назад выпавший язык. Хукс спросил его об этом, и Монтес ответил, будто, сообразив, что она мертва, не захотел нарушать картину преступления. Тебе это кажется логичным?

– Человек обычный, увидев висящее в петле тело, побежал бы к телефону. Но если Монтес – личность, ориентированная на действие, к тому же у него семья, он привязан к школе, – в его поведении нет ничего странного. Однако возможен и другой вариант: Монтес договаривается о встрече с Латвинией – он признал, что был знаком с ней, – они проходят за школу, потому что там он чувствует себя хозяином. Он убивает ее, вешает, потом сознает, что вот-вот начнут подходить ученики, а времени спрятать тело нет. И становится героем дня. Или у него было время избавиться от трупа, но он намеренно оставил его там, потому что был уверен, что вывернется, если задерет перед нами нос. Или станет героем – ведь он считает себя умником. Знаешь, как пожарный, который сует спичку в промасленную ветошь, а потом мужественно направляет на нее брандспойт. Плюс ко всему, – я уже не мог остановиться, – Монтес одет в униформу. В серый комбинезон, а рабочий, которого я заметил в парке с газонокосилкой, был в хаки. Кто-то другой мог бы и не обратить внимания.